Работали на победу в тылу

Вспоминая Великую Отечественную войну, мы обычно говорим лишь о тех, кто напрямую связан с военными действиями: бойцах на полях сражений, пилотах, моряках, разведчиках, партизанах.

Те же, кто в это время находился в страшном закулисье войны, остаются в тени.

Ни грамма сверх нормы

Рабочая хлебозавода № 61 имени А.Е. Бадаева Эмилия Чибор укладывает хлеб в ящики для отправки в магазин в блокадном Ленинграде

«Посмотри на фотографию. Это он. Не из папье-маше, не из пластика или бетона… Это для тебя, мой дорогой, испекли его по жестким рецептам того времени (целлюлоза, хлопковый жмых, вытряска из мешков, кукурузная и ржаная мука), испекли в единственной работавшей на заводе в ту зиму печи №6. И отмерили 125 г», — пишет в очерке «Хлебом единым» публицист Юрий Рост, ребенком переживший голод попавшего в блокаду города.

«Тесто было слабое, хлеб горький, но это все-таки был хлеб, и он давал людям жизнь», — вспоминала пекарь блокадного Ленинграда Анна Николаевна Горохова. В ее совсем не женские обязанности входило таскать по обледенелым лестницам на четвертый этаж кипяток к 600-литровым котлам, грузить мешки с мукой, стоять на часах у складов, заготавливать торф.

Паек же пекарей отличался лишь тем, что они «такие же, как у других, граммы получали теплыми». Еще одно страшное воспоминание — мука с кровью. «Помню муку с кровью, но это вряд ли был сон, это была кровь ладожских шоферов», — говорила Анна.

Анна Николаевна Горохова и Даниил Иванович Кютинен – пекари блокадного Ленинграда

Но чтобы выжить, этого, конечно, хватало не всем. В Книге памяти блокадного Ленинграда сохранилась запись об еще одном пекаре — Данииле Ивановиче Кютинене. 3 февраля 1942 года он умер прямо на работе в возрасте 59 лет от истощения, не съев ни грамма больше положенной нормы хлеба.

Пекарь-технолог блокадного Ленинграда Анна Алексеевна Капустина вспоминала: «Смены длились и по 16, и по 18 часов, в цеху — морозно. А чтобы тесто поднялось, нужно тепло. Носили ветошь, доски, ветки и жгли костры прямо в цеху — следы от них сохранились надолго. Снимали ватники с себя и укутывали тесто… Печи должны были работать беспрерывно. Дров не хватало. Случалось, что из шести печей топились лишь две, и даже — одна, но полностью завод никогда не останавливался».

Кипяток, мыло, керосин

Прачки

Общая численность армии к началу 1945 года составляла 14 млн человек, и на каждого военнослужащего в среднем приходилось по 3 кг нательного белья в неделю, которое нужно было обеззараживать, стирать, отбеливать, штопать и гладить. За это на фронте отвечали банно-прачечные отряды. «Стирала… Через всю войну с корытом прошла. Стирали вручную. Телогрейки, гимнастерки… Белье привезут, оно заношенное, завшивленное. Халаты белые, ну эти, маскировочные, они насквозь в крови, не белые, а красные. Черные от старой крови. В первой воде стирать нельзя — она красная или черная… Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь. Горы, горы этих гимнастерок… Ватников… Как вспомню, руки и теперь болят. Зимой ватники тяжелые, кровь на них замерзшая. Я часто их и теперь во сне вижу… Лежит черная гора…» — вспоминала рядовая Мария Детко, боец полевого банно-прачечного отряда. Ее слова навсегда зафиксированы Светланой Алексиевич в книге «У войны не женское лицо».

Перед стиркой белье вымачивали в керосине, чтобы уничтожить на одежде паразитов. После этого все кипятилось и выстирывалось в хлорке и щелоке. Едкие составы буквально разъедали женские руки. «Девочки все моего возраста, до этого родители нас любили, баловали. Я была единственный ребенок в семье. А тут тягаем дрова, топим печки. Потом золу эту берем и в котлы вместо мыла, потому что мыло привезут, и тут — оно кончилось. Белье грязное, вшивое. В крови… Зимой тяжелое от крови…» — говорила сержант Светлана Катыхина, боец полевого банно-прачечного отряда.

Полковая прачечная в лесу

За неполные четыре месяца Зимней войны (советско-финский конфликт 1939–1940 годов) через руки банно-прачечного отряда Северо-Западного фронта прошло почти 6,8 млн кг белья, то есть в среднем по 57 т в день! А ведь впереди была еще Великая Отечественная.

Блокадная Джоконда

Учащиеся ремесленного училища за сборкой минометных мин в блокадном Ленинграде

Из-за нехватки рабочей силы на заводах наравне с женщинами работали подростки 14–16 лет и даже младше: на вспомогательные работы брали уже с 11 лет. В начале войны на Пермском моторостроительном заводе №19 им. Сталина, который долгое время был единственным советским предприятием, где выпускали моторы для истребителей, трудились около 8000 подростков. «В 1943 году меня из Вологодской области привезли в Пермь, на авиазавод. Работала токарем. Часто даже не уходила домой из цеха — ночевала прямо на заводе: в кочегарках, в туалете на ящиках. Помню, ботинки у меня были брезентовые, на деревянной подошве. За хорошую работу получила нормальную обувь и материал на платье. Вот радости было…» — вспоминала Александра Беляева, в мирное время ставшая депутатом пермского горсовета.

По воспоминаниям другой работницы завода, Анны Титовой, особенно тяжело работать было зимой: «Работали мы по 12–16 часов в день. В цехах было очень холодно, потому ходили все время в телогрейках». Чтобы поддержать боевой дух ребят, руководитель завода, генерал Анатолий Солдатов за переработку нормы поощрял юных передовиков подарками: парой валенок и — вот настоящая ценность! — банкой варенья.

