"Мурка" на органе: Музыкант Анастасия Черток — о том, как облагородить попсу

А. ЧЕРТОК.: Музыка-то разная бывает. Бах о многом рассказывал в своей музыке. Это лишний раз подтверждает, что орган — очень многогранный инструмент.

И. ПАНОВ.: У меня есть один товарищ, пианист американский. В Петербурге он открыл бизнес. Делает исторические клавесины разных направлений, эпох, продаёт любителям исторической музыки, исполнителям. Мне интересно, мы как-то снимали сюжет и заставили его поиграть ради веселья собачий вальс на клавесине. Можно ли с органом так шутить?

А. Ч.: Я считаю, что можно всё, главное – со вкусом. Когда мне задают подобные вопросы, я сразу вспоминаю Мартина Лютера, который сделал великую вещь, чтобы привлечь людей в Церковь. Он взял все бытовые мелодии, которые распевались как за семейным столом, так и в кабаках. Поменял слова на божественный текст и положил на мелодии вот этих фривольных песенок. Так как мелодии все знакомые, о чём я говорю, что мы любим то, что знаем, народ потянулся в Церковь, музыку знает, новые слова быстро выучил. Эту колоссальную психологическую штуку он сделал. Тем самым он приблизил веру к человеку. Я делала как-то для телевидения один эксперимент. Я взяла "Мурку", сыграла на органе, чуть-чуть её изменила, по образу и подобию великих, и потом выдала продукт. И уже не было того ощущения, что это кабацкая музыка. Это была духовная, содержательная, светлая музыка.

И. П.: То есть не мелодия красит инструмент, а инструмент мелодию?

А. Ч.: Даже не в этом дело. Я бы это сделала и на рояле. Здесь другие включаются механизмы. Ритм, темп, гармонии.

Полную версию программы "Творцы" с Анастасией Черток читайте ниже и слушайте в аудиозаписи.

И. ПАНОВ: Сегодня я приветствую творца. Сегодня у нас прекрасная женщина, великолепно выглядите, Анастасия Черток, музыкант, органист, старший научный сотрудник Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Добрый день, Анастасия.

А. ЧЕРТОК: Здравствуйте. Спасибо за такое лестное представление.

И. П.: Ни капли лести, я лишь констатирую то, что вижу. У вас не самое тривиальное направление музыкальное — орган у многих обывателей связан скорее со специфической духовной музыкой, церковной. Где сегодня можно встретить орган?

А. Ч.: Органы, особенно у нас в стране, можно встретить, конечно же, в концертных залах. Также можно встретить в лютеранском соборе, в католическом соборе. Безусловно, орган у нас ассоциируется с западной Церковью. Наша Православная церковь запрещает использование музыкальных инструментов в своих стенах, так как считает, что единственный инструмент от Бога – это человеческий голос. Тут всегда спорят западная Церковь и восточная.

И. П.: Я верно рассуждаю, что, всё-таки, скорее сегодня орган по-прежнему атрибут духовной музыки? Либо совсем салонной, концертной? То есть какого-то утилитарного употребления, как у гитары —побренчать под окном, у органа не может быть?

А. Ч.: На органе тоже можно побренчать. В нашей стране он используется как вполне светский инструмент в концертных залах. На нём, конечно же, чаще всего играется духовная музыка. Но также много есть пьес, которые непосредственно с церковным культом не связаны.

О том, как правильно слушать органную музыку

И. П.: А часто ли вы встречаетесь с людьми, которые никогда не слышали органа?

А. Ч.: Безусловно. Опять же, в отличие от западных стран, где люди почти рождаются под орган и проводят свою духовную жизнь.

И. П.: Вы сейчас не преувеличиваете?

А. Ч.: Нет. Их крестят в храме под звуки органа. И они ходят на службы, где орган – неотъемлемая часть богослужения. Это неслучайно, потому что музыка воздействует, наверное, больше всего на эмоциональный фон. Это здорово, когда вся церковь встаёт и начинает петь хоралы и органы аккомпанируют. Это потрясающее впечатление. Именно единение душ человеческих.

И. П.: Вы учились или брали мастер-классы у ведущих органистов мира. Вы, насколько мне известно, отучились в Женеве в середине двухтысячных.

А. Ч.: Да, в Женеве. И стажировалась в Германии.

