"Скатываемся к 1937 году". Почему Воркуте не нужна память о ГУЛАГе
В фонды Музея истории ГУЛАГа поступила уникальная коллекция артефактов: сломанные сталинскими зэками о вечную мерзлоту металлические ломики, самодельные формы для выпечки хлеба и железные санки, каски, в которых работали заключённые, многое другое. Эта коллекция собиралась в Воркуте более 20 лет и оказалась городу не нужна.
Спасаясь от бедствий Гражданской войны, охотник Виктор Попов покинул родную деревню в Ижмо-Печорском крае. Вместе с большой семьей он пустился в бега и в конце концов обосновался в безлюдном месте, в устье реки Воркута. Построил дом, стал ловить рыбу и добывать птицу. Однажды на берегах реки отшельник нашел каменный уголь. Попов был безграмотным, но бывалым человеком, участвовал в русско-японской войне. Так что он видел, как в топки паровозов бросают какие-то черные камни и они горят. В 1921 году охотник послал мешочек с углем геологам. Образцы оказались высокого качества. Так было открыто Воркутское месторождение. На его месте впоследствии возник заполярный город. Но далеко не сразу. Вначале были сталинские лагеря.
В 1931 году к месторождению направили партию геологов-буровиков из 43 политзаключенных. Шли они по Большеземельской тундре без охраны, лишь с приказом на руках. В приказе значилось, что, добравшись до места, нужно рассчитать запасы угля и построить шахту. Из оборудования у них были только топоры, ломы и лопаты. Воркута началась с зимовки этих, осужденных по 58-й статье, людей. Месту потом присвоили название "поселок Рудник", и сейчас это исторический центр города. Следующий этап был уже многолюднее – 3,7 тысячи зэков. Но до весны в суровых условиях дожили всего 54 человека.
За 30 лет существования Воркутлага через него прошли почти два миллиона заключенных. Их труд использовался прежде всего на шахтах и других объектах, связанных с добычей угля.
Краевед и исследователь истории массовых репрессий в Воркуте Ирина Витман провела с участием старшеклассников 13 экспедиций в местах расположения бывших лагпунктов в Воркутинском районе. И собрала уникальную коллекцию артефактов.
Для демонстрации этой коллекции в 2015 году она организовала школьный историко-краеведческий музей. Он существовал несколько лет, а потом закрылся. Одного помещения лишился, другое местные власти не дали. После долгих мытарств Витман предложила свою коллекцию Музею истории ГУЛАГа, и в январе этого года сотни единиц хранения переехали в Москву.
Директор Музея истории ГУЛАГа Роман Романов относится к новым поступлениям со смешанными чувствами.
– С одной стороны, я благодарен Ирине Владимировне, но с другой стороны, мне горько от того, что такая коллекция оказалась ненужной в Воркуте. Если называть вещи своими именами, для нас это акт спасения. Мы понимали, что если мы прямо сейчас не сохраним эти вещи, велика вероятность того, что они будут навсегда утрачены. Однако было бы уместнее, чтобы эти материальные свидетельства о политических репрессиях экспонировались в том регионе, где они были найдены. Это было бы ценнее. К сожалению, прохладное отношение к наследию ГУЛАГа существует и в других регионах. Пока нам удалось добиться только одного решения о музеефикации бывшего лагеря. Это лагерь "Днепровский" на Колыме. Если удастся реализовать этот проект, то это будет впервые в нашей стране.
Воркутинскую коллекцию мы опишем и внесем в Государственный каталог Музейного фонда РФ. Отдельные предметы реставрируем. И все же, если в республике Коми когда-нибудь захотят вернуть себе эту коллекцию и власти подтвердят, что она точно будет представлена в местном краеведческом музее, мы ее туда передадим для экспонирования.
Население Воркуты сокращается с каждым годом. Шахты вокруг города закрываются одна за другой, люди уезжают на "большую землю", где и климат мягче, и работа есть. "Если этот город выживет, то это будет большое чудо", – говорит Ирина Витман. При этом она считает, что ее музей оказался ненужным в Воркуте и по другим причинам.
