Воспоминания С.Л. Пушкина. 6 часть. Окончание.
Текст воспоминаний Сергея Львовича Пушкина, сверенный с рукописным оригиналом, выкладывается здесь по недавно вышедшему в издательстве «Наука» 16 (60) выпуску альманаха «Летопись историко-родословного общества в Москве» за 2020 год. Главный редактор д.и.н. О.Н. Наумов. Стр. 68-139.
Примечания и комментарии издателя даны курсивом. Подписи под фотографиями — издателя.
6 часть. Окончание:
Единственный брат мамы, дядя мой Георгий Петрович Ротаст, женившийся в 1901 году на моей двоюродной сестре Анастасии Александровне Пушкиной, воспитывавшейся у своей тетушки в Петербурге, родился в 1881 году и, окончив Костромскую мужскую гимназию, поступил в Училище правоведения в Петербурге. Но, женившись на II курсе, он вследствие этого должен был покинуть училище (т[ак] к[ак] это было закрытое учебное заведение) и перешел на юридический факультет С[анкт-]П[етер]б[ургского] университета, который и окончил. По окончании университета, по совету моего отца и разделяя его взгляды, дядя пошел в земские начальники, где и прослужил до 1906 года (в Нерехтском уезде Костромской губернии).
В годы 1906–1909 дядя был председателем Костромской губернской землеустроительной комиссии по нарезке хуторов и отрубов в крестьянских хозяйствах. После баллотировался и был избран членом Костромской губернской управы. Работая в Нерехтском уезде, он познакомился с разведенной женой местного фабриканта Кормилицына и стал частенько с ней встречаться, что послужило поводом распада его собственной семьи. Анастасия Александровна с тремя его детьми уехала от него к воспитавшей ее тетушке Евгении Львовне в Новинки, а после последовал и официальный развод ее с мужем, который вскоре женился на Ольге Константиновне Кормилицыной (урожденной Скорыниной). Ольга Михайловна была дочь крупного иваново-вознесенского фабриканта-миллионера Скорынина. Она любила с гордостью рассказывать, как во время ее детства отец был простой подрядчик-строитель, и ее, новорожденную, мать купала в большой эмалированной чашке, в которой кормили за обедом артель рабочих ее отца. Гордиться, по правде говоря, было бы вроде нечем, но она это любила рассказывать с гордостию. Отец ее, по-видимому, умел выколачивать из своей артели деньги, т[ак] к[ак] постепенно построил и свою фабрику, и уже к ее свадьбе с дядей состоял в «миллионщиках», но, судя по семейным фотографиям, ходил в чуйке (32) и с бородой-лопатой. Состояние свое он оставил сыну, дав дочерям небольшие денежные вклады.
________________________________________________________
(32) Чуйка – верхняя мужская суконная одежда в виде кафтана, распространенная среди мещан в XIX – начале XX в.
________________________________________________________
Таким образом, у дяди образовалось две семьи. В Новинках жили его дети: дочь Настя (1902 г[ода] рожд[ения]), сын Никита (1905 г[ода] рожд[ения]) и дочь Алла (1910 г[ода] рожд[ения]) с матерью Анастасией Александровной. А в Костроме – две дочери от второй жены: Ольга (1911 г[ода] рожд[ения]) и Злата (1916 г[ода] рожд[ения]). О детях дяди я скажу ниже.
Первая мировая война застала дядю в Костроме членом губернской управы, деятельно занимавшимся вместе с губернским агрономом А. К. Ковальковским заготовками улучшенных семян хлебных злаков и кормовых трав через земские склады для населения деревни. Для этой цели они зимой ездили в Западную Сибирь, закупая для земства семена. В конце войны дядя был назначен управляющим ведомством учреждений императрицы Марии (сиротскими приютами, учебными заведениями, больницами, домами престарелых и т.п.) в Москву. Эта должность считалась министерской, и поэтому, когда случилась революция, дядя, приехав в Кострому, был сразу же посажен в тюрьму Губчека в качестве заложника вместе с бывшими сослуживцами-костромичами. Шла гражданская война, и при могущих произойти неудачах на фронтах заложникам угрожали репрессии вплоть до расстрела. Хлопоты наши в Костроме наталкивались на каменную стену и ни к чему не приводили; с трудом можно было добиться разрешения на передачу заключенным съедобного. Был голод и со съедобным было вообще туго. Деньги – «совзнаки» – ничего не стоили, коробка спичек на рынке стоила 800 тыс[яч] рублей. Все мы начали терять надежду увидеть дядю живым на свободе, как тетушке Елизавете Петровне кто-то сказал по строжайшему секрету, что на начальника костромского Губчека латыша Кульпе имеет большое влияние одна из дочерей костромского жителя Кривошеина. На Лавровской улице была каретная мастерская Кривошеина. Сам он состоял церковным старостой в Златоустовской церкви. Я помню его за прилавком в церкви с рыжей бородой веером. Дали тетушке ее адрес в Москве, куда тетя и отправилась с приличными приношениями (что-то из золотых вещей и корзину с вымененными маслом и яйцами). Результаты поездки тети оказались удачными. К ее возвращению из Москвы дядя получил освобождение и тотчас же стал собираться в Москву. Это было осенью 1918-го года.