И. П.: Насколько сегодня востребованы отечественные музыканты-пианисты, органисты в частности. Это же клавишные, вы близки, наверное, с пианистами.

А. Ч.: В отличие от пианистов, у нас есть ещё педальная клавиатура, мы играем ногами вместе с руками.

И. П.: То есть кроме худых музыкальных пальцев у вас есть ещё крепкие икры.

А. Ч.: Да, это правда.

И. П.: Насколько всё-таки востребованы?

А. Ч.: В нашей стране ситуация для органистов очень благоприятная. Потому что большинство людей в нашей стране, если и слышали орган, то не так часто. И вообще, в слове "орган" есть что-то мистическое сразу, вселенское.

И. П.: Ещё бы, такая махина.

А. Ч.: Самый дорогой инструмент в мире. Конечно, публика прежде всего идёт на инструмент, не на исполнителя.

И. П.: А как же всякие Денисы Мацуевы?

А. Ч.: Я говорю сейчас только про орган.

И. П.: Я пытаюсь смоделировать, можно ли стать органной поп-звездой.

А. Ч.: На Западе есть такие прецеденты. У нас, конечно, нет. Прежде всего зритель идёт на орган. Конечно, очень хотят попасть в собор, это понятно. Если вдруг это захватывает, это не может не захватить, и человек начинает интересоваться более углублённо, тогда он уже выбирает себе исполнителя.

И. П.: А может ли быть осечка, неудачный первый опыт, который навсегда заставит человека потерять интерес?

А. Ч.: Здесь очень тонкий вопрос. Дело в том, что не только органная музыка, вообще любая классическая музыка, если приходишь не совсем подготовленный, например, вы никогда не сталкивались с классической музыкой, придёте на симфонию Майера, вас может оттолкнуть, безусловно. Что-то вас может заинтересовать, но и очень может оттолкнуть. Здесь дело в не органе. Вы можете с такой ситуацией столкнуться на любом другом концерте.

И. П.: Я пытаюсь вкупе посмотреть на это. Интересный инструмент, который побуждает интерес сам по себе у слушателя, тогда как мы идём слушать симфоническую музыку, мы идём скорее на композиторов. Здесь мы приходим, знакомимся с органом и понимаем, что это какая-то штука совсем не для нас, даже если это суперизвестное произведение.

А. Ч.: Здесь вопрос скорее к исполнителю, как он строит свою программу. Потому что очень много классической музыки, которую мы, сами того не зная, слушаем. Например, вы никогда не задумывались, что за позывные на Евровидении? Не только там. Что за позывные на Лиге чемпионов? Это всё классическая музыка. Все знают токкату и фугу ре-минор Баха. Они могут не знать, что это Бах, могут не знать, что это орган, но, по крайней мере, мелодия эта на слуху. И вот если вы не хотите, чтобы концерт прошёл ужасно, надо давать людям те мелодии, которые они могли где-то слышать.

И. П.: То есть идти на поводу?

А. Ч.: Это не на поводу. Нет. Потому что мы любим те вещи, которые знаем.

И. П.: Я понимаю логику, но не совсем, может быть, согласен. Потому что мы любим их по привычке. Это как разношенная футболка, тёплая, надеваешь, идёшь, комфортно. Но ты можешь не меньше любить свой классический смокинг, который ты надеваешь раз в год на какое-то мероприятие.

А. Ч.: Но вы же его знаете, причём знаете в лицо.

И. П.: Да, пожалуй, тут-то вы меня и подловили.

А. Ч.: Конечно, мы, органисты, народ хитрый. Орган привлекает звуковой палитрой, прежде всего потому, что такие звуки, которые способен воспроизводить этот инструмент, пожалуй, мы не встретим ни в одном другом. Представьте себе, вы в один инструмент запихнули все духовые, а потом уже научились имитировать и струнные инструменты. Получается, один человек может сыграть за оркестр.

И. П.: Когда-то я читал в каком-то журнале, что больше 30 тысяч труб может быть в органе.

А. Ч.: Да ещё больше. Это мало.

И. П.: А вы играли, наверное, и на самых дорогих? Если скрипки Страдивари для скрипачей – это эталон, то что для органистов? На чём мечтает поиграть органист?

А. Ч.: Здесь вопрос следующий. Есть разные направления и разные школы. Есть французская школа. У нас, кстати, в Большом зале, прекрасный инструмент французский.

