Михаил Боярский: "Все смотрят на меня как на динозавра"

На прошлой неделе в столице выступил Михаил Боярский. Мы взяли у него небольшое интервью и узнали, зачем мизантропу любить людей, почему "Зениту" нужен не талисман, а гимн, и какие московские места у него - самые любимые.

- Удивительно видеть вас на сцене "Главclub". Все-таки это клуб, а не театр или концертный зал. Какие у вас ощущения?

- Я не большой специалист в клубах, и даже не знал, что в Санкт-Петербурге есть такой же. Меня приглашают иногда в "Что? Где? Когда?", или еще куда. Но я названия не читаю - просто прихожу, там есть сцена, и это мое место. Страшновато, потому что выступать в клубах - ответственная работа.

- По сравнению с театром?

- После театра, после телевидения, где есть поблажки, где можно сделать еще один дубль или более эффектно спеть под фонограмму. Тут же ты один на один со зрителем, да еще и вживую. Тем более что я не вокалист, "петухов" у меня хватает, но как-то находим общий язык. Если люди задают мне вопросы, они существуют вместе со мной.

Не просто как Мацуев (Денис Мацуев, российский пианист - прим.ред.) вышел: "Моцарт, соната такая-то". Я же так не объявляю: "Дунаевский, песня из кинофильма "Д’Артаньян и три мушкетера. Слова Ряшенцева". Нет, тут есть контакт. Сначала поговоришь и тогда поймешь, кто в зале - совсем юный зритель или пришли мамы с детьми. Ориентируешься на того зрителя, который находится в зале. А вот такие загадочные клубные выступления – я не всегда готов к ним.

- Морально тяжело?

- Да, я растерян, я не привык к такому помещению, к такой аппаратуре, и тем более к такому зрителю. Всегда загадочно, что будет. Это как нырнуть – не знаешь, что там на дне.

- Зато всегда интересно.

- Ну, ответственно.

- Вас узнает молодежь до 20 лет?

- Видимо, да. По крайней мере судя по тому, что ко мне подходят женщины и мужчины, и говорят: "Это мой сын/дочь, уже в пятнадцатый раз смотрит мушкетеров". Правда, у меня складывается впечатление, что на меня смотрят как в зоологическом музее на динозавра: "О! Смотрите - еще что-то там шевелится и поет".

- Я помню был один проект, где дети задавали вам вопросы. Хорошо получилось. Вам самому интересно было общаться с молодым поколением?

- Ответственно. Если бы это была не передача, а они действительно мне задавали интересующие их вопросы...все-таки это подготовлено все. Они сами не спросят, им нафиг это не нужно. Это проект, так что он не очень интересен, наверное, как детям, так и мне. Вот "Умники и умницы" я сам смотрю всегда, потому что меня потрясает, откуда они все это знают? Совсем еще желторотые юнцы, а такие эрудированные. Я горжусь ими, мне это очень приятно.

- Для вас до сих пор Питер - культурная столица?

- Он числится культурной столицей, но надеюсь, что будет являться. По крайней мере, когда он был столицей культурной, наверное, были все-таки другие люди. Мне кажется, что мы мало эрудированы, и многое утеряно после того прекрасного воспитания, которое имели наши предки. Утеряно очень многое.

- Вы про царское время?

- Конечно! Домашнее воспитание строгое, интересное, со знанием языков уже с младых ногтей. Ну, если тебя будит утром "stehen auf" немец, за обедом ты говоришь по-английски, француз укладывает спать, то, наверно, все очень серьезно. Философия, литература, география – все это было на уровне. Тем более, что не было ни печатных машинок, ни смсок. Нужно было обмакнуть перо, не авторучку, а перо в чернильницу, прежде чем что-то написать, подумать. Эпистолярного наследия наше поколение не оставит.

- Как вы думаете, человечество в этом плане деградирует?

- Я полагаю, да, дураки пошли. Что будет дальше, неизвестно.

- Вы всегда говорили, что являетесь мизантропом...

- Я не изменился (смеется).

- Это понятно. А вот три причины полюбить людей сможете назвать?

- Это, конечно, Библия, православие и человеческий опыт. Я знаю свой грех, поэтому пытаюсь его искоренить. Это нелегко, но, по крайней мере, я знаю.

- А какой он у вас?

- Грех? Не люблю людей. Нужно возлюбить человека как самого себя. Не получается, но я стараюсь наступить себе на шею. Надо с утра помолиться, чтобы выйти на улицу с хорошим настроением, иначе накинешься на первого встречного.

