У неперспективной Мяри появились перспективы
Дмитрий Макаров продолжает исследовать жизнь выксунской глубинки.
На естественный послевоенный ход мярской истории напрямую повлияли два события районного масштаба. Ныне эти факты уже порядком забыты, но в своё время они сыграли решающую роль в жизни небольшой деревушки. Стихийный пожар 1953-го года, уничтоживший практически всё поселение, как ни странно, лишь сильнее сплотил в горе местных жителей. А вот рядовое, казалось бы, объединение колхоза им. Кирова с соседним чупалейским хозяйством нанесло Мяре столько болезненных ударов, что деревню штормило вплоть до конца столетия.Если бы в 1940-х годах выксунским крестьянам сказали, что их родные посёлки уже через пару-тройку десятилетий начнут трещать по швам, то они, вероятно, с улыбкой покрутили бы пальцем у виска. В середине прошлого века такой исход казался нелепой фантазией. Конечно, большинство сельских жителей втайне всё же мечтали вырваться из государственной кабалы, однако позиции колхозов были на тот момент очень прочны.Придёт беда – и бык соловьём запоётПосле окончания Великой Отечественной войны в Мярю постепенно возвращались демобилизованные фронтовики. Деревня пополнилась истосковавшимися по дому мужчинами, и работа в колхозе закипела с новой силой. В те годы советская пропаганда ежедневно трубила в газетах и по радио о грядущем светлом будущем, и после стольких невзгод мярские обитатели искренне надеялись, что впредь их ждут только позитивные вести. Поначалу всё так и было.– В 1948 году в Выксунский район пригнали 13 новых тракторов. Это было сродни чуду, – рассказывает мярский старожил Екатерина Васильевна Зайцева. – Когда первый трактор приехал в нашу деревню, сбежались стар и мал. Все обсуждали и любовались, а две бабушки – Аксинья и Марфа – стояли в сторонке, охали и качали головами. Трактор был простенький, без дверей и крыши, зато из трубы валил дым густыми колечками! Эту технику тогда перегоняли в район, а уж куда её в итоге приписали, никто не знал. Своих гаражей в Мяре отродясь не было, весной трактора обрабатывали наши поля и уезжали в другие колхозы. Но мы и этому были рады-радёшеньки – теперь хоть не вручную пахать и сеять!
Начало марта 1953 года в Горьковской области выдалось достаточно морозным, но без осадков. В один из таких весенних солнечных дней мярские колхозники привычно вывозили скопившийся во дворах навоз, как вдруг по деревне пролетела ошеломляющая новость – умер Сталин. Люди пребывали в растерянности, не зная, что делать дальше.– В день сталинских похорон мы собрались в избе Михаила Мурзинова, в это время шла передача в прямом эфире, как народ провожал вождя в последний путь, – вспоминает Екатерина Зайцева. – Мы так сильно плакали, будто потеряли близкого человека! И каждый из нас думал: это недобрый знак, как жить-то будем?Предчувствие не обмануло суеверных людей: спустя три месяца судьба-злодейка приготовила для Мяри поистине страшное испытание.– 8 июня 1953 года я очень хорошо помню, как будто это вчера произошло! – эмоционально восклицает Екатерина Васильевна. – На полях ещё что-то досаживали, нежарко было с утра. А тут как раз намедни купила я домик, третий с краю, и собиралась в огород идти грядки копать (мой мужик в то время служил в армии, я одна по хозяйству управлялась). Гляжу на небо: тучки чёрные появились, гром поблизости загрохотал, а потом молния верёвкой ка-ак ударит во двор соседнего дома! И сразу пожар начался. У нас же тогда все крыши соломенные и деревянные были – одной случайной искорки достаточно, чтоб загорелось, а тут – такой разряд! Ой, что тогда творилось! Стропила трещат, крыши рушатся, все орут, а огонь уже на другую сторону деревни перекинулся! И как-то странно всё горело: одна изба пылает, соседний дом стоит целый, а рядом с ним другая изба догорает. Но люди успели выбежать и скотину спасти. Правда, погиб один жеребёнок: с испугу вырвался на улицу, побежал по деревне и сгорел…За неполный день в Мяре огнём было уничтожено 28 домов – свыше 80% всех жилых построек. Всё местное население, враз лишившись крыши над головой, пребывало в шоке. У людей не было денег, чтобы начать строительство, однако прибывший на место трагедии председатель колхоза Яблонский из деревни Старой подбадривал погорельцев: «Главное – никуда не уезжайте! Не бросим в беде, поставим вам дома!». Но никакой помощи со стороны мярские жители так и не дождались.