И. П.: Но есть цитадель?

А. Ч.: У немцев своя цитадель. Зильберман очень любил Баха, кстати. Есть живые органы, сохранившиеся, к счастью. Есть итальянские. Я играла и на зильбермановских органах. Звучат потрясающе. Я играла и в Нотр-дам де Пари. Я играла и в Милане. То есть поиграла. Один из самых моих любимых инструментов – это, пожалуй, орган Домского собора.

И. П.: Это Берлин?

А. Ч.: Нет. Это Рига. И в Берлине я пробовала орган.

И. П.: Вот тут слушатель пишет: "Добрый день. Последний раз слушал орган в Пицунде, в Абхазии. Очень впечатлил".

А. Ч.: Согласна. Я тоже играла там в прошлом году. Это концертный зал, но в церкви.

И. П.: В Грузии, там православные церкви, нет?

А. Ч.: Да.

И. П.: И в православной церкви орган?

А. Ч.: Дело в том, что это пережитки советской эпохи. Она недействующая.

И. П.: Родился я в Омске. И там есть Омский органный зал. Поэтому нас принудительно, чуть ли не под дулом школьной указки туда гоняли.

А. Ч.: Вот этого, конечно, лучше не делать.

И. П.: Мне как раз был интересен механизм по другую сторону сцены. Мы слушали, вы играли. Безусловно, он притягивает. Ты приходишь — и он тебя завораживает. И ничего ты с ним поделать не можешь. Давайте послушаем орган. Это концертная запись?

А. Ч.: Это запись из Пушкинского музея, специально диск был выпущен к пятилетию органа. Это пастораль Баха для органа.

"Песня года" на органе: облагородить можно даже самую пошлую мелодию

И. П.: Давайте вернёмся из полумедитативного состояния. Здесь я не слышу того, что слышал в детстве, вот этой силы, мощи этих труб. Наверное, самых больших. Здесь как-то всё в верхнем регистре.

А. Ч.: Музыка-то разная бывает. Бах о многом рассказывал в своей музыке. Это лишний раз подтверждает, что орган очень многогранный инструмент.

И. П.: У меня есть один товарищ, пианист американский. В Петербурге он открыл бизнес. Делает исторические клавесины разных направлений, эпох, продаёт любителя исторической музыки, исполнителям. Мне интересно, мы как-то снимали сюжет и заставили его поиграть ради веселья собачий вальс на клавесине. Можно ли с органом так шутить?

А. Ч.: Я считаю, что можно всё, главное – со вкусом. Когда мне задают подобные вопросы, я сразу вспоминаю Мартина Лютера, который сделал великую вещь, чтобы привлечь людей в Церковь. Он взял все бытовые мелодии, которые распевались как за семейным столом, так и в кабаках. Поменял слова на божественный текст и положил на мелодии вот этих фривольных песенок. Так как мелодии все знакомые, о чём я говорю, что мы любим то, что знаем, народ потянулся в Церковь, музыку знает, новые слова быстро выучил. Эту колоссальную психологическую штуку он сделал. Тем самым он приблизил веру к человеку. Я делала как-то для телевидения один эксперимент. Я взяла "Мурку", сыграла на органе, чуть-чуть её изменила, по образу и подобию великих, и потом выдала продукт. И уже не было того ощущения, что это кабацкая музыка. Это была духовная, содержательная, светлая музыка.

И. П.: То есть не мелодия красит инструмент, а инструмент мелодию?

А. Ч.: Даже не в этом дело. Я бы это сделала и на рояле. Здесь другие включаются механизмы. Ритм, темп, гармонии.

И. П.: Сумасбродные идеи мне приходят в голову. А что если выдумать фестиваль или мероприятие, концерт с современными эстрадными мелодиями, взять десятку или пятнашку самых пошлых мелодий, но знакомым всех, и всё это сыграть на рояле. Ведь это вызвало бы величайший отклик?

А. Ч.: Безусловно. Просто если ты знаешь, как это делается, а великие знали, как это делается, то можно спасти любую мелодию.

И. П.: Тут даже не в спасении, тут скорее в популяризации, в интересе к исторической музыке и инструменте. Может быть, правда замутить что-нибудь такое в Москве? Это возможно?

А. Ч.: Вообще, интересная идея.

