Закон сохранения вечности
Полгода назад в Одессе вышла новая книга известного поэта, замечательного мастера свободного стиха Карена Джангирова «Верлибры. 500 текстов».
Как «игра в бисер» у Германа Гессе была исключительной привилегией особой, строго замкнутой в самой себе касты, интеллектуальной аристократии, так, в своеобразном преломлении подобной обособленности, верлибр в России весь XX век (по разным, часто не литературным даже, причинам) оставался неким маргинальным жанром русской поэзии. Авторов, избравших для стихосложения форму верлибра, можно было сравнить с перешедшими на китайскую грамоту и перечесть на пальцах одной руки. Причём каждый «подсчитанный» палец заранее был как бы украшен бриллиантом, либо геральдической печаткой. К примеру, место Владимира Бурича в поэзии, как место магистра «игры в бисер», никто не мог занять – потому что он был один. Ему одному позволялась «высоколобость» странного жанра. И даже гонимость, официальная непризнанность, придавали этому жанру (несмотря на всю его камерность) раскольнические черты непокорности и обещания какой-то недоступной истины. А непонятная глубокомысленность (или игра в оную) отсекала от неё простаков и пугала потрясением государственных основ идеологов, нутром чуявших в верлибре не только свободу от рифм и внешнего ритма, но и далеко уводящую ассоциативную свободу мышления.
Надо сказать, что и внутри жанра скрывались свои конфликты. Строгая иерархия соблюдалась вдали от посторонних тщательно и неукоснительно. Поодаль от блестящего мастера В. Бурича располагались Вячеслав Куприянов, где-то рядом был Арво Метс, а далее – пустыня. Как ни странно, пустыня, радующая глаз избранных жрецов верлибра.
Ситуацию взорвал никому тогда не известный московский поэт Карен Джангиров. Он совершил самоубийственный с точки зрения элитарного благополучия поступок – он привёл в строго охраняемый заказник толпу стихотворцев-верлибристов. Он демократизировал интеллектуальную избранность. Собрав, систематизировав и издав два уникальных на постсоветском пространстве сборника современного верлибра («Время Икс», 1989 г., и «Антологию русского верлибра», 1991 г., куда вошло почти четыреста авторов!), он привёл – конкурентов. Молодых, талантливых, дерзких, не признающих авторитетов. Он создал всесоюзный (в границах тогдашнего СССР) клуб верлибристов «Минус-37». В этом, помимо его собственно поэтической незаурядности, о которой мы ещё скажем, историческая заслуга Джангирова перед отлучённым от магистральной линии поэзии свободным русским стихом. Можно сказать, что он вернул в русскую поэзию целый пласт серьёзной литературы, вольно или невольно возвратив тем самым в литературный процесс в конце XX века и деидеологизированный принцип презумпции эстетической невиновности. Позже он, правда, признает «нарастающий в жанре верлибра поток графоманов», но лишь как «знаменательные признаки начинающегося становления верлибра в русской поэзии».
Геннадий Красников
Как быстро стареют дети…
Карен Джангиров
Родился в 1956 году. Окончил МГУ по специальности: экономист-математик. С 1978 года занимается разработкой и систематизацией русского верлибра. Основатель группы верлибристов «Белый квадрат» (К. Джангиров, В. Бурич, В. Куприянов, А. Тюрин). Составитель первого в СССР группового сборника верлибров «Белый квадрат» (1988). Составитель малой антологии верлибра «Время Икс» (1990). Составитель «Антологии русского верлибра» (1991). Президент «Ассоциации русского верлибра» (1991–1995). Основатель «Школы верлибра Карена Джангирова» (2005).
Автор 23 книг верлибров: «Модуль Я», «Закон сохранения вечности», «Записки Сторожа», «Узурпатор кошачьих шагов», «Осенний волк», «Простые числа», «Утраченная смерть», «Скорость молчания», «Зенгези», «Звук», «Журавлиное море», «Сухая ветвь воды», «Зелёный ветер», «Белая осень» «Маэстро», «Там», «Капель», «Предел бытия», «Моно», «На крыльях пепла», «Джадзен-I», «Джадзен-II», «Джадзен-III».
Автор контрромана «16 тонн» и книги новелл «Там, где живут дожди».
Переводился на английский, французский, испанский, итальянский, греческий, японский, норвежский, сербохорватский, польский и другие языки мира. Суммарный тираж опубликованных текстов превышает 20 млн. экз. С 1991 года находится в эмиграции (Польша, Норвегия, Бельгия, Австрия…). С 1995 года живёт в Канаде.
