Профессор Михаил Иткис: «Стало слишком много чиновников в научной среде…». Беседа с заместителем научного руководителя Лаборатории ядерных реакций имени Г.Н. Флёрова

Символов в Дубне много – отсюда Волга перебрасывает свои воды к Москве, чтобы напоить столицу и превратить ее в «порт пяти морей». А не так давно появился еще один – Таблица Д.И. Менделеева. Появилась она на здании бассейна, именуемого «Архимедом» (еще один символ Дубны!). Размеры Таблицы элементов – огромные! Ее отлично видно не только тем, кто проплывает на теплоходе по Волге, но и с другого берега реки, где город бурно разрастается.

На торжественном открытии нового символа города инициатор его создания академик Ю.Ц. Оганесян сказал: «Таблица не стареет. Спустя полтора столетия она, как Джоконда, своей загадочной улыбкой влечет исследователей в загадочный мир науки, оставаясь полной тайн и открытий. Даются эти элементы с большим трудом Однако из 16 элементов, открытых в мире за время существования ОИЯИ больше половины родились в Дубне. А практически все элементы последнего, 7-го, ряда были открыты методами и реакциями синтеза, разработанными в Дубне, и в этом году уже начались эксперименты на новом ускорительном комплексе Фабрики сверхтяжелых элементов. С Фабрикой, не имеющей аналогов в мире, мы намерены пойти дальше, в 8-й ряд таблицы...».

При встрече я не удержался и спросил Юрия Цолаковича: «118-й элемент получил ваше имя – оганисон, есть уже элементы, названные в честь Дубны, Курчатова, Флёрова, Подмосковья, многих известных ученых. Кто на очереди?»

Оганесян улыбнулся и ответил загадочно: «Работает огромная интернациональная команда, так что кандидатов много...»

В кабинет заходит Михаил Иткис, заместитель Оганесяна по науке, мой давний знакомец. Мы обнимаемся. А Оганесян добавляет: «Вот один из них. Мы вместе получали Государственную премию за открытие новых элементов. Вручал ее президент в Кремле...»

Что скрывать, размеры Таблицы производят впечатление! И главное – она в полной мере отражает суть тех открытий, что сделаны и делаются в Дубне. А еще в ней будто нашли отражение и судьбы тех, кто работает в Лаборатории ядерных реакций имени Г.Н. Флёрова. Один из них – Михаил Григорьевич Иткис. В его судьбе можно рассмотреть как прошлое, так и будущее Дубны.

Я не удержался и спросил Михаила Григорьевича:

 

– Насколько мне известно, вы из глухой деревушки в глубинке Казахстана. И вот теперь в легендарной Дубне, в знаменитом на весь мир научном центре. Здесь стали лауреатом Государственной и ряда международных премий, доктором наук, профессором, заместителем научного руководителя Лаборатории ядерных реакций имени Г.Н. Флёрова – фантастика! Как это произошло?

– Просто. Я учился в МГУ.

– Из деревни –в МГУ?

– Это было в разгар дискуссии – «физики» и «лирики». Молодые люди мечтали в основном стать физиками, меньше – лириками. Я относился к первым. Была хорошая школа, вот и отправился в Москву. Был хулиганом, но отличником.

– Хулиганом?

– Да. систематически организовывал походы в кино вместо занятий, срывал уроки. Но это не мешало хорошо учиться не только мне, но и остальным. Из двадцати учеников шесть человек поступили на физические факультеты разных вузов страны, а я в МГУ. Преподаватели были очень хорошие. Из ссыльных.

– Легко поступил?

– Проблем не было, хотя отбор был жесткий.

– А потом?

– Будучи студентом, женился, а потому решил вернуться в Алма-Ату, где появился Институт ядерной физики. В нем запускали реактор, циклотрон, другие установки. В общем, институт совсем новый...

– Идея создавать в республиках мощные научные центры принадлежала Келдышу. Президент Академии наук всячески одобрял молодых ученых уезжать туда...

–Конечно. И внимание руководства Академии мы постоянно ощущали. В Алма-Ату приехали серьезные ученые, были организованы отделы, лаборатории, начал работать реактор, из Курчатовского института приехали ребята, которые запустили циклотрон. Местные выпускники уже прошли стажировку и аспирантуру в Обнинске, Питере, других центрах, и теперь возвращались. В общем, образовалась дружная семья физиков, довольно мощная команда, и институт сразу же вышел на хороший уровень. Я начал работать инженером на реакторе, занимался закрытыми, довольно забавными, работами...