И. П.: "Песня года" на органе.

А. Ч.: Идея интересная.

И. П.: Давайте примем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Я буквально недавно пересматривал старые фильмы. Пересматривал "Михайло Ломоносова". Как раз там есть эпизод, когда он стоит и наблюдает, по-моему, за Бахом, если память мне не изменяет. Когда он спорил с наставником школы. Я против того, чтобы попсовую музыку исполняли на органе. Это в конечном итоге может привести к тому, что орган перестанет быть таким эталоном духовности, навевать что-то церковное, божественное.

И. П.: А мне как раз кажется, что Анастасия не говорила, что орган прививает.

А. Ч.: Дело в том, что есть такое понятие в церковной органной музыке, как импровизация. И вот импровизировать в церкви можно практически на любые темы. Дело в том, что здесь мы не переносим пошлый продукт на орган. То есть этого я никогда не сделаю. Я сделаю свою обработку, которая уберёт пошлые моменты из этой мелодии. И это не так сложно.

И. П.: Это как пуристы русского языка, которые очень боятся заимствований, хотят говорить только на исконно русском. А начинаешь углубляться — и все слова всё равно заимствованы, так или иначе, восходят к латинскому корню. И ничего, русский язык жив. Так и с органом ничего не будет, я думаю.

А. Ч.: Ничего не будет. Недавно ко мне приезжал играть замечательный органист, а так как искусство импровизации у нас не очень популярно в стране, он предложил сымпровизировать, потому что они это делают сходу. У них, безусловно, есть какие-то свои уже отработанные модели. У нас была тема "Утро, день, вечер и ночь" по гробницам Микеланджело. И я сказала, что народ у нас не поймёт. Нам нужно взять русские мелодии, где они понимают сразу, что речь идёт о ночи. "Тёмная ночь". Он сыграл импровизацию на "Тёмную ночь". Я хотела добавить немного следующее. Когда я училась в Женевской консерватории, у нас такого предмета нет в стране, как импровизация, а у них это обязательный предмет. Потому что церковный органист обязан уметь импровизировать. Почему? Он всегда обслуживает службу. Вот вышел священник и идёт к алтарю. Должна звучать органная музыка. У вас может быть молодой, бойкий священник, который путь проделает за минуту, а есть пожилой, который будет идти две минуты. Но как вот он доходит до алтарной части, здесь органист должен сразу прекращать играть. Понимаете, о чём я? В основном они импровизируют, и в любой момент могут и начать, и закончить.

И. П.:  Это как на мероприятии, как в джазовом клубе. Что-то происходит, это надо подзвучить.

А. Ч.: Безусловно. Но у них там свои законы. И дело в том, что немаловажно, как их тренируют. Им дают разные мелодии, включая вот те пошлые, про которые вы говорили. И вот как раз их нужно облагородить и адаптировать к исполнению в церкви.

И. П.: Не знаю, можно ли Натали с Николаем Басковым исполнять в церкви, но, по крайней мере, в концертном зале можно.

А. Ч.: Облагородить можно практически всё.

И. П.: У нас сегодня утром в гостях была порноактриса в эфире. Вы бы видели и слышали, что здесь творилось. Мне кажется, с вами как раз не согласились бы, что облагородить можно всё, наши слушатели. Они, конечно, не привыкли к такому.

А. Ч.: Можно всё. Есть свидетельства, как люди подобного рода профессии потом превращались в праведников.

И. П.: Это уже всё зависит от человека. И от его внутренних душевных перипетий. Слушатель пишет: "Поп-музыку на органе? Не насилуйте инструмент! Возьмите синтезатор!"

А. Ч.: Я просто рассказываю. Конечно, я как профессиональный органист если этим и занималась, то совсем чуть-чуть. Потому что настолько органная музыка многогранна и, к сожалению, не очень известна нашему слушателю. А может быть, и к счастью, потому что нас ждут новые открытия. То, о чём мы говорили, это как часть профессии. Потому что всё равно при всём при том любая музыка, если она не церковная, она служит для развлечения. Это сейчас для нас что-то такое фундаментальное, очень серьёзное.

И. П.: Просто не очень понятная и от этого, наверное, сложная.