– После пожара мы купили уцелевшую избу в деревне (хозяин уехал в город) и переселились на окраину. А остальным семьям от сельсовета предложили льготные ссуды, которые надо было выплатить за несколько лет. Но никто не хотел связываться с кредитами, люди боялись попасть в долговую яму, – говорит Иван Сазонов, переживший огненную трагедию в Мяре. – Помню, моя тётка Мария Пугачёва отговаривала мужа: «Миколь, вот возьмём мы эту ссуду на стройку, а чем отдавать-то будем?» В общем, все отказались, кроме Дмитрия Карпунина – он единственный оформил ссуду. Все деньги потратил на строительство, а кредит и не думал закрывать. Спустя какое-то время к нему домой нагрянула серьёзная комиссия: «Дмитрий Степанович, вам надо за ссуду вносить платежи!» А он возьми да брякни: «Нет у меня денег! Гол как сокол! Вон мою дочь горбатую в качестве долга забирайте!» Люди из комиссии тогда просто опешили. В итоге Карпунин ни копейки не выплатил, уж не знаю, как он потом этот вопрос утряс... Ну а все наши жители без всяких кредитов строили избы на старых участках. Расчищали головёшки, рубили лес, а потом привозили брёвна на пилораму в Чупалейку и там распиливали. Тогда же, в середине 1950-х, у нас наконец-то появилась отдельная школа-четырёхлетка. В общем, Мяря быстро восстановилась…Наши старожилы, вероятно, ещё помнят те времена,
когда проезд из Выксы в соседний Вознесенский район был возможен только через
Мярю. Однако данный маршрут был довольно извилистым, да и местным жителям постоянно
снующие машины доставляли лишние неудобства. В середине 1960-х годов началось
строительство трассы Выкса-Вознесенское в обход Мяри. В ходе этих работ рядом с
деревней был выкопан большой котлован, который со временем наполнился
родниковыми и болотными водами. Так на свет появился Мярский пруд, созданный
специально для сельскохозяйственных нужд. Бывший житель Иван Сазонов вспоминал
по этому поводу: «Плотину на пруду делали вручную, песок возили всей деревней на
лошадях, но в первую весну насыпь размыло талой водой, и пруд „ушёл”. На
помощь прислали городских специалистов и рабочих, за короткий срок они возвели новую
хорошую плотину на нашем пруду»Новые реалии жизни: телу простор, а душе тесноКазалось, уж теперь-то в заново отстроенной деревне люди заживут как в сказке. Статистика гласит: действительно, численность местного населения до начала 60-х годов минувшего столетия неуклонно росла, что косвенно свидетельствовало о материальном благополучии семей. По состоянию на 1 января 1959 года в Мяре числилось 215 человек и 40 жилых строений, а в 1960-1962 гг. здесь уже было зарегистрировано 219 жителей, при этом количество домов увеличилось до 41.Этот период с полным правом можно назвать наивысшей точкой расцвета Мяри. Дело в том, что в 1958-1959 гг. доходы большинства отечественных колхозов значительно возросли, и руководители таких прибыльных хозяйств самостоятельно стали формировать фонды для выплаты ежемесячных авансов (окончательный расчёт производился в конце года). И хотя сельские труженики получали меньшие зарплаты, чем, скажем, заводские специалисты, зато за счёт ведения натурального хозяйства в деревне практически не тратились на продукты, что позволяло постепенно накапливать средства. Однако именно к концу хрущёвского правления в Выксунском районе начался стремительный отток сельских жителей в Выксу. Десятки семей в полном составе переезжали из закрывающихся торфопосёлков и небольших отдалённых деревушек в город. Приоритеты в жизни тогда стремительно менялись, колхозники больше не хотели жить в спартанских условиях без света и водопровода, а в городе открывались широкие возможности пользоваться различными бытовыми благами, устроиться на работу с удобным графиком, дать детям достойное образование, культурно проводить досуг и т.д. Людской ручеёк хлынул из Мяри и влился в общий поток районных переселенцев. В 1964 году в деревне числилось 176 человек и 38 домов, то есть буквально за пару лет поселение потеряло 20% жителей! Справедливости ради стоит отметить, что местные колхозники покидали родные пенаты и раньше (к примеру, в начале 1950-х сёстры Раиса и Екатерина Подуруевы уехали в Сибирь), но именно на стыке VII и VIII советских пятилеток Мяря лишилась наиболее значительной части трудоспособного населения. Размышляя об урбанизации, которая, по сути, лишила очередную деревню будущего, 64-летний Павел Митрофанов признаёт: в то время уже ничего нельзя было изменить.