- А если вы окажетесь не на улице, а, например, на вокзале? Куда поедете?

- Тогда я поеду на работу. Я просто так на поездах не езжу. Это при Толстом можно было прокатиться для удовольствия. А так с младых ногтей на вокзал ходили за другими предметами – за водкой, за женщинами...

- Какое у вас любимое место в Петербурге?

- Дом, родная квартира.

- На Мойке?

- Да. Пуп Петербурга, за это надо деньги платить - за то, что ты купил путевку пройтись по театрам пешком. Через Аничков мост по Невскому проспекту, по Мойке, мимо Эрмитажа по Дворцовой площади, мимо дома Пушкина домой – это серьезная дорога.

- Вы любите гулять по Петербургу?

- Нет. Точнее я люблю по Петербургу гулять, когда никого нет. Такие моменты бывают в 4-5 утра, и фонари едва светят, никого нет. Но такое бывает редко, потому что в белые ночи толпа гуляет еще больше, чем днем. И Москва мне нравится, когда она пустая. Когда приедешь на какой-нибудь праздник - все уехали за город, и вдруг она такая красивая предстала пред тобой. Москва и пробки – это одно и то же практически, и это кроме раздражения ни у кого ничего не вызывает. А когда она пустая - это такая прелесть! Равно как и в Санкт-Петербурге.

- А в Москве у вас есть места, в которые хотелось бы вернуться?

- Я небольшой любитель прогулок по любому городу, но Арбат, конечно, старые московские переулочки, ну и дороги к друзьям около Большого театра, там, где гостиница "Савой". Эти переулочки, где я раньше был в ресторане "Берлин", где были музыкальные магазины на Неглинке, когда я ходил туда. Пойдешь, бывает, вдруг там гитары продают.

- У вас их много?

- Много, но все познается в сравнении. У меня их 15.

- Какая самая любимая?

- Я сам купил себе "Gretsch" харрисоновский (Джорджа Харрисона - прим. ред.) в Америке. Я долгие годы смотрел на фотографию, где был изображен Харрисон с "Gretsch". Выпиливал ее, искал в магазинах, спрашивал. Но все никак не находилась. А когда она была мне уже практически не нужна, возможность появилась, и я ее все-таки купил. Потому что прожил жизнь, а такой гитары не было. Вообще, все гитары, на которых играли The Beatles, у меня есть. Они очень сильно на меня повлияли.

- Как-то так сложилось, что вы находитесь вне музыкального контекста, ваши песни нельзя ни к какому-либо стилю отнести, ни в музыкальную прослойку. Как это вышло?

- Случайно, конечно, - бессознательно все происходит, помимо моей воли. У меня есть воспитание музыкальной школы при консерватории, где, в общем, фальшиво не пели. А сейчас 98 процентов артистов, выступающих на сцене, поют фальшиво. Поэтому у меня изначально иголки появляются, волосы дыбом встают - я не воспринимаю их творчество, как бы это хорошо ни было.

Все стали петь на русском языке как на английском. Здорово, что появилась какая-то возможность накала, но за этим пропадает смысловой рисунок. Это сложно – на русском языке петь. И потом, когда появился русский рок-н-ролл, я его не воспринимал, потому что рок-н-ролл – это, прежде всего, музыка, а я не слышал ни одной мелодии в этом стиле ни у кого.

- А из современной музыки что-то слушаете?

- Нет, я, в общем-то, остановился. Мой сосуд наполнен до конца, и все остальное выливается.

- Просто сейчас есть музыканты, которые добавляют в свою музыку православные напевы.

- Как такое может быть? Я это не воспринимаю. Я хожу в церковь и слушаю музыку. Для меня это разные понятия.

- Давайте поговорим о футболе. Вам не понравился Барт Симпсон, новый талисман "Зенита". А кто, по-вашему, мог бы быть хорошим талисманом?

- Я не смогу ответить на этот вопрос. Для нас всех "Зенит" сам по себе является талисманом.

- А себя могли бы представить?

- Символом "Зенита"? Нет.

- В конце 1990-х - начале 2000-х на футбол ходили другие люди. А сейчас в фан-движение вкладываются большие деньги, его стараются облагородить, но за фанатство все равно стыдно. У вас нет такого ощущения?