А. Ч.: Конечно. Я всегда за то, как, например, сейчас проводятся  классические концерты. Народу ходит всё меньше и меньше. Этот налёт серьёзности, мне кажется, очень много портит. Потому что люди всё равно приходят за впечатлениями, за чувствами, эмоциями. Они должны и посмеяться, и поплакать. Кстати, классическая музыка, тот же Бах, очень любил похулиганить. Мы вспомним его и Кофейную кантату, и Крестьянскую кантату. Они все живые люди.

И. П.: Тут ещё с оперой есть сложность — себя надо напрягать. Мы же ленимся. И чем быстрее живём, тем больше ленимся. Особенно если опера не на русском, а на итальянском или на французском. Тебе надо читать подстрочник. Или изучать заранее текст и сюжет. Это ведь всё труды внутренние.

А. Ч.: Вот как раз эти внутренние труды, я всегда говорю, стоит только начать.

И. П.: К этому надо прийти.

А. Ч.: Вот я тут вспомнила. Замечательный французский органист приехал в Москву и попросил для импровизации темы. Обычно темы даются из зала. И ты на эти темы импровизируешь. Ему дали "В траве сидел кузнечик". Но он не сказал, что ему дали. Первую тему мало кто узнал, потому что она была классическая. Но как только заиграли "В траве сидел кузнечик", вы не представляете, сколько радости было в зале, потому что её все узнали. А дальше он уже начал такое вытворять с этой темой, что уже народ просто забыл и смотрел, как он с этим справляется.

И. П.: Каверщики, музыканты, которые играют каверы, ведь не менее популярны бывают, чем исполнители оригинальных песен. Это люди промежуточные между тобой, слушателем и тем попсовым исполнителем. Есть какой-то человек, который умеет петь лучше, чем мы, берёт эту мелодию, исполняет, но он уже ближе к нам, мы ощущаем, что можем ему подпевать. Это удивительное открытие. Шутят наши слушатели: "Орган самый дорогой инструмент? Ха-ха! Ролдугин валялся под столом". Ещё пишут: "А почему бы и не обыграть современные ритмы на органе? Ведь симфонические оркестры играют современную танцевальную музыку. Например, треки диджея Amin van Buuren исполняются симфоническими оркестрами". Не слышал.

А. Ч.: Я тоже не слышала, но просто знаю, что это делается.

И. П.: Пишет ещё слушатель: "У меня орган на свадьбе звучал. Только представьте себе, Прага и We are the champions на органе".

А. Ч.: Я вам про это и говорю, что в церкви я, например, слышала Champs-Elysees на мессе. Это поп-культура шикарного качества. К разговору о том, что в церковных сводах звучит.

И. П.: Вот слушатель вопрос задаёт: "Анастасия! Органом можно создавать космическую музыку. Имел ли к вам отношение знаменитый в космонавтике Борис Черток?"

А. Ч.: У меня таких свидетельств нет, потому что, к сожалению, мой дедушка был расстрелян во времена сталинских репрессий. И дальше вся история моей семьи умалчивается. Я пока начинаю собирать сведения, пока ничего не могу сказать на этот вопрос. Думаю, что нет.

И. П.: Может быть, фамилия не самая популярная русскому уху, но и как-то есть родственные связи.

А. Ч.: Родственные связи у меня потеряны из-за того, что все молчали после трагедии в семье. И мой отец пострадал, потому что, когда узнали, что он сын врага народа, его отчислили из института. Судьба, конечно, была испорчена.

И. П.: А на вас это как-то сказалось?

А. Ч.: Я не могу сказать, что на мне это сказалось как-то в прямом смысле. Но эмоционально — конечно.

И. П.: Борис Черток родился в 1912 году. Так что почему нет? Может быть. Всегда хочется верить. Я из тех людей, которым кажется, что иногда лучше не знать, чем знать, потому что тогда больше поле для фантазий.