* * *
Сознание – это
пустыня, в которой
муравей собирает
камни
* * *
Как много дорога
прячет от глаз
идущего, чтобы
идущий дошёл
до конца
* * *
С годами осколки
снарядов, застрявших
в теле, сливаются
в колокол
* * *
Дошедший до Бога
не в силах оста-
новиться и вот –
Бог уже смотрит
вслед
* * *
Нельзя слишком близко
подходить к человеку –
можно сорваться
в пропасть
* * *
Многое можно
простить, созерцая,
как нежно букашки
спинками трутся
о солнце
* * *
Море всегда
в одном миллиметре
от сердца
* * *
Мир
завершается
в каждом отдельном
случае
* * *
Человек одинок,
как монета в ладони
нищего
* * *
Гора, упав в ладонь,
становится пылинкой
* * *
Проснувшись, день
ушёл ловить
пространство
* * *
Как долго растёт трава.
Как быстро стареют дети
* * *
Нет ничего
длиннее секунды,
которую по-
терял
* * *
Это
называемое любовью
существует само по себе
и начинается там
где двое случайно выживших
поднимают с одной земли
один и тот же цветок
ничейности
* * *
Это не ты,
опьянённая жгучим солнцем…
Это в моих обожжённых руках
трепещет и бьётся
тяжёлое тело
августа
* * *
Каждое утро
кто-то другой
просыпается вместо меня
берёт моё имя
надевает моё лицо
говорит моим голосом
курит мои сигареты…
И я ничего не могу поделать
с этой чудовищной
несправедливостью
утешая себя лишь тем
что может быть всё иначе
и это не он а я
каждое утро
просыпаюсь вместо него
* * *
В этом городе у меня
никого не осталось.
В этом городе у меня
никого и не было.
В этом городе
я никогда не жил.
Так почему же с такой
нестерпимой тоской
я вспоминаю
об этом городе?
* * *
Это хорошо, что никто не знает,
что я убит.
Это хорошо, что никто не знает,
что я воскрес.
Это хорошо, что всё прошло
незамеченным.
Плохо только одно –
я и сам ничего не заметил
* * *
Помни – у каждого
в сердце живёт
камень, не ставший
птицей
* * *
Выходя из прошлого,
не забудь погасить
свет
* * *
Роза
мороза
хрустела на лицах
маленьких южениц,
а вода
плакала в ру-
кавицы
* * *
От эры до эры
о дерево Евы
измученных дро-
восеков стучат
топоры, разлетаясь
на бабочек
* * *
Вереницы речных
пароходов ночами
отходят от спящих
девушек
* * *
Она любила ловить
на рассвете детей
и сдувать с них губами
солнечный пух,
который, сбиваясь
в весёлые стайки,
поднимался всё выше и выше,
пока…
А когда, удивляясь,
я спрашивал… Тихо
она обнимала меня и шептала:
«Посмотри в небеса,
разве это не чудо –
золотистые облака!»
* * *
«Твоё море пустынно, –
шептала она –
потому твои дни
так похожи на дюны,
по которым лишь ветер
и волны…», потом
подходила к окну
и водила руками
по стёклам,
откуда счастливые рыбы,
выплывая тяжёлыми
длинными стаями,
падали шумно…
О, как мы любили,
стоять у обрыва,
столкнувшись губами,
и слушать, как бьётся в
ожившей воде
моё осторожное сердце
* * *
Гонимый ветром,
шёл я быстро, но
дороги шли быстрее
* * *
Птица внутри себя
разлетается на километры
* * *
Жизнь
убивает
всё, что её
творит
* * *
Воздух звенит
зарытой в земле
монетой
* * *
Время всегда
опаздывает
* * *
Свернувшись в планету,
рыба вернулась
в космос
* * *
Странный цветок
вырезает себя
из камня, потом
возвращается вновь
в камень – и мы
так же
* * *
Живём, созерцая,
как падают перья
птицы, которой
нет
* * *
Рисуя границы,
думаем, что
идём
* * *
У этой реки,
именуемой жизнью,
только один
берег
* * *
Николаю Рубцову
С облаком вместо
котомки по свету
нищенкой странствует
Русь
* * *
Геннадию Красникову
Железо, которым
распяли Христа,
давно уже стало
золотом