– У нас как-то стыдливо открещиваются от того, что было, – говорит она. – Дети, которых я водила в экспедиции, поняли, что свою историю надо знать и надо говорить о ней. Только это ведет к неповторению ошибок прошлого. Но мы потихонечку скатываемся к 1937 году. Это ощущается.
– Сформированный вами фонд артефактов признан целостным и уникальным.
– Это предметы лагерного быта. В том числе ложки, миски и кружки, двери камер и зарешеченные окна бараков. Это двужильная колючая проволока, через которую пропускали электрический ток. Это орудия труда, с помощью которых строилась железная дорога, чтобы можно было вывозить добытый уголь, – ломы, кирки и лопаты. Хорошо заметно, что эти инструменты много раз ремонтировали. Иначе никак, ведь их остро не хватало. К тому же в условиях вечной мерзлоты не выдерживал металл, а не только люди. Но норму выполнять заставляли. Не дай бог, не пройдешь нужный отрезок железнодорожных путей. Тогда еду тебе не дадут.
Особый раздел – это подлинные документы. К примеру, тетрадка, в которой велись записи о приеме личных вещей заключенных. Меня поразила эта тетрадочка. Представьте, вот человек поступает в лагерь. У него изымают часы, облигации, золотые коронки, "изделия из желтого и белого металла" и боевые награды. В соответствующей графе пишется оценка предмета. Если это часы, то 200 рублей. Особенно ценились наши часы – "Слава", "Чайка" и "Победа". Считалось, что часы Павла Буре похуже, за 100 рублей. Медаль "За отвагу" или медаль "За взятие Берлина" оценивали всего в три рубля. Я не могла опомниться, когда разбирала эти записи. Человек кровь проливал, а его награда стоит три рубля.
Не менее информативны и другие документы – гулаговские медицинские документы и папки с личными делами заключенных.
– Как попали к вам эти материалы? Вряд ли они могли уцелеть в тех местах, куда вы приходили с экспедициями. Там даже железные вещи насквозь ржавые.
– Они из архивов, и они уничтожались. Когда компанию "Воркутауголь" продали "Северстали", все подвалы очищали. Что я успела из огня выхватить, то мне и досталось... Я рада, что Музей истории ГУЛАГа забрал все эти экспонаты. Я уже спать не могла из-за того, что не знала, что с ними будет завтра или послезавтра. Добрые люди мне предоставили помещение, в котором все хранилось, но эти добрые люди в любой момент могли потребовать освободить площади. Там все было упаковано в коробки, а стенды стояли у стены.
– Как случилось, что вашу коллекцию пришлось складировать? Почему прекратил существование созданный вами музей?
– Это был по всем правилам зарегистрированный школьный музей. Он располагался в двух больших классах, о нем знали. Туда часто приводили группы экскурсантов. Даже иностранцы приезжали, в основном – потомки заключенных Воркутлага. Со временем местные жители стали передавать нам мемориальные вещи. Очень редкие экспонаты – автомат и ружье – мы получили от бывшего лагерного охранника Николая Устиновича Цимбалюка. Каким-то чудом у него это осталось. Он очень много рассказал о лагерном распорядке и о том, как все там было устроено. Это было большой удачей, поскольку бывшие сотрудники ГУЛАГа старались оставаться в тени и, как правило, никакой информацией не делились.
И все было хорошо до тех пор, пока не решили две школы объединить в одну. В Воркуте из-за оттока населения все время что-то оптимизируют. Учебных заведений это тоже касается. И вот директор школы сказал, что теперь не хватает классов. Пришлось их освободить. Я долго искала возможность снова открыть музей, но ничего не вышло. В Воркуте даже краеведческий музей долго был закрыт. Его совсем недавно открыли в каком-то подвальном помещении, и он только-только начинает действовать. Однако в этом государственном музее в теме ГУЛАГа не заинтересованы. История Воркуты – да. Но без ГУЛАГа, – говорит Ирина Витман.