История органа: о том, как этот инструмент может спасти мессу

А. Ч.: Пару слов к предыдущей теме. Рассказываю, как появился орган. Появился он в третьем веке до нашей эры. Появился совершенно случайно. Его создатель пришёл на концерт и услышал, как музыкант играет на аглосе — это что-то похожее на современный гобой. И так ему было тяжело, потому что духовой инструмент, щёки раздувались, краснели, как будто он сейчас задохнётся и упадёт замертво. Он подумал: "Вот бедолага, вернусь домой, сделаю какой-нибудь инструмент, чтобы было попроще с этим делом справляться". И действительно создал. Орган стал сразу практически популярен, потому что был громогласный. Он отвечал эстетике римского общества. Гладиаторские бои, гуляния проходили под его звуки. Не исключено, что и первые христиане — прямых свидетельств нет — были казнены именно под его звуки. А потому как же он очутился в Церкви? В Церкви он очутился совершенно случайно. Мои домыслы, потому что тоже свидетельств нет, — чтобы помогать певцам не фальшивить. Хотя вспомним 150-й Псалом "Хвалите Господа на струнах и органах". Дальше орган так прижился, что папа Виториан в 660 году узаконил его права в Церкви. И с тех пор он там находится. Более того, он несколько раз спасал службы. Потому что дороги были плохие в те времена — хор просто иногда не успевал на все службы. Иногда застревал в пути, иногда просто из другой церкви не успевал — и тогда орган спасал ситуацию.

И. П.: Вместо тысячи голосов один орган. Вот слоган придумал. С вашего позволения, если о семье. Вы только что про репрессии говорили, о дедушке. Вы на фоне этого как-то, может быть, в какой-то благотворительности начали участвовать? Может быть, научную деятельность в эту сторону как-то повернули? Может быть, историю стали больше изучать этого периода? Нет?

А. Ч.: Я изучала. Просто здесь меня волновал другой вопрос. Дело в том, что деда моего практически сразу расстреляли, как взяли. А бабушке говорили, что он был жив. Она всё время ходила и спрашивала: в 1937-м его не стало — и до 1944 года она думала, что он жив. И всё время надеялась, ходила. Ей даже говорили сами охранники, не ходи сюда, потому что следом пойдёшь. Вот это страшно. Вообще, женские судьбы у нас в стране, конечно, ужасны. Что касается благотворительности. Мы делали много проектов благотворительных, я очень много занималась детьми.

И. П.: И вопросом ВИЧ, насколько я смог понять.

А. Ч.: Это всё так или иначе связано с детством, потому что, если в детстве в ребёнка много заложить, но только не нашими способами обязательными "сиди тихо в консерватории, слушай концерт, всё очень серьёзно и очень важно" — этим ребёнка можно только отвратить. У меня как раз всё через игру, чтобы ребёнку это нравилось. Даже когда работала в музыкальной школе, придумала, сделала переложение "Времён года" Вивальди в четыре руки. Себе брала всё самое сложное, а ученикам оставляла что попроще. Они играют великую музыку такого уровня!

И. П.: Ощущение причастности.

А. Ч.: Это не какие-то пьески, которые никто не знает. Они уже мировые произведения играют. Это очень важно. И часто я сажала их на басовый ключ, потому что маленькие плохо знали басовый ключ, на таких произведениях они быстрее выучивали. Вот на музыке Вивальди, Баха это сделать легче.

И. П.: А во сколько надо начинать, чтобы освоить эту махину?

А. Ч.: Во-первых, надо подрасти, чтобы ноги дотягивались до ножной клавиатуры.

И. П.: Это сколько в росте?

А. Ч.: Начинать можно вообще в любом возрасте, потому что есть клавиатура, на которой играют руками. Ножки потом дорастут. Можно начать на рояле. Тут нет такого закона. Лучше всего начинать лет с 10—11.

И. П.: Лучше на фортепианную базу?

А. Ч.: Можно начинать и с органа — клавиатура-то похожа.

И. П.: Вы во сколько начали?

А. Ч.: Я поздний ребёнок, органом начала заниматься в 20 лет в консерватории. Но когда я училась, ещё не было так развито в музыкальных школах, были буквально единицы таких школ, где существовали эти инструменты. А сейчас, конечно, с электронными аналогами стало намного проще.

О работе с детьми и о благотворительности

И. П.: А расскажите ещё про благотворительность? Почему вы принимаете участие? Что вами движет? Какая-то гражданская ответственность, понимание необходимости? Или что-то личное?

