Перакачаник

Моя теща — сельская учительница. Я все пытался понять, — что побудило ее выйти замуж за татарина? Мы, беларусы, — изрядные ксенофобы. Чтобы простой беларуской деуке пойти замуж не за хлопца из соседней деревни, а за татарина, нужна серьезная мотивация. Правда,татарин был не городской, а тоже из деревни, но с привычкой к своему татарскому сельскому быту и к татарской кухне, которая оказалась
куда сытнее беларуской, — в ней было больше мяса. Когда будущий муж привел ее к родителям в гости, не могла этого не заметить. Угощали перекачаником — татарским пирогом с мясной начинкой: коровий желудок, бычьи яйца и баранья требуха, свернутые колбасой в тесте.
«Одинокая женщина, движимая инстинктом, идет по запаху к пещере, где живет удачливый охотник, где сегодня жарят мясо».
Моя теща – сирота с четырнадцати лет.
Познакомились в пединституте, поженились и по распределению уехали в Подгай преподавать в сельской восьмилетке. Она — беларуский язык и литературу, он — историю. Жили в половине старого довоенного дома, вторая часть которого была занята школой. Когда колхоз построил новую школу, заняли все помещение.
Простой деревенский быт. Корова, куры, овцы. Свиней не держат. Мужу — татарину — все равно, он коммунист, но раз в год к ним в гости приезжают его родители.
Колхоз помогает мало, — привезли на зиму дров, выделили приусадебный участок, слишком большой для двух сельских интеллигентов. Летом, в каникулы, работают школьники. Школьников нужно кормить.
В конце двадцатого века беларуская деревня живет натуральным хозяйством. Картошки в погребе мало, — десять мешков, — капуста, морковь. Бурт забит свеклой. Свеклой зимой кормят корову.
В большой комнате, где никто не живет, которая почему–то называется «зал», стоит закрытый на ключ шкаф с книгами. Учебники за двадцать лет работы в школе выучили наизусть. Телевизор «Неман» производства приборостроительного завода имени Ленина.
В деревянном нужнике за домом на гвозде школьные тетрадки с сочинениями «Як я правёў гэта лета»
Родители живут хорошо, любят друг друга. Мать говорит дочке: «Я вышла замуж за татарина и счастлива. Татары – хорошие люди. А ты должна — за еврея».
Единственную дочку отправили в город, дали денег. На деньги в городе можно купить все.
— Мама, — сказала дочка однажды, — в Минске нет евреев.
— Куды ж яны падзеліся?
— Уехали.
— А гэты твой хто?
— Наш.
— Наш, — вздохнула учительница.— Ну, прывозь нашага, паглядзім які ён наш.
— Что–нибудь захватить с собой?
— Ды нічога не трэба, усё ў нас ёсць. Можа толькі хлеба прывязі чорнага.
— Сколько?
— А колькі зможаце.

Натуральное хозяйство, — сказал тесть, — что производится, то и потребляется. Вы знаете что ответил мне сосед, когда двадцать лет тому назад я попытался приобрести у него литр молока?—Тесть скорчил глупую рожу:— «Навошта мне вашы грошы, што я на іх куплю».
Теща угодливо поднесла аккуратно сложенные застиранные рубаху и штаны, — переодеться.
— Как в тюрьме, — сказал я.
— Нешта ты быў у турме? — спросила теща.
— Был, — зачем–то сказал я.
Они переглянулись
— За што цябе, зяцёк, пасадзілі? — ласково спросила теща.
— За изнасилование несовершеннолетней.
— Ну, наша, слава богу паўналетняя, можаш яе гвалтаваць колькі хочаш, — сказала теща.

Пересменка — рабочая одежда ее сына— они в семье все низкорослые—мне мала и я должен спускать штаны на самые бедра, чтобы они хотя бы прикрыли мне щиколотки.
" Ну, хто цябе ўбачыць за тым хлевам? — говорит теща. Я не возражаю, но этот заготовленный для городского убийственный аргумент, она не в состоянии больше удерживать в себе и выпаливает:
— Малако усе любіце ести!"
Мне не нравится их молоко. Не могу его пить из старых пожелтевших фарфоровых кружек, которые никогда не видели горячей воды. И мысль о том, что это тепло парного молока — тепло живого тела вымазнной навозом, измученной дурным содержанием коровы, из которой обманом выдавили эту жидкость, вызывает у меня тошноту.
Меня поставили перед огромной кучей скопившегося, спресованного с соломой коровьего говна, выброшенного из стойла за зиму. Я должен нагружать навоз в прицеп минитрактора. Капает холодная вода из желобов шифера. Я стою в резиновых ботах по щиколотку в жиже. Работаю молча, с остервенением. Закончил лишь, когда стемнело. Когда вхожу в дом, смотрю в пол, не могу поднять на своих родственников глаза—они сразу поймут, как я их ненавижу.
— Може хочешь выпить наркомовских сто грамм? – спрашивает тесть. Я согласно киваю головой.
Теща приносит граненый стакан и спрашивает:
— А чем закусишь? Перакачаника хочешь?

Написал rabina1950 на rabinovich.d3.ru / комментировать