Именем адмирала Эбергарда никогда не назовут корабль или морское училище. О нем не будут рассказывать в школах. Ни в российских. Ни в украинских. Его не будут ставить в пример подрастающему поколению. И даже эта статья только рассеет на краткий миг мрак забвения вокруг его славного имени. А потом тьма истории снова сгустится. И потонут в ней густые вице-адмиральские эполеты с черными орлами. И перехваченный золотым поясом стройный стан с якорем на овальной бляхе. И сухощавое, твердое, обрамленное бородой морского волка лицо.

 

Хотя под началом его сто лет назад на Черноморском флоте служили предки нынешних российских и украинских мальчишек. И успехов он добился куда больших, чем, скажем, горячий энтузиаст адмирал Макаров, забывший отдать приказ протралить внешний рейд в Порт-Артуре (какая оплошность, ваше превосходительство!) и подорвавшийся на мине вместе с броненосцем «Петропавловск». Но Макарова знают, а Эбергарда нет. Почему?

Да разве такое имя должно быть у русского адмирала? Ушаков, Нахимов, Корнилов – вот правильные адмиральские фамилии. Типично русские. Стопроцентно славянские. С правильным окончанием на «ов». А тут какой-то подозрительный Андрей Августович Эбергард. То ли швед, то ли немец. С такой фамилией пристало бы командовать Хохзеефлотте Его Величества кайзера Вильгельма, но никак не морскими силами Черного моря императора Николая II.

Потому не нашлось места в военных святцах для Эбергарда ни в сталинскую эпоху, когда стали перетряхивать дореволюционную военную славу, ни тем более сегодня. Не вписался. Как говорится, неформат.

Но я больше всего ценю в истории купюры и лакуны, провалы и прочерки, замалчивания и вычеркивания. И пятна – белые и черные. Эбергард, на мой взгляд, –блистательное пятно. История о «золотом выстреле»– попадании прямо в цель с первого раза в нужное время в нужный момент.

Я до сих пор влюблен в его эскадру. В тяжелые грузные броненосцы, похожие друг на друга, как близнецы. В флагманского «Евстафия». И однотипного с ним «Иоанна Златоуста» – единственного в русском военном флоте корабля, названного именем писателя. Пусть и церковного. И в «Святого Пантелеймона», как переименовали после безобразного матросского бунта в 1905 году броненосец «Потемкин». И в тяжелый утюг с гордым именем «Три Святителя». И в легкого «Ростислава» с 10-дюймовыми орудиями в башнях главного калибра вместо привычных 12-дюймовок.

 

Корабли Черноморского флота недаром носили такие имена. На суше – православное воинство. А на море – православный флот. Главный противник – Турция. Цель – Константинополь. А потому даже корабли должны были напоминать экипажам о возложенной на них задаче. Со времен Екатерины Великой империя грезила проливами и восстановлением христианской Византии на месте пришлой из азиатских степей Турции.

А потому один броненосец назовем «Иоанном Златоустом»– именем знаменитого константинопольского проповедника IV в. после Рождества Христова. А другой– «Тремя Святителями». Все трое – ранние христианские святые родом из Каппадокии. Так называемые «великие каппадокийцы», отточившие церковный догмат Святой Троицы и установившие правила монашеской жизни. Каппадокия – это тоже теперь в Турции. Да и Святой Пантелеймон – родом из Малой Азии. В городе Никомедия родился он – в том самом, что ныне, после уничтожения в нем турками-османами греческого населения, называется Измир. Когда римский император-язычник Максимин приказал отсечь Пантелеймону голову, у того, по сказанию, вместо крови потекло молоко, а тело, брошенное в костер, не сгорело. В это я, скажу прямо, не верю. Но, повторюсь, имена святых, присвоенные кораблям Черноморского флота, должны были подчеркнуть важность возложенной на них задачи – вернуть земли Византии, уничтоженной басурманами, под православный крест. Русь стремилась отвоевать отчизну своей души – страну, откуда пришло к ней христианство. А если отбросить мистику и вернуться к целям сугубо практическим, то пробиться к Босфору и Дарданеллам и выйти в вечно теплое Средиземное море.

Для этого и обновлялись старые верфи в Николаеве и Севастополе, а рядом с ними строились новые. Санкт-Петербургский международный коммерческий банк выкупил в 1912 году акции бельгийской фирмы «Наваль», которой принадлежал судостроительный завод в Николаеве. А годом ранее казенное Николаевское Адмиралтейство на 25 лет перешло в аренду частной компании Русское судостроительное общество – «Руссуд». Акционерами ее состояли члены императорской фамилии и видные деятели Морского министерства. Получив крупный денежный аванс от государства, новая компания тут же затеяла грандиозную реконструкцию завода. На берегах речки Ингул закипела работа. Был заложен гигантский эллинг для строительства линейных кораблей. Засновали невесть откуда взявшиеся инженеры. Жители Николаева с удивлением взирали на плавкран, способный поднимать грузы в 150 тонн и плавучий док грузоподъемностью в 30 000 тонн. Шла большая николаевская ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ, о которой после большевистской революции будет приказано забыть. Без крови и репрессий. В теснейшем переплетении интересов частных и государственных. Всему югу нынешней Украины она несла работу, образование и подъем уровня жизни.