По настоянию А. К. Ковальковского, снабженный его письмами к профессорам Петровской академии Н. М. Кулагину и Г. И. Гурину, я собрался поступать в академию и поехал вместе с дядей в Москву. Остановились мы на квартире доктора Смирнова, родственника Алексея Васильевича Собенникова, приятеля дяди, который был уже там. Собенниковы были крупные землевладельцы и лесопромышленники в Солигаличском и Чухломском уездах Костромской губернии. С племянником А[лексея] В[асильевича] Борей Собенниковым я учился в одном классе и закончил вместе с ним гимназию в Костроме. Квартира доктора Смирнова была в Сокольниках, вблизи б[ывшей] Бахрушинской больницы, на улице Матросская тишина.
На другое утро дядя повез меня в Петровскую академию, куда и зачислили меня по аттестату зрелости без вступительных экзаменов. От Бутырской заставы ходил в академию узкоколейный паровозик с тремя вагончиками. В скором времени дядя с А. В. Собенниковым устроились работать в одном подмосковном совхозе, где дядя и проработал до конца гражданской войны. Во время НЭПа дядя служил уполномоченным Сахаротреста по трем губерниям: Ярославской, Костромской и Иваново-Вознесенской. Живя в Москве, он выписал к себе свою старшую дочь от первого брака Настю и в скором времени выдал ее замуж за очень милого, умного инженера-химика Михаила Михайловича Якшина.
По докладу инженера Якшина в Центральном совете народного хозяйства был организован в 1926 году в Москве трест «Русская смола», и началась впервые в стране промышленная добыча живицы путем подсачивания (33) сосновых насаждений, подлежащих рубке в ближайшей пятилетке. Главным инженером треста был назначен М. М. Якшин. Дядя перешел на работу в этот трест обследователем лесов, пригодных для подсачивания. Новая отрасль лесной промышленности стала бурно развиваться. Наряду с «Русской смолой» добычей живицы стал заниматься Всероссийский совет лесной кооперации «Всеколес», куда перекочевал и дядя Георгий Петрович, уговоривший поступить на это новое и перспективное дело и меня. Из «Всеколеса» дядя перешел на работу в Наркомлес и довольно продолжительное время работал там сотрудником научно-исследовательского сектора. В этот период появился ряд его статей в специальных журналах, своих и переводных. Он легко и грамотно переводил с французского языка технические статьи и даже брошюры. В …(34) году дядя заболел туберкулезом легких и скончался на …(35) году своей жизни.
_______________________________________________________
(33) Подсочка – периодическое нанесение специальных резов на ствол дерева в период его вегетации для получения продуктов жизнедеятельности.
(34) Так в тексте. Г. П. Ротаст умер в 1937 г.
(35) Так в тексте. Г. П. Ротаст умер на 56 году жизни.
_______________________________________________________
Я прекрасно помню этого моего дядю. Он меня очень любил, многому научил и от многого отучил. Научил он меня вдумчиво читать и знать историю, не только русскую, но и всемирную. Отучил выступать с уверенностью в вопросах, которые не изучил досконально, а главное, всегда приучал быть аккуратным во всех делах и во всех поступках. Он сам был разносторонне начитанный и образованный человек, прекрасный юрист, привыкший делать обоснованные заключения. У него с большими познаниями в истории народов была и глубокая вера в молодость нашего народа, которая должна вывести Родину на широкую дорогу.