–Прошло более четверти века, а потому их можно открыть?

– Была некая идея, как именно преобразовывать энергию, чтобы летать в космосе. Это было прямое преобразование ядерной энергии в электрическую. Кто-то предположил, что можно энергию осколков деления сразу перевести в электрическую. Это должны быть миниатюрные установки для ракет. Заказ шел от Королева. Я такую «ячейку» создавал, и, кстати, первый эксперимент в Алма-Ате на реакторе был мой. И тут я поехал в Обнинск, где над подобной программой тоже работали... Встретился с коллегами. Они и посоветовали мне уйти от прикладных исследований в фундаментальную науку, так как у нас в Институте был циклотрон. В общем, у меня создалось впечатление, что я занимаюсь тупиковой проблемой и надо искать нечто новое. Признаюсь, физика деления меня сразу же увлекла, да и эксперименты начали получаться весьма интересные. Защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую. Стал руководителем большого Отделения в этом Институте.

– А как на горизонте появился ЛЯР?

– Я регулярно приезжал сюда в командировки, встречался с сотрудниками, обсуждали полученные результаты. У меня же было в Алма-Ате уже два ускорителя, сотня специалистов, работы велись широким фронтом. С 1970-го года я был хорошо знаком с Флёровым. Я делал доклад на одной из конференций, он послушал его, а потом пригласил в Дубну на работу. Но я лишь поддерживал контакты разные с ЛЯР, а работал в Казахстане. У нас появилось много совместных исследований и публикаций. В 1992 году, когда Советский Союз начал разваливаться, Оганесян позвонил моему директору и сказал, что «хочет у него отнять правую руку и пригласить Иткиса к себе в Лабораторию». Через несколько месяцев я переехал в Дубну, понимая, что перспектив в Алма-Ате нет...

– А сейчас они там появились?

– Институт постепенно восстанавливается. И мы, в частности, помогаем ему. А было очень плохо... У нас много людей из Казахстана проходят стажировку. Порядка ста человек в год. Это реальная помощь в подготовке специалистов. Они в Университете и параллельно –в ОИЯИ. Проходят здесь стажировку и возвращаются на родину. Премьер приезжал сюда, говорил, что для Казахстана сейчас главное –кадры.

– Итак, вы стали директором ЛЯР в самые сложные годы…

– Именно так! Денег не было, Институт был на грани распада... Казалось, что он вот-вот исчезнет.

– Как же выжили?

– Бюджет был 37 миллионов. Наполнялся он в лучшем случае наполовину. Зарплаты были нищенские. Зарплата директора –порядка 50 долларов. Денег хватало лишь на то, чтобы оплачивать энергетику, а это позволило продолжить работу установок. По три месяца не платили зарплату, но эксперименты продолжали проводить. Фильтры поставляли в Америку, в Европу, что позволяло поддерживать существование Института. В общем, выживали потихоньку... Только после 2006 года ситуация начала постепенно меняться к лучшему.

– Помню те времена... Беды можно было ждать чуть ли не каждый день!

– Это так. Однажды звонит главный инженер Института и говорит, что не может оплатить электроэнергию, и ее подача вот-вот закончится. А у нас идет эксперимент по получению 114-го элемента! Я говорю, что мы оплатим долги из внебюджетных денег, тех, что заработали на фильтрах. Оплатили электроэнергию, но зарплату сотрудникам не выдали... А через три дня мы получили первое открытие!

– Что вы имеете в виду?

– Получили 114-й элемент... Если бы прервали подачу электроэнергии, то пришлось бы все начинать с нуля. Таким образом, даже в самые тяжкие годы ЛЯР работал, не стоял. Благодаря тому, что ускорители уже были. Даже второй большой ускоритель, где экзотические ядра изучаем, уже был запущен в 92-м году...

– Экзотические ядра?

– Это «легкие» ядра. Если есть у вас, к примеру, водород, то мы знаем, что есть тритий, есть гелий... А что такое «гелий 10-й»? Есть он или нет? Это когда много нейтронов и мало протонов... Оказывается, есть! Вот эти ядра и в ЛЯРе изучают, и в мире. Много хороших работ по «экзотике» ребята сделали... Но главная часть – это «сверхтяжелые элементы». Это тоже экзотика...