– Практически все наши жители тогда переселялись в Выксу – Пугачёвы, Щеголёнковы, Жулины, Митрофановы, Карпунины, Шишкины, – говорит Павел Николаевич. – Правда, Марковы основались в Антоповке, Мурзиновы – в Кулебаках, а одна из семей клана Сазоновых сначала уехала в Вилю, но через какое-то время всё равно оказалась в городе…Благодаря усилиям местного жителя Павла Митрофанова в деревне в 2013 году был восстановлен деревянный мост. В советскую эпоху создание этой простейшей переправы было вызвано необходимостью: полноводная речка Мяря с южной стороны надёжно преграждала дорогу любому путнику, пытавшемуся попасть в соседнюю деревню Илькино. В текущем столетии уровень водного потока значительно снизился, да и илькинское поселение уже давно кануло в Лету, однако реконструкция старого маршрута для обитателей Мяри стала делом честиВ 1964 году в деревне появилось долгожданное электричество, однако даже этот положительный факт уже не играл сдерживающей роли – народ по-прежнему уезжал. Спустя год мярский колхоз и ещё несколько мелких хозяйств Чупалейского сельсовета вошли в состав объединённого сельхозпредприятия. Логика в этом укрупнении просматривалась чётко: в период, когда в районе внедряли механизацию и деревни теряли рабочую силу, гораздо легче было координировать работу из единого центра.– Совхоз «Чупалейский» образовался в 1965 году, и мы сразу увидели изменения. Рядом с Мярей проложили новую асфальтированную трассу Выкса – Вознесенское, выкопали большой пруд для сельских нужд, но потом про нас словно забыли, – сетует Екатерина Зайцева. – Я, признаться, тогда тоже хотела уехать в город, но родители запричитали: «Старые мы стали, огородом тяжело заниматься. А если умрём, кто нас хоронить будет?» Так я и осталась в деревне. С 70-го по 91-й год работала бригадиром. Правление находилось в Чупалейке, до него было пять километров, и почти всегда приходилось добираться пешком. Соседки мои тоже гнули спину на полях, а мярские мужики в основном работали в совхозной строительной бригаде. В 70-80-е поля вокруг деревни ещё засеивали, но все наши постройки – коровник, зернохранилище, овчарню – к тому времени вывезли в Чупалейку и забросили. Оставалась у нас только конюшня, да и ту потом разобрали…Незадолго до распада Советского Союза в Мяре сложилась удручающая ситуация: в некогда процветающей деревне оставалось около 20 жителей, да и то в основном это были пожилые люди, не решившиеся в своё время переехать в город. В 1990-е годы местные пенсионеры оказались напрочь отрезаны от цивилизации, однако именно в эти неспокойные времена в Мярю переехал выксунский бизнесмен К., попытавшийся запустить подсобное хозяйство от городского предприятия. Предприниматель построил большой дом, возвёл животноводческий комплекс (коровник, пасеку), но дела шли ни шатко ни валко, а в нулевые годы ферма и вовсе приказала долго жить.В начале XXI века деревня практически обезлюдела. Согласно переписи населения, в 2002 году здесь числилось 12 человек (двое мужчин и десять женщин), а через 8 лет в Мяре официально было зарегистрировано всего… две бабушки! В 2009-м на угасающую деревушку обрушился новый удар судьбы: мощный пожар прошёлся по правой стороне поселения. Причиной возгорания якобы стало неосторожное обращение с огнём: искорка от костра, разведённого в огороде, попала на сухую траву, и «красный петух» вырвался на свободу. Человеческих жертв тогда удалось избежать, но в результате бедствия оказалось уничтожено около десятка нежилых домов.Всё шло к тому, что местная летопись должна была вот-вот завершиться на минорной ноте, но тут случилось настоящее чудо: в начале 2010-х годов в Мярю возвратились на ПМЖ несколько мярских семей – Сазоновы, Марковы и Митрофановы. Потомки отцов-основателей энергично взялись за дело: за короткое время построили современные просторные дома, установили поклонный крест, своими силами отремонтировали мост и участок дороги при въезде в деревню.– В 1968-м году перед отъездом из Мяри наша семья продала дом местной жительнице за 930 рублей. Кажется, недавно это было, а уже больше полвека прошло! – возвращается в советскую эпоху Павел Митрофанов. – Помню, отец тогда написал на обычном тетрадном листке в клеточку, что продаёт тёте Кате свой дом, а она расписалась, что покупает. Вот такой был договор купли-продажи. Отнесли заявления в сельсовет, там поставили печати, и эти листочки считались юридическим документом! Свыше 40 лет я прожил в городе, но всё это время деревня постоянно звала к себе. В 2013-м переехал в Мярю и снова ощутил себя по-настоящему свободным! Что может быть лучше родных мест? Наши старики в своё время говорили: «Держитесь за Мярю! Все соседние деревни распадутся – Илькино, Ольховка и прочие, а Мяря будет жить!».Александр Андреевич Садков (63 года): «Моя мама
