Другой Бианки: драматичная история первого фотографа‐пейзажиста в Российской империи
Рассказы Виталия Бианки многие из нас читали в школе. Но мало кто подозревает, что был еще один Бианки, который внес не меньший вклад в историю развития российской культуры. Джованни Бианки, уроженец Швейцарии, всю жизнь считавший себя русским, стал первым фотографом‐пейзажистом в империи. Он снимал строительство Исаакиевского собора, похороны Николая I и юбилей Петра I, а умер в нищете и одиночестве, и был похоронен за счет города в братской могиле.
Портретные фотографии были настоящим хитом как в Российской империи, так и в Европе. Все состоятельные граждане и гражданки считали своим долгом запечатлеть себя на фото для потомков. Создание портретной фотосессии, состоящей из одного или двух снимков, для семей было настоящим праздником, к нему готовились заранее. При этом о пейзажной фотографии никто не задумывался: фотоискусство было скорее роскошью для элиты, чем творчеством для души.
В газете «Санкт-Петербургские ведомости», датированной 1854-м годом, писали: «Фотография избрала себе у нас специальною целью производство портретов; фотографы-портретисты располагаются в Петербурге только что не каждый день, и едва ли сыщется в России хоть один губернский город, где бы не было Кабинета фотографических портретов, между тем как за границей одновременно с портретной фотографией быстро развивалась и совершенствовалась фотография видов; в Париже или в Лондоне нет ни одного сколько-нибудь замечательного здания или уголка, которые не были бы сняты фотографически со всех возможных сторон, во всех возможных размерах».
Так было до появления в России уроженца Швейцарии Джованни Бианки. Девятилетним мальчиком он приехал в Москву — и закрепился в ней едва ли не на всю жизнь. Родители Бианки считали, что сыну суждено стать великим акварелистом, поэтому готовили его к обучению в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.
Однако судьба, как это часто бывает, распорядилась иначе. Отучившись в заведении, Джованни — он уже называл себя Иваном — поехал путешествовать по «заграницам», как сам говорил — для «усовершенствования».
В поездках Бианки полностью захватило искусство фотографии. Как губка, он впитывал в себя самые современные для того времени технологии — калотипию и мокроколлодионный способ по методу Арчера. В России о таких новинках знали немногие, поэтому Бианки вскоре перебрался в столицу Российской империи — величественный Санкт-Петербург, — чтобы стать первым и самым главным фотографом-пейзажистом.
Следуя моде и желанию заработать как можно больше, «русский Иван» Бианки открыл свой «Кабинет фотографических портретов», но запечатлевать статные фигуры важных особ ему не нравилось никогда. Поэтому, несмотря на то, что фотоателье было крайне популярно в высшем свете, мужчина быстро закрыл его и направил все силы на любимую работу.
В 1854 году, в начале карьеры Бианки-пейзажиста, «Санкт-Петербургские ведомости» писали: «Наконец, как-то случайно узнали мы, что в Петербурге уже с прошедшей зимы поселился один фотограф г. Бианки, заслуживший известность в Париже и исключительно посвятивший себя фотографии видов. Любуясь его произведениями, мы были удивлены, как они до сих пор не приобрели себе известности. Сколько русских иногородних, посещающих Петербург, спрашивали нас о фотографиях нашей Северной Пальмиры, и мы всегда вынуждены были отвечать, что таковых нет, между тем как г. Бианки уже успел снять пол-Петербурга (до 60 видов)».
Джованни Бианки поистине можно считать фотографическим летописцем петербургской истории. К примеру, на целой серии его фотографий запечатлено строительство Исаакиевского собора, заметна резкая смена архитектурных стилей. Благодаря наблюдательности этого «швейцарского русского» современные фотографы знают об идеальных ракурсах для съемки проспектов, мостов и площадей — впервые их описал для потомков именно Бианки.
Значительное влияние фотограф имеет и для жанра репортажа. Несмотря на то, что фототехника того времени не могла «поймать» объекты в движении, каким-то чудесным образом Бианки это удавалось. В 50-х годах XIX века он уже делал репортажи с похорон Николая I, открытия памятников и городских торжеств. Для получения идеального кадра мужчина за несколько дней до события устанавливал технику на самых выгодных для съемки точках, откуда впоследствии и делал кадры. Так, празднование юбилея Петра I на Сенатской площади фотограф снял с крыши Исаакиевского собора.
Фотография для Джованни Бианки была не просто увлечением или работой — он считал ее своей жизнью. Его крестник Александр Бенуа вспоминал: «Бианки не был простым профессиональным техником; на всех им изданных фотографиях он себя величает художником. И художником он действительно и был, что сказывалось как в выборе момента освещения, так и в точке зрения. В технику же фотографии он ушел с головой, уподобляясь в этом какому-нибудь средневековому алхимику. Ногти у него были всегда желтые от коллодиума, а весь он был пропитан какими-то „химическими“ запахами, впрочем, не противными».
Финал жизненной истории Джованни Бианки мог бы стать сюжетом для оскароносного голливудского фильма. В 1883-м году в возрасте 73 лет фотографу пришлось вернуться на родину: в Швейцарии скончался его брат и необходимо было вступить в наследство. О развитии истории в своих мемуарах вновь рассказал Бенуа: «В эти годы старческого рамолисмента к Бианки подобралась какая-то авантюристка, которая и женила его на себе. „Молодые“ переселились в Лугано, и там эта женщина вскоре добилась перевода на ее имя всего капитала мужа, завладев коим, она самым бессовестным образом его покинула в обществе своего любовника. Несчастный разоренный Бианки, из гордости не желавший обратиться к родным за помощью, умер вскоре в больнице, в совершенной нищете, и был похоронен в общей могиле. Печально и то, что все привезенные из России негативы, бесценные в документальном смысле, были перед этим проданы его женой как простые стекла».