После смерти папы (1910 г.), зимой, меня готовили к поступлению в гимназию. Готовил меня студент-медик Московского университета Павел Михайлович Вишневский, живший эту зиму у нас в Давыдкове. В конце зимы у мамы (т[ак] к[ак] во время болезни папы она была «в положении») должен был появиться ребенок, и дядя настоял, чтобы это событие проводить у него в Костроме. И вот, 20 марта 1911 года появился на свет мой младший брат, так и не видавший своего отца и названный в его честь Львом. Дядя, привезший маму с малышом в Давыдково, сообщил Павлу Михайловичу, что он договорился с дирекцией Костромской II-й мужской гимназии о приеме меня в I класс в конце учебного года с тем, чтобы в случае, если я сдам экзамен в объеме первого класса, то и буду зачислен в I класс в конце учебного года. Я, по прошествии 2–3 недель ученья перед летними каникулами, буду переведен вместе с одноклассниками во II класс. А жить эту неделю буду у дяди и ездить на его лошади вместе с его пасынком Мишей Кормилицыном в гимназию.
Так и получилось. В мае 1911 года я сдал экзамены и был зачислен в I класс Костромской II-й общественной гимназии, а проучившись 3 недели в I-м классе, был переведен без экзаменов во II-й класс. Жил я в это время, а также осень 1911 года у дяди до переезда нашей семьи из Давыдкова в Кострому, который задержался до ноября (1911 г.) из-за ремонта квартиры в костромском доме. Но в те времена я был 11-летним мальчиком, и поэтому и дядя относился тогда ко мне как к мальчику, стараясь привить мне культурные навыки и в учебных занятиях, и в поведении. Дядя в то время служил в губернской земской управе и нанимал у доктора Груздева каменный двухэтажный дом на углу Русиной (ныне Советской) улицы и Гимназического переулка.
Помню, как по вечерам приходил я в дядину комнату пожелать перед сном ему спокойной ночи, то часто видел его читающим один из томиков «Курса русской истории» Ключевского. Это всю жизнь было его любимое чтение «на сон грядущий», как он любил говорить. И в те сравнительно нечастые минуты спокойного с ним собеседования (т[ак] к[ак] дядя бывал часто занятой) он любил говорить со мной на какие-либо исторические темы, всегда интересовался, что я прочел из исторических повестей и рассказов, всячески развивая во мне любовь к пониманию причин исторических событий, о которых я читал. И, отчасти под его влиянием, я с юных годов пристрастился к чтению исторических повестей и романов, начиная от повестей Полевого, Льва Жданова и Красницкого, романов Загоскина, и кончая романами Всеволода Соловьева и других.
Шли годы, наступил 1914 год – год Первой мировой войны; мне шел 14-й год, я был уже в V классе гимназии рослым и развитым подростком. Начитавшись газет и журналов и наслушавшись различных толков, мнений и прогнозов о разразившейся войне, я старался по возможности узнать от дяди его мнения по этим животрепещущим в то время вопросам.
Дядя начал с напоминания, что со смерти Петра Великого на русском престоле, а следовательно, и во главе России сидят не русские императоры, а наполовину, а часто и больше, немецкого происхождения. Следствием этого было, прежде всего, внедрение в русский государственный аппарат все больше и больше немцев, как чистых, так и обрусевших – прибалтийцев. Это обстоятельство может в большой степени осложнить нашу войну против Германии и ее союзников всеми видами современных методов шпионажа, саботажа и скрытой измены во всех ее видах. Кроме того, по мнению дяди, мы, русские, очень слабо подготовлены к войне. А война должна быть и тяжелой, так как противная сторона к ней готовилась давно и систематически, и, наверное, затяжной. А это может повести к очень тяжелым последствиям, вплоть до революционных взрывов. «Во всяком случае, – говорил дядя, – надо прилагать все силы к всевозможным накоплениям ресурсов. А вам, молодежи-старшеклассникам, следует подумать, как сорганизовать на летних каникулах артели для помощи солдатским семьям в деревнях в их сельскохозяйственных работах – сенокосе, жниве, молотьбе». С лета 1915 года из моих товарищей по VI классу была сорганизована артель косцов на бесплатную помощь солдатским семьям по косьбе покосов и уборке сена. Мне тоже удалось принять в этом деле небольшое участие.
На этом воспоминания обрываются в связи со смертью автора 19 марта 1975 г.
От себя добавлю немного из семейного архива.
По воспоминаниям внучки Георгия Петровича Ротаста А.М. Якшиной, записанным в 1991 г. Ю.Н. Нелидовым, в 1936-7 годах, во время проводимой советской властью компании по изъятию золота и ценностей у населения, кто-то из арестованных знакомых обменял свою свободу на донос на троих «бывших», среди которых оказался и Г.П. Ротаст. Он был арестован на 2-3 месяца, а затем выпущен, но этого оказалось достаточно, чтобы у него развилась горловая чахотка, которая быстро свела его в могилу.
Он умер 9 мая 1937 года на 56 году жизни.