Токарь 3-го разряда пятнадцатилетняя Вера Тихова (слева) у станка в блокадном Ленинграде. Валя Волкова (справа) на сборке автоматов ППД на заводе имени С.П. Воскова в блокадном Ленинграде

После награждения юным токарям, электрикам, слесарям и контролерам полагался обед: суп, каша, чай вместо обычной баланды. Сегодня собирательным образом работающих подростков военного времени стала так называемая «блокадная Джоконда» — фотография токаря Петроградского завода Веры Тиховой. В свои 15 лет девочка выполняла полторы взрослые нормы и даже стала токарем 3-го разряда.

За баранкой

Мария Яковлева. Автомобиль ГАЗ-АА («полуторка»), который она водила

«Песенка фронтового шофера» стала гимном тех, кто во время войны не расставался с «баранкой». В основном шоферами во время войны были женщины. «В 5-м запасном полку при 3-й гвардейской армии мы попали в группу из 200 девушек, обучавшихся на курсах водителей. Находились в прифронтовой полосе. Идет наступление — и мы рядом. Отступление — и мы назад тарахтим котелками. Днем были занятия, вечером до 11 часов — строевая подготовка», — вспоминала фронтовой шофер Екатерина Васильченко.

Другая участница войны, Мария Яковлева, вспоминает, что прорывалась на фронт буквально с боем — девушку неполных 17 лет не хотели брать, пока она не показала свежее водительское удостоверение — «Водители нам нужны!». «Всю зиму у меня с правой руки не сходил кровавый мозоль. На морозе очень долго приходилось крутить ручку, чтобы завести мотор. Летом он заводился быстрее, поэтому мозоль с руки исчезал. Холод донимал. У нас ведь полушубков не было. Обмундирование — фуфайка, ватные штаны, кирзовые сапоги, шапка-ушанка. А вот для машин, чтобы они всегда были в боевой готовности, в специальной бочке постоянно грели воду и машинное масло. Два человека там всегда дежурили, дрова в печку подкладывали. Голод тоже донимал — кормили плохо. Когда перешли границу, с питанием стало лучше». Победу Мария Васильева встретила под Кенигсбергом. В мирной жизни, однако, шофером не стала. Профессию в мирной жизни тоже выбрала самую мирную — учитель.

Красивое решение

Мстислав Всеволодович Келдыш на пресс-конференции в московском Доме ученых

«Одним из многих просчетов, обусловивших провал фашистского похода на Советский Союз, была недооценка советской науки», — считал физик и академик Сергей Вавилов, ставший в 1945 году президентом советской Академии наук.

Находки и решения русских исследователей сразу же внедрялись в производство. Так, в середине 30-х годов ведущие конструкторы всего мира бились над проблемой флаттера — нарастающей тряской, из-за которой при переходе на высокие скорости самолеты буквально разваливались. Проблему решил известный ученый Мстислав Келдыш, один из отцов советской космической программы, с сотрудниками ЦАГИ. Проведя ряд математических расчетов, Келдыш сформулировал причины флаттера, разработал метод расчета критической скорости и доступные практические приемы для гашения возникающей при этом вибрации. А еще через несколько лет он же сумел преодолеть эффект шимми — сильных самовозбуждающихся колебаний шасси самолета, приводящих к поломке во время взлета и посадки. Математики всего мира до сих пор называют эту работу «красивой» и важнейшей для развития советской авиации. Результат — две Сталинские премии и орден Трудового Красного Знамени.

Дмитрий Дмитриевич Максутов – советский учёный, оптик, член-корреспондент АН СССР. Изобретатель менисковой оптической системы, носящей его имя, которая в настоящее время широко используется в телескопостроении. Лауреат двух Сталинских премий

Во время войны свою работу не прерывали и астрономы, исследования которых имели в первую очередь оборонное значение. Сотрудники Государственного астрономического института МГУ составляли для штурманской службы бомбардировочной авиации специальные таблицы восхода и захода солнца и луны. Кроме того, в военное время была изобретена менисковая система телескопов, которая сыграла огромную роль в оптическом приборостроении. Дмитрий Максутов, автор изобретения, вспоминал, что эта идея пришла ему в голову в дороге, во время эвакуации, когда Государственный оптический институт эвакуировали из Ленинграда в Йошкар-Олу.

Иван Николаевич Назаров – советский химик-органик. Академик АН СССР. Лауреат двух Сталинских премий

Чинить сломанные бензобаки, корпуса аккумуляторов, сверла, цилиндры на танках и машинах на фронте помогало новое изобретение советского химика Ивана Назарова — карбинольный клей. За разработку чудо-клея в 1942 году Назаров получил Государственную премию. Клей и после войны широко использовали в оптике, в разных отраслях техники, даже для склеивания мрамора в метро.

Борис Яковлевич Эльберт (слева) — советский ученый в области микробиологии. Доктор медицинских наук, профессор. Заслуженный деятель наук Киргизской ССР. Николай Акимович Гайский (справа) — микробиолог, доктор медицинских наук, профессор ИГМИ, создатель туляремийной вакцины, лауреат Сталинской премии

Не отставали и врачи. Во время войны медики, химики и биологи создали вакцины от туляремии и туберкулеза, новые лекарства и мази (в том числе мазь Вишневского). За выдающееся достижение советской микробиологии и иммунологии Гайский и Эльберт в 1946 году стали лауреатами Государственной премии СССР.

источники
https://www.moya-planeta.ru/travel/view/bojcy_nevidimogo_fronta_39080/