 

Но пока в ладной спешке строились первые черноморские дредноуты (заложено их было четыре – «Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая», «Император Александр Третий» и «Император Николай Первый», а еще – линейный крейсер «Измаил», мощью своей превосходивший любого из предшественников), заморского супостата требовалось чем-то урезонивать. Дабы не крушил он главным калибром тот же Николаев и Одессу, Севастополь и Балаклаву.

 

Собрав с миру по нитке, Турция строила в Англии самый большой дредноут «Султан Осман I» с четырнадцатью 12-дюймовыми орудиями в семи (!) башнях – население Османской империи сбросилось на него буквально по лире в патриотическом порыве. А военная судостроительная программа Германской империи была столь грандиозна, что не только в Петербурге, но и в Лондоне взирали на нее с непередаваемым беспокойством.

Николаевские линкоры должны были входить в строй с 1915 года. А до того основной ударной силой флота оставались три бывших броненосца, переименованные в линейные корабли, – «Евстафий», «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон». Каждый из них нес по четыре 12-дюймовки в двухорудийных башнях. Все вместе они равнялись по артиллерийской мощи одному современному линкору. Это и породило совершенно логическую идею действовать только вместе, создав единую систему координирования стрельбы.

В долгих учениях под командованием адмирала Эбергарда отрабатывался один и тот же прием – второй в кильватерной колонне корабль «Иоанн Златоуст» определяет расстояние до противника, передает координаты другим кораблям эскадры и все они одновременно накрывают противника дружным залпом. Сколько матросского пота и офицерских нервов было потрачено в мирное время на доведение этого упражнения до автоматизма! Но иного выхода не было. Поодиночке любой из кораблей флота был бы разгромлен противником. А уйти от него они тоже не могли – старые русские броненосцы развивали ход только до 16 узлов, а германский линейный крейсер «Гебен» с его десятью 11-дюймовками был на целых десять узлов быстрее. Значит, бой был неизбежен, и готовиться к нему требовалось основательно.

 

«Двужильный старик – звали мы его, – писал об Эбергарде в книге о боевых действиях Черноморского флота в Первую мировую адмирал Лукин. – Высокообразованный моряк с благородной душой и рыцарским сердцем, старый холостяк, лингвист и, как говорила молва, женоненавистник. Человек государственного ума и огромного опыта. Флот его любил и почитал».

Эбергард родился в Греции в семье русского консула. Окончил Морской корпус. Долго служил на Дальнем Востоке. Был военным атташе в Турции. Карьеру он выстраивал умело – с немецкой расчетливостью. Был аккуратен и отчетлив. Работоспособен беспредельно. Начальство его любило за то, что мог выполнить любое порученное дело. Флотская служба не терпит разгильдяйства. Она все проверяет морем. А Андрей Августович с одинаковым успехом командовал боевыми кораблями и исполнял обязанности штабного офицера. Именно Эбергард подтянул после восстания броненосец «Потемкин», переименованный в «Пантелеймон». И он же быстро оценил идею новой организации стрельбы на Черноморском флоте, разработанную на основе опыта русско-японской войны. И не только оценил, но и стремился довести ее до совершенства – до «золотого выстрела», как говорят артиллеристы.

Золотой выстрел – это мечта любого военного. Не «вилка», когда сначала перелет, потом – недолет, а третий залп, пристрелявшись, кладут посредине – в цель. А именно «золотой»– первым же снарядом вдребезги! А корабль качает. И окуляр дальномера заливает брызгами. И видимость может оставлять желать лучшего. Попасть в противника всегда непросто, а сразу тем более. Но именно к нему – к вожделенному «золотому выстрелу» и надо стремиться.

Возможность проверить свои принципы на деле открылась у командующего 18 ноября 1914 года. Эскадра Черноморского флота приближалась к южной оконечности Крыма – мысу Сарыч, неподалеку от Ялты. Впереди ее ждал Севастополь. Кильватерную колонну вел флагманский «Евстафий» с вице-адмиралом Эбергардом на мостике. Погода стояла отвратительная – низкие облака, туман, временами моросящий дождь. За «Евстафием», развивавшим 12 узлов, густо дымили однотипные «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон». Чуть дальше – «Три Святителя» и «Ростислав».

 

И вдруг со «счастливого» крейсера «Алмаз»– он единственный из крупных кораблей в 1905 году после убийственной Цусимы прорвался во Владивосток – просигналили прожектором: «Неприятель прямо по курсу». Из полосы тумана вынырнул длинный щучий силуэт линейного крейсера «Гебен»– одного из лучших на кайзеровском флоте. И рядом с ним еще один – «Бреслау»! Вот он, давно ожидаемый враг! Скоростной. Мощно забронированный. Способный выбирать для себя любую дистанцию боя и вступать в него или уходить по собственному желанию. Тут только «золотым выстрелом»!

