Жизнь моя, иль ты приснилась мне… Продолжение-9
Сталин отменил партмаксимум, но те, кто его получал, не захотели от него отказаться. Так поступил мой папа и все сотрудники ВУАМЛИНа, и не только они. Одно из произведений Анатолия Рыбакова, думаю, вы помните такого писателя, в своё время он был популярен… Так вот, одно из его произведений начинается такими словами, я цитирую по памяти, но думаю, что цитирую точно: «Новый год мы встречали в заводской столовой. Хотя партмаксимум уже отменили, но мой отец продолжал получать партмаксимум…». Отказ от привилегий стал «чёрной меткой», тех, кого нельзя купить, Сталину оставалось только уничтожить. ВУАМЛИН ликвидировали. Много лет спустя, в 1951 году, мой брат Феликс познакомил меня с заведующим кафедрой основ марксизма в станиславском медицинском институте, где Феликс учился. Мы с мамой давно знали его по рассказам Феликса, для Феликса он был кумиром, звали его Степаном Тимофеевичем. Мы познакомились и подружились. О моих со Степаном отношениях я уже писала в нашем блоге, назвала это «Тоталитарная история». Я вас отсылаю к этим постам: https://tareeva.livejournal.com/161027.html Для тех, кто не читал, это будет интересно, потому что там про «дело врачей» и про то, как в связи с этим делом всех евреев-врачей стали увольнять с работы, а некоторых и репрессировать. Были неприятности и у студентов мединститута-евреев. Феликса тогда исключили из института. Степан сказал про наши с ним отношения: «Ночевала тучка золотая на груди утёса-великана». Не знаю, похожа ли я на золотую тучку, но он точно был утёсом. Он как-то спросил меня: «Березин из ВУАМЛИНа – случайно, не твой отец?» Я давно не слышала слова «ВУАМЛИН», и от этого слова у меня пресеклось дыхание. Я сказала, что да, Березин из ВУАМЛИНа – мой отец. Степан сказал: «Так вот это чьи такие умные дети!» и рассказал, что слушал лекции моего отца. Был тогда молодым и задиристым, задавал Березину каверзные вопросы и даже пытался возражать. Но Березин и на вопросы, и на возражения всегда отвечал блестяще. Степан сказал: «Мог ли я думать, что когда-нибудь познакомлюсь с его взрослыми детьми?» …Папа остался без работы и поступил на завод, кажется, фрезеровщиком. Папа всегда на работе выкладывался по полной, и на заводе тоже, а работа была сдельная. И он заработал не среднюю зарплату рабочего, она же партмаксимум, а две средние зарплаты рабочего. На эти деньги купили много всякой вкусной еды, стол ломился от снеди, папа посмотрел на нас, сидящих за столом, и сказал: «Зарплата в семье рабочего».
Целью Сталина было установление диктатуры личной власти. Он понимал, что те, которые настаивают на партмаксимуме, не позволят ему этого сделать. Сталин совершил контрреволюционный переворот, установил диктатуру личной власти, но для того, чтобы это сделать, ему пришлось уничтожить всех коммунистов, всех, кто делал революцию и кто победил в Гражданской войне. И он их уничтожил. Можно удивляться тому, что эти самоотверженные несгибаемые люди позволили перерезать себя, как баранов. Но никому не приходило в голову, что можно арестовывать невинных людей, зная, что они ни в чём не виноваты. Все думали, что либо те, кого арестовывают, были действительно виноваты, либо произошла какая-то ошибка. О себе каждый репрессированный и члены его семьи думали, что произошла ошибка, а о других – что, возможно, они виноваты. Я помню, как арестовали папу. Пришли ночью, сделали обыск, но его делали небрежно, понимали, что ничего не найдут, я проснулась и всё это слышала. Последние слова папы, обращённые к маме, были такие: «Ну, теперь я спокоен, я знаю, что Виктор ни в чём не виноват». Виктора, лучшего папиного друга, взяли за неделю до папы. Но выходит, что папа готов был поверить в вину Виктора. Репрессии были массовые, мы с мамой это обсуждали. Мама сказала, что, вероятно, имеет место какая-то колоссальная провокация: возможно, где-то, скорее всего, в канцелярии Гитлера, изготовили компромат на видных коммунистов, подбросили его Сталину, и Сталин в это поверил. Версия с провокацией показалась мне убедительной, я её приняла. Но потом стали арестовывать детей, начиная с 12 лет, их арестовывали и допрашивали, как взрослых. Я сказала маме, что Сталину не могли подбрасывать компромат на детей и что здесь что-то не так, и что я перехожу в оппозицию к товарищу Сталину. Мама, конечно, могла мне сказать, что в моём возрасте я не могу принимать такие серьёзные решения. Но мама мне этого не сказала. Я уже говорила, что в нашей семье с детьми разговаривали, как со взрослыми. И дети были соратниками, товарищами в борьбе. Мама мне сказала: «В оппозицию, так в оппозицию. Но представь себе, что ты решила пойти в горы. В горы ты никогда не ходила и поэтому взяла проводника. В горах началась метель, снежные обвалы, и проводник заблудился. Он не смог выполнить задачу, которую на себя взял. И у тебя теперь выбор – оставить этого проводника и искать дорогу самой или всё-таки остаться с ним. Всё-таки он профессионал и, может быть, скорее, чем ты, найдёт дорогу». Эту притчу мама придумала, мне кажется, не столько для меня, сколько для самой себя. Я помню, что всё это я однажды уже рассказывала, но я сейчас всё вспоминаю по второму кругу и рассказываю по второму разу. Извините, что втягиваю вас в свои бесконечные разборки со своим прошлым.
Продолжение следует.