А. Ч.: Дело в том, что у меня дочь, и у меня было много связано с детьми. Потому что не секрет, что когда дети взрослеют, бывают тяжёлые периоды. И она мне помогала в моей педагогической деятельности, она просто была уже постарше моих детей. Я её брала в спектакли, делала спектакли на разные музыкальные темы, чтобы она просто контролировала малышей, такой фундамент. И это нас очень сблизило, потому что мы делали одно дело. Как-то этот тяжёлый возраст, который начинается у всех, прошёл незамеченным. Она чувствовала свою важность, значимость. Она сделала колоссальное открытие. На одном из концертов органных для детей звучал Бах. Почему я говорю, давайте приблизим классическую музыку? Потому что эта музыка стоит на пьедестале, до неё сложно дотянуться, и дети маленькие сидели. Мы начали играть Баха. Органист сидит спиной — я чувствую, что-то происходит. Я повернулась и увидела, что дети, которые принимали участие в спектакле и просто зрители, моя дочь их всех собрала — и они водят хоровод под Баха. Это был колоссальный эффект! Мне потом звонили, со мной связывались. Говорили, что доставила большую радость и родителям, и детям. Дети просят поставить Баха и Вивальди и танцуют под это.

И. П.: Очень неожиданно, приятно, лестно встретить человека, представителя такой тяжеловесной отрасли искусства, как классическая музыка, к тому же историческая классическая музыка, и вот этот трепет и пиетет, который мы видим в звонках и сообщениях слушателей, мне кажется, он свойственен вашему брату, некоторое придыхание. А у вас такое ощущение свободы, игры в этом есть, которое очень симпатично. Вам как преподавателю не кажется, что можно именно через игру прививать, а не через запреты, как это сейчас у нас принято?

А. Ч.: Через запреты вы не сделаете ничего. Когда тебе твоя бабушка говорит: "Сиди слушай! Любой образованный человек ходит в консерваторию". Давно простые родители ходили в консерваторию?

И. П.: Вы поддерживаете религиозное образование в школе? Введение религии, теологии?

А. Ч.: Я поддерживаю. Но, может быть, меня многие осудят. Ребёнок лучше всего воспринимает сразу отовсюду: глазами, ушами и обязательно в движении — если мы будем делать сценки из духовной литературы.

И. П.: А если не христианство? Если иудеи учатся, если это мусульмане? В исламе как-то театр не очень почитается.

А. Ч.: Я адаптирую под среду, где я нахожусь.

И. П.: Или, может быть, не пудрить детям мозги?

А. Ч.: Есть идеология. Я была пионером. У меня было нормальное советское воспитание. Нам ничего плохого не прививали.

И. П.: То есть вы за идеологию?

А. Ч.: Обязательно. Это может быть религия. Идеология в любом случае.

И. П.: Сегодня есть какая-то идеология?

А. Ч.: Сегодня мы начинаем возвращаться к религии.

И. П.: Вам кажется это верным направлением?

А. Ч.: Безусловно. Потому что всё равно надо детям объяснять, что такое хорошо, что такое плохо.

И. П.: Скорее вы видите религию как инструмент. Как такой некий нравственный закон?

А. Ч.: Безусловно. И тем не менее в жизни я считаю, что надо верить. Потому что есть ситуации, над которыми вы не властны. Единственное, что тебя может поддерживать, это вера.

И. П.: Но мы же не можем заставить всех верить в одно и то же.

А. Ч.: Конечно, нет. Каждый выбирает свой путь. Но просто, например, сейчас, к сожалению, на поверхности лежит то, что проще всего, такая продукция, которая...

И. П.: Ширпотреб.

А. Ч.: Да. Можно назвать так. Поэтому мы немного не даём возможности знакомиться с такими старинными вещами, как тот Бах, который проверен веками. Потому что это тяжелее воспринимается.

И. П.: Нужно поработать, нужно себя подготовить. Давайте пригласим на ваш концерт.

А. Ч.: С удовольствием. Буду рада всем, кого вместит зал, потому что осталось, к сожалению, очень мало билетов. В Малый зал Московской государственной консерватории на улице Большая Никитинская, 23 сентября в 19:00. За долгое служение концертной деятельности, мне кажется, что я нашла удобный формат. Прежде чем вы прослушаете музыку, я немного рассказываю об эпохе, композиторе как о человеке. Плюс у нас замечательные постановочные номера из оперы. Будет Алексей Лундин, заслуженный артист, первая скрипка виртуозов Москвы. И замечательная Наталья Мурадымова и Дмитрий Кондратков — это певцы театра Станиславского.

И. П.: Анастасия Черток, музыкант, органист, старший научный сотрудник Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина была у нас в гостях. Спасибо.