Евдокия Сергеевна (в девичестве Афонина) родом из выксунской деревни Илькино, а
папа, Андрей Иванович (бухгалтер по профессии), приехал в наши края из
ардатовского села Кудлей. Родители познакомились уже в зрелом возрасте при интересных
обстоятельствах. Суть в том, что мама жила в бедной многодетной семье, и чтобы хоть
как-то свести концы с концами, трудилась разнорабочей в Навашине. Как-то раз после
тяжёлой смены она ехала на автобусе в Выксу и уснула на плече рядом сидящего
мужчины. И этим пассажиром как раз оказался мой будущий отец. Когда они приехали
в Выксу и вышли из автобуса, разговорились, затем стали встречаться, а спустя
какое-то время отец пришёл в Илькино свататься. После свадьбы родители поселились
в выксунской деревне Покровке, потом переехали в Чупалейку, где я и появился на
свет. Но всё-таки своей малой родиной считаю Мярю, ведь именно там я прожил много
лет. В 1975 году я поступил в сельхозакадемию и уехал из деревни. Попутно всерьёз
занимался велоспортом, получил звание мастера спорта. Когда закончил карьеру, вернулся
обратно в Мярю, трудился в колхозе. Нравилось мне работать на земле, вот что
хочешь со мной делай! Кто-то мечтает вырваться в большой город, а я в своё
время полмира объездил и понял: не важно, где ты живёшь, главное – чтобы тебе было
хорошо!..»Вместо послесловияЗа время существования рубрики «Деревеньки» автор этих строк проинтервьюировал десятки пожилых людей, и большинство из них, отвечая на вопрос: «Почему распались выксунские загородные пункты?», винили во всём Горбачёва. Ну да, в своё время Михаил Сергеевич наломал дров со своей перестройкой и проявил известную осторожность в ходе масштабных правительственных реформ, однако не он один виноват в развале наших деревень. В 22-м томе Большой российской энциклопедии, выпущенной в Москве в 2013 году, отечественный исследователь В.Д. Ковалёв сформулировал основную причину распада многих тысяч сельских поселений на территории Советского Союза:«Термин „Неперспективные деревни“ впервые появился в рекомендациях по проектированию населённых пунктов, подготовленных в 1960 году Академией строительства и архитектуры СССР в соответствии с решениями Пленума ЦК КПСС (декабрь 1959 г.) о разработке новых схем в сельской местности. Эти рекомендации предусматривали деление сёл и деревень на перспективные и неперспективные, в зависимости от численности населения, обеспеченности коммуникациями и соответствия задачам развития. …К 1979 году предполагалось сократить количество сельских поселений в СССР более чем в 6 раз (с 705 тыс. до 115 тыс.), однако впоследствии показатели постоянно корректировались. В период 1959-1979 гг. число селений в Союзе сократилось на 54,3% (до 383,1 тыс.), а в РСФСР – на 60,2% (до 177,1 тыс.)…»Таким образом, распад наших деревень был заложен ещё в хрущёвский период правления! И самый масштабный отток сельских жителей был зарегистрирован в Нечернозёмной зоне, куда, на минуточку, входит и наш регион. Как могут деревни, испокон веков существовавшие на Руси, вместе с людьми оказаться лишними, ненужными?! И если с экономической точки зрения подобное решение ещё как-то можно было объяснить, то реализация такого грандиозного проекта оказалась чудовищно непрофессиональной и в итоге обернулась настоящей катастрофой.В конце брежневской эпохи застоя на фоне назревавшего социально-демографического кризиса вся абсурдность политики ликвидации «деревень без будущего» становилась всё более очевидной. В 1980 году деление загородных населённых пунктов на перспективные и неперспективные было отменено решением Госкомитета по строительству и архитектуре при Госстрое СССР, однако процесс тотальной деградации и разрушения русской деревни продолжался. Ну а чем в итоге всё закончилось, мы прекрасно знаем…В 80-х годах прошлого столетия супруги Василий и
Екатерина Царёвы из увядающей выксунской деревни Верхней Велетьмы купили в Мяре
просторный пятистенный дом (на фото). Приученные с детства к труду, они и здесь
продолжали содержать домашний скот и обрабатывать большой огородный участок. В
смутные 90-е годы, когда жизнь в Мяре тоже стала стремительно угасать, Царёвы не
стали менять место прописки. В настоящее время в родительском доме проживает
дочь Людмила со своим мужем. К ней в деревню часто приезжают погостить внуки и родственники
– всё-таки есть в мярском быте что-то необъяснимо притягательное и вольготное(Окончание в следующем номере)