– Простите, спрошу о более привычных вещах. Дубна. История ОИЯИ. Одно время лидером был синхрофазотрон, пущен в том же году, что и первый искусственный спутник Земли. Потом на смену пришли нуклотрон, импульсный реактор, протонная терапия, космос... И постоянно получение новых элементов!

– ОИЯИ ведет работы во многих областях физики, тех областях, что на переднем крае науки.

– И впереди –ЛЯР? Почему?

– Жесткая дисциплина. Этому я научился у своих предшественников. Когда был директором, то был слишком «мягким», так сказать «академическим директором». Однако нужна был жесткая дисциплина и концентрация усилий. Этим отличался Флёров, таким в деле является и Оганесян. Будь иначе, мы многого бы не добились. Я в этом убежден. Требуется много месяцев упорной работы, чтобы добиться успеха.

– Вы имеете в виду получение элемента?

– Да, получение сверхтяжелого элемента. В науке не может быть остановки. Абстрактно я так думал раньше: есть стабильный сверхтяжелый – 114-й, 120-й неважно, теория рассматривает до 170-го элемента – значит, нужно делать какие-то изделия, миниатюрные, для медицины, например. Такие идеи в голове носились... Но нужно еще научиться получать такие элементы в нужном количестве. Не атомы, а миллиграммы...

– Теперь понятно, почему вы пришли к идее создания Фабрики тяжелых элементов!

– Конечно. Фабрика– важный шаг, но нужно идти дальше. Надо искать в космосе....

– Там вы хотите найти целые заводы новых элементов?!

– А почему бы и нет?! Есть нейтронные звезды, а вдруг есть там сверхтяжелые! Мы слишком мало знаем об объектах в космосе, а если еще и вспомнить о «темной материи», то голова идет кругом...

На Земле и планетах нельзя найти сверхтяжелые, даже если период полураспада у них сотни или тысячи лет... Биография же планет насчитывает миллиарды лет – такие элементы просто не сохранились. В космосе же все иначе. У нейтронных звезд плотность очень высокая, и за счет нее могут образовываться сверхтяжелые элементы...

– Это уже из области фантастики…

– Но к этому нам все равно придется обращаться. Нам надо объяснять их появление даже в том случае, если они распались и исчезли. Иначе мы просто не сможем понять, как произошла Вселенная.

– Похоже, что следующий шаг – это получение «нейтронной звезды» в Дубне!

– Если будет поставлена такая задача, то, пожалуй, мы сможем за нее взяться...

– Тогда обратимся к нынешней науке. Что с ней происходит? Я имею в виду не Дубну, а Россию в целом?

– Науку у нас сегодня, увы, не сильно ценят, мягко говоря... Я считаю: все, что происходит вокруг нее– от подготовки специалистов до работы институтов, не направлено на серьезный научно-технический прогресс. Предпринимаются какие-то отдельные проекты и программы, но это лишь частности. Общая картина не складывается.За 30 лет база институтов практически не обновлялась, а потому многие молодые ученые уезжали. На старом оборудовании работать неинтересно, да и ничего путного не сделаешь. Теоретикам проще, конечно. Но и они без серьезных компьютеров работать не могут. Все это создает неблагоприятную атмосферу для развития науки.

– Кажется, что чиновникам легче всего обвинить в своих грехах ученых, чем исправлять положение. Да и в правительстве начали руководить наукой люди, не понимающие сути ее развития...

– Я бы сказал проще: наукой руководят люди, которые сами в ней ничего не сделали. Поэтому они и не могут дать ей импульс развития, не понимают –к чему стремиться, чего добиваться. А ведь серьезные достижения всегда связаны с крупными учеными, с научными школами. Стало слишком много чиновников в научной среде, и это очень плохой показатель. Я считаю, что ситуация в науке по основным направлениям очень плохая. Даже в физике, космических исследованиях, в машиностроении, электронике... Все и не перечислить! Очень мало мест, где ученым можно работать. Для такой огромной страны, как Россия, просто очень-очень мало!

Беседу вел Владимир Губарев

Владимир Степанович Губарев – журналист, писатель-фантаст, драматург, автор более двух десятков книг и знаменитой пьесы «Саркофаг» о чернобыльской трагедии, поставленной на многих мировых сценах. Лауреат Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола, награжден двумя орденами «Знак Почёта» и орденом Гагарина.