Вот как описывает то, что произошло дальше, в книге «У врат Царьграда» историк-эмигрант Георгий Некрасов: «На “Евстафии” адмирал Эбергард с беспокойством ждал сигнала с “Иоанна Златоуста”. Разработанные правила стрельбы требовали, чтобы пристрелку вел второй корабль, а потом передавал по радио установку прицела. В течение всего боя второй корабль должен был управлять огнем эскадры. Прошло несколько секунд, а “Иоанн Златоуст” молчал.

– Вероятно, плохо видит цель… мешают полосы тумана, – промолвил адмирал.

– По дальномеру 40 кабельтовых, – доложил артиллерийский офицер.

– Больше ждать нельзя… Это не учение… Открывайте немедленно огонь! – приказал адмирал.

В 12 часов 18 минут “Евстафий” дал первый залп из своих двенадцатидюймовок. Через несколько секунд два огромных пучка светло-желтого пламени вспыхнули на силуэте “Гебена”: один впереди первой дымовой трубы, а другой – между трубами. Оба снаряда носовой башни лейтенанта Гаттенбергера, давшей пристрелочный залп, попали в цель. Это была уже не просто хорошая стрельба, даже на таком относительно небольшом расстоянии – это была либо превосходная стрельба, либо исключительная удача. А скорее всего, и то и другое!»

 

Командир башни, двадцатипятилетний мичман Николай Гаттенбергер, ухаживавший за капризной дочерью французского консула в Севастополе Надин Ге, мог бы гордиться своим попаданием. Русские снаряды разворотили каземат немецкого бортового орудия. На «Гебене» сразу погибли 9 офицеров и 105 человек команды. Семь офицеров и 52 матроса получили ранения. «Золотой выстрел» одним нес удачу, другим – смерть. Как всегда на войне.

«В казематах потрясающая картина, – вспоминал матрос крейсера “Гебен” Георг Кооп. – Смерть собрала кровавую жатву. Искромсанные, разорванные, лежат несколько храбрецов, другие сидят, внешне невредимые, облокотившись спинами о переборки, с темно-желтыми лицами и руками – воздействие адского пламени. Все, должно быть, произошло ужасно быстро. Санитары-носильщики уже исполняют свои обязанности. Они ищут опознавательные знаки и собирают оторванные конечности. Погребальная команда на месте и зашивает каждого погибшего в отдельную парусину. К ногам каждого прикрепляют 15-см снаряд. Все они должны обрести тихую матросскую могилу глубоко на дне моря».

Но это будет только потом, когда бой закончится и избитый «Гебен» уйдет зализывать раны. А пока, по словам Георга Коопа, «русские стреляют яростно. Многочисленные вспышки огня мелькают в дымке. Фантастически сверкают яркие отблески сквозь клубящийся туман. Изо всех орудий вырывается этот огненный дождь. В воздухе воет и свистит. Весь русский Черноморский флот обрушил на нас бесчисленные снаряды из своих орудий. Мгновенно море вокруг нас вскипело».

Постепенно вслед за «Евстафием» начинает стрелять «Иоанн Златоуст». Но он не видит противника из-за дыма, стелющегося из труб своего флагманского корабля, и вскоре прекращает стрельбу. Зато «Три Святителя» дают несколько залпов по «Гебену», а «Ростислав» отгоняет своими выстрелами «Бреслау». Фактически битва свелась к поединку «Гебена» против «Евстафия». Десять башенных орудий первого против всего четырех – русского флагмана. Ответный залп «Гебена» попадает в верхушку трубы «Евстафия» и срывает антенну для управления огнем эскадры. Еще один снаряд пробивает борт броненосца. Ситуация накаляется. Но шок от удачного «золотого выстрела» так велик, а русские снаряды ложатся вокруг «Гебена» так кучно, что германский адмирал Сушон понимает – сейчас в бой втянется вся русская эскадра. Нужно срочно уходить. И немцы, увеличив скорость, исчезают в полосе тумана. Тихоходному Черноморскому флоту не хватает целых десяти узлов, чтобы догнать их. Весь бой занял всего 14 минут.

 

 

P. S. В Севастополе похоронят 38 убитых русских матросов. Дочь французского консула Надин Ге примет предложение мичмана Николая Гаттенбергера и выйдет за него замуж в следующем, 1915 году, а самого его повысят до лейтенанта. Они уедут в эмиграцию после революции. Адмирала Эбергарда император Николай II наградит за победу у мыса Сарыч мечами к ордену Св. Владимира, а в 1918 году его же арестует ЧК в Петрограде, а потом отпустит, и он умрет через год в безвестности и будет похоронен на Новодевичьем кладбище. Но, если говорить честно, Эбергард, с его немецкой фамилией, оказался самым удачливым русским адмиралом Первой мировой войны. И все это НАША история! Ведь большинство матросов императорского Черноморского флота, участвовавшего в этом бою, были уроженцами нынешней Украины, а на «Иоанне Златоусте» служил будущий сподвижник Нестора Махно – Федор Щусь. Помните о «золотом выстреле» и о том, что японцы пишут иероглифы без черновиков. Именно так нужно добиваться цели и писать свою жизнь.

28 ноября 2014 г.

Олесь Алексеевич Бузина (Киев, Украина)