Репетиция в театре абсурда
Жаль, не знаю кем она стала, гениальная девочка Вика?..
Именно гениальной назвал ее человек, знающий цену такому слову, — заместитель председателя Центрального совета пионеров Герман Черный, и было это в феврале 1981 года.
Мы потом специально ждали, когда Вика появится на экране телевизора, предупреждали коллег, что они увидят нечто выдающееся.
И все увидели.
Вика в очаровательных белых бантах проникновенно произнесла:
Я от всех детей хочу
Пожелать с любовью
Леониду Ильичу
Доброго здоровья.
Подарить букет цветов
Цвета огневого
И обнять от всей души
Как отца родного.
Не вообразить далее, что произошло с залом! В сухом тексте стенограммы это отражено так: «Продолжительные аплодисменты. Звучит музыка. Пионеры вручают членам Президиума съезда цветы», — как Вика, собственно, и собиралась. Сама она бежала, конечно, первой. Во весь экран показали лицо «дорогого». Он, растроганный, плакал.
И тут едва не произошло непоправимое. Гениальную Вику на вираже обошел шустрый пионер с букетом для Кириленко. Его-то и ухватил Леонид Ильич, потащил целоваться. Пионер заверещал, забился, но все же вырвался и донес цветы до того, до кого велели. А «дорогой» смахнул слезу, опять распахнул объятия, и уж тут Вика своего не упустила…
Мы с Николаем Андреевым работали тогда в «Комсомольской правде», и как раз в этот день в номере стоял наш отчет о рапорте советской молодежи и пионеров XXVI партийному съезду. И у телевизора мы сидели, конечно, не просто так: надо было внимательнейшим образом проследить, чтобы все происходящее в Кремлевском Дворце съездов полностью соответствовало тому, что вот уже два часа как было набрано и заверстано в полосу.
Ибо в Кремль нас, естественно, не пустили, а отчет мы писали, наполнившись живыми впечатлениями от репетиции.
Потому что еще за месяц до события собрали в Москве лучших представителей молодежи. Целый месяц, как на работу, ходили они в конференц-зал ЦК ВЛКСМ, где преподаватели театральных вузов столицы ставили им дыхание, учили технике сценического движения, заставляли депутатов и кавалеров высших орденов, олимпийских чемпионов и поэтов приседать и зачем-то ударять себя на выдохе кулаком в грудь. Особенно впечатляюще это получалось у Павла Баряева, знаменитого тогда бригадира из Нового Уренгоя (по сценарию рапорта ему предстояло внятно назвать свою фамилию и сообщить съезду, что «рабочая молодежь, верная традициям стахановцев, ударников пятилеток, будет и впредь настойчиво овладевать пролетарской наукой побеждать (аплодисменты)».
— Страшно подумать, — сказал нам Баряев в перерыве репетиционного процесса, — что будет, если мои ребята вдруг узнают, чем я здесь занимаюсь по командировке ЦК комсомола…
А Герман Черный, человек с артековским прошлым, в это самое время убеждал артистку Лену Драпеко:
— Лена, Лена! Больше теплоты, чувство вложи! Вспомни, как гениально это у Вики получалось…
Драпеко собралась, взмахнула прической:
— Дорогой Леонид Ильич! Советская молодежь знает, что вам дороги и близки труд рабочего и ратный подвиг солдата, героические будни послевоенного возрождения и целинной эпопеи. Прогрессивная юность планеты называет вас, выдающегося политического деятеля современности, вдохновителем разрядки, знаменосцем мира и созидания!..
— Не то!.. Не то!.. — заломил руки Герман Черный.
И пока Черный объяснял Драпеко ее сверхзадачу, через конференц-зал шел депутат Верховного Совета России слесарь АЗЛК Николай Махонин. Дойдя, он упал на стул и обхватил голову руками.
— Тяжело, Коля? — сочувственно спросил Баряев.
— Знамя вчера цеху вручали, — ответил Махонин, не отрываясь от головы.
— За что? — вмешался в разговор я.
— Не знаю, — стараясь сохранять неподвижность, сказал Махонин. — Я только к банкету пришел…
Тут его и увидел Черный, отставив Драпеко:
— Махонин! Ну где же тебя носит!..
И Николай встряхнулся, встал и громовым голосом потряс стены конференц-зала: «Товарищ Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского…»
Подошел Володя Некляев, белорусский поэт, лауреат премии Ленинского комсомола. Только что он репетировал собственные стихи — четыре строчки, с которыми его и привезли из Минска: «Плыви, страна, эпохи ледокол! Звени в цехах! Шуми в полях без края!..»
— Знатные стихи, — похвалили мы Некляева, тот вздохнул и полез в сумку: «Ребята, но я же не только ЭТО пишу. У меня же есть и вполне приличные стихи. Ну посмотрите…»
Между тем Черный стал работать с детьми. Детей было двое. Дочь делегата съезда Турсуной Ахуновой, дважды Героя соцтруда, и сын делегата съезда Героя соцтруда сталевара Федора Шишлова. Первая должна была прочесть стихи: «Буду хорошо учиться, скоро вырасту большой, стану лучшей ученицей в школе мамы Турсуной!» Со вторым было сложнее. По сценарию ему предстояло заявить: «Мы, Шишловы, люди рабочие!» Но парень, как выяснилось, букву «ш» не выговаривал и при этом усмехался.
И последнее.
Мой товарищ, редактор отдела фельетонов «Известий» Юрий Макаров сказал: «А ты знаешь, ведь моя дочь в этом самом приветствии участвовала». «Не Вика?» — осторожно спросил я.— «Нет. Она вручала букет Пельше. Так вот, приходит со съезда и говорит: вручила Пельше, Арвиду Яновичу». Я, конечно, не верю: «Да откуда тебе знать, что именно Пельше?» И газету ей с портретами — ну-ка, ищи. И знаешь, сразу показывает — вот он. Я только руками развел (девчонке десять лет… и такие глубокие знания). А она мне: «Все очень просто, мы же на макетах репетировали…»
И чтобы уж окончательно закрыть тему, несколько слов скажу и о XXVII съезде, который был, судя по всему, не только историческим, но и последним, подвергшимся комсомольскому приветствию.
«Комсомолка» написала об этом: «Знамя Ленинского комсомола несет старшина запаса Б., кавалер орденов Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды. Ему было бы легче под душманскими пулями, утверждали мои коллеги, нежели сейчас, под требовательными взглядами делегатов партийного форума. Но знамя комсомола в надежных руках, и глубоко символично…»
И знаете, очень скоро выяснилось, что с символичностью газета угадала как никогда. В Главпуре со злорадством отметили, что набор орденов молодого афганского героя уж совсем невообразимый (в деле награждения заслуживших есть, оказывается, свои тонкости, и получить те ордена, о которых написали журналисты, военнослужащий срочной службы никак не может).
Единственное, что правда, — это то, что знаменосец являлся бывшим десантником. Но в Афганистане никогда не служил, орденов не получал. А откуда же те, что носит он на широкой груди? Очень просто. Награждения произвела любимая девушка харьковского токаря — работник московского музея. Поначалу она вручила лишь две награды, а потом уже позвонила в Харьков и сообщила, что есть возможность разжиться и орденом Ленина. Комсомолец немедленно отправился к парторгу и сообщил, что его вызывают в столицу, в Кремль. Тут же получил командировку. А когда вернулся, как раз подошло время на съезд приветствующих подбирать, ну и «прикрыли Украину» героем — кому ж еще доверить знамя…
обозреватель