Жизнь и смерть ветерана Терехова

В понедельник пришло печальное известие: не дожив день до праздника, умер глава Даугавпилсского общества борцов антигитлеровской коалиции (ДОБАК) Иван Николаевич Терехов. Когда человеку девяносто шесть лет, его уход становится закономерным, но все же…

Я хорошо знал Терехова — человека настолько необычной, героической судьбы, что многие сейчас сочли бы ее вымыслом.

 

Из беспризорников в моряки

 

Еще недавно он, не по возрасту бодрый и веселый, поражал окружающих своим жизнелюбием. Биография борца, родившегося 8 декабря 1920 года, — огромная эпоха, целый век.

 

Лучше предоставить слово самому Ивану Николаевичу:

 

— Родился в Белоруссии, — рассказывал мне Терехов. — В селе Березки Хотинского района Могилевской области. Мои родители были обычными крестьянами среднего достатка. Мать неграмотная, отец, участник Первой мировой, — полуграмотный. Родители, мечтая о жизни в достатке, решили отправиться на заработки на Украину, в Донбасс.

 

Мы переехали в город Сталино — это теперешний Донецк. Жили при шахте «3–19» в Буденновском районе, ютились по лачугам. В итоге отец отправил мать обратно в деревню, а сам уехал. Я остался один. Началась для меня жизнь беспризорника. Было мне тогда всего тринадцать годков от роду. А время тогда стояло страшное — начался массовый голод, унесший миллионы жизней. Чтобы выжить, мне пришлось и воровать, и попрошайничать. Выйдешь в поле — под стогами обязательно лежат по нескольку мертвецов. Вокруг царили горе и отчаяние.

 

Мне довелось выжить. За голодное время исходил все станицы от Донбасса до Азова. Как–то раз в Донецке меня заприметил заведующий одного местного магазинчика. «Мальчик, торговать сможешь?» — поинтересовался он. «Не знаю…» — «Сколько у тебя классов образования? Пять? Пойдешь ко мне лоточником работать?» Вот мне и довелось блуждать с лотком по улицам Сталино. Предлагая свой товар скучающим пассажирам на железнодорожном вокзале, бойко возглашал: «Есть папиросы, спички, колбаса, пара яичек! Папиросы — полтинник пачка!» Полученные деньги к концу дня сдавал в магазин, там же запасался новой партией товара. Ютился у добрых людей, работающих на шахтах…

 

…Терехов сделал долгую паузу, погрузившись в воспоминания. Мысленно поразился: сколько лет прошло, сколько эпох минуло — а вот он здесь, Иван Николаевич, сидит, рассказывает:

 

— Пробегать с лотком мне довелось недолго — поступил в школу. Сначала занимаясь самостоятельно, сдал экзамены за семь классов — сидел вечерами, штудировал. Благо экзаменационная комиссия не сильно цеплялась к таким, как я. Потом поступил в торгово–товароведческий техникум, где отучился три года, получил среднее образование. Поднялся в должности до заведующего магазином. Так и проработал до двадцати лет в Буденновском райпотребсоюзе.

 

…А потом была война. Когда его призвали, то направили на флот. Каким запомнился Терехову приход этого громового лихолетья? Иван Николаевич даже о самых страшных вещах говорил вполне будничным тоном:

 

— Подучили нас несколько недель и направили на остров Бьерке, километрах в шестидесяти от границы. Накануне только окончилась война с финнами. На Бьерке пробыл почти полгода — там меня и застало начало войны. Нас погрузили на катера, на баржи и высадили на остров Пуккио в Выборгском районе. Вскоре состоялось мое боевое крещение. 28 июня финны начали штурмовать остров.

 

Помню, идем с приятелем, Иваном Каблучко, в штаб — а тут финны артналет устроили. Бьют, видимо, из «стотридцаток». Ору: «Ванька, твою мать, скорей прячься в воронку — второй раз в одно и то же место снаряд не попадает!» Добрались до штаба, комиссар спрашивает: «Страшно?» Я: «Конечно, жить–то хочется!»

 

…На островах мы продержались до августа. К тому времени пришли сведения, что финны отрезали нас от своих аж на сто километров. Готовились к прорыву с боем на Большую землю. Батарею подорвали, заранее собрали все, что могли вывезти. Ситуация была очень опасной: в лесу укрылись финские «кукушки», очень метко бившие по нашим. До сих пор вспоминаю сослуживца Аркадия Леонтьевича Ермошина, двадцати одного года от роду. В одном из боев нас окружили. Трое нас было — я, Ермошин, и еще один наш боец. Деваться вроде некуда. Над головой летает самолет, корректирует огонь вражеских батарей, гад. Нам кричат по–русски: «Сдавайтесь!» Аркадий достал пистолет, оставил себе пару гранат — одну из них противотанковую, — и как старший пулеметного расчета приказал нам уходить: «Отходите, ребята, я прикрою». Только отошли метров на пятьдесят — за спиною раздался грохот, и земля упруго качнулась под ногами. Ошибиться было невозможно: так могла рвануть только противотанковая.

 

Военная одиссея

 

Потом была эвакуация в Кронштадт, пока добирались на барже до него, всю дорогу обстреливали финны. И вот Терехов в Ленинграде. Страшен был первый, самый яростный натиск гитлеровцев на северную столицу:

 

— Отчетливо помню первый массированный авианалет на город — в нем принимали участие свыше 1250 самолетов. Это был непредставимый, леденящий ужас. В моем подразделении насчитывалось более тысячи народу — выжило всего человек шестьдесят. Ситуация считалось почти безнадежной. Так что крупные корабли Балтфлота начали уже минировать, чтобы не достались врагу. Помню, как поднял нам настроение приказ командования: «Матросам — воевать в морской форме!» До этого–то нас облачали в обычную армейскую.

 

Подробности читайте в новом номере газеты «СЕГОДНЯ» 10 мая