- Я смирился с этим и думаю, что всякое причесывание виража и фанатов – абсолютно бессмысленное дело. Воспитания не было, нет и не будет. Это касается и англичан, и многих болельщиков в других странах. Хотя когда слышишь где-нибудь за рубежом, как поет стадион - это потрясает. Потому что там он именно поет. У нас не поют - у нас запевают как в армии, когда идут в столовую. Причем звучат там нелепые слова, написанные не восторженным человеком, не романтиком.

- А раньше было по-другому?

- Мне кажется, что довоенные болельщики и послевоенные были более романтичные, добрые, милосердные, контактные, дружелюбные, - они делились всем. Может быть, потому что тогда ничего не было, и футбол был единственной отдушиной. Это как в бане, когда приходишь с приличной компанией мужиков, которых ты совершенно не знаешь. Но сейчас я бы не пошел в баню, потому что там люди, которые могут дать шайкой по башке. Как, собственно, и происходит на футболе. Это мужская планета, она должна быть доброй. Да, можно поспорить, как это было в Одессе, как в Петербурге было, но от души, отвести душу, а не подраться.

- Без агрессивного подтекста?

- Появился такой вид болельщиков, а еще вот такой и такой. К какому ты относишься? Нет, не стоит на эту тему говорить. Я просто имею свое собственное мнение по этому поводу, но никуда не суюсь. Они проводят собрания в Петербурге, думают "Что нам делать, как нам быть?" Да никак!

- Была прекрасная песня "Город над вольной Невой", которую переделали фанаты "Зенита". Вам нравится их интерпретация?

- Нет, потому что, во-первых, это не болельщики "Зенита" придумали, а фанаты. При этом ведь есть достойные внимания песни. Наверное, если попросить кого-то написать - Сашу Розенбаума или Агутина, кого угодно…

- А вам не предлагали?

- Я писал, особенно перед 300-летием города и перед юбилеями "Зенита". По 50 песен записывал, никому не отказывал. Потому что у тех, кто придумывал гимн, в тексте всегда чайка над волной, шпиль, гол, сине-бело-голубой, "Спартак – ерунда", в общем, набор абсолютно одинаковый. Есть такая песня у Крылатова "Что будет, то и будет. Пускай судьба рассудит..." Он как бы и не петербуржец, а нашел ведь прекрасные слова. И Белла Ахмадулина написала такие стихи, что лучше про Питер я и не слышал. Утесов пел потрясающие песни.

Поэтому у тех, кто хотел придумать гимн было желание, но не было таланта. Когда приезжаешь в Москву - слышишь Газманова, когда приезжаешь в Петербург, слышишь Глиэра. Я не против Газманова, он мне очень симпатичен. И попроси его написать песню, уж он бы написал так, чтобы весь стадион пел. Правда, он не болеет за "Зенит", и его могли бы прищучить ребята, но для "Спартака" уж смог бы написать.

- Как вы относитесь к московским клубам?

- С уважением. Мне доставляет удовольствие поспорить с кем-то, похохмить, подколоть, посмеяться вместе, поболеть, выпить. Это же чудесно.

- Кстати, о выпить - коктейль "Боярский" не пробовали?

- Нет, не пробовал, я в общественных местах не пью. Да и потом, пью я только чистые напитки.

- Чтобы вас совсем не расстраивать, это шот, довольно крепкий.

- Дай бог, чтобы он кому-то понравился.

- Он вкусный. А как вы относитесь к шуткам про вас?

- Как все нормальные люди, даже хорошо.

- Мне друг из Питера рассказал анекдот на днях: "Почему Боярский все время в шляпе? Потому что у него нет полголовы". Хотел узнать, есть ли у вас свой любимый анекдот?

- Не так уж много, но остроумных я особо не припомню. Есть такие с перчиком, хорошие, не злые, как у Раневской, которая всегда попадала в точку, или как у Гафта. Если это кому-то нравится, пускай рассказывают.

- А сможете рассказать любимые выдержки Раневской и Гафта?

- Нет, я забываю шутки сразу после того, как рассказал их. Второй раз невозможно получать удовольствие.

- А быть связанным со стереотипами, крылатыми фразами, которые все повторяют? Не считаете себя заложником определенного амплуа?

- Не я так считаю, а зритель – он ведь кроме Д’Артаньяна ничего не видел. Меня обзывают и "Д’Артаньян всея Руси", и "Канальей", и "Тысячи чертей", но так уж получилось - мне не переплюнуть общественное мнение. Да я и не собираюсь этого делать, мне это совершенно не мешает .

Дмитрий Кокоулин, Владимир Яроцкий