Железный марш металлистов
Вчера кончилось время.
Вчера "Приют роялей" должен был покинуть один из цехов ОАО "Алмазный мир". Новый директор предприятия не пожелал продолжить линию покровительства искусству: сотня благородных стариков ищет новый дом.
Мой друг Пётр Айду спасает фортепиано от смерти. Он собирает их по помойкам, с лестничных клеток, из подвалов. Он по мере сил возвращает немым, разрушенным роялям здоровье и голос. Приют роялей - это он, Петя. Мы должны его поддержать. Уберечь артефакты русской культуры от равнодушной казни. "Приюту роялей" необходим новый приют.
Петя Айду помогает не только старинным роялям. Он сделал из меня - оркестрового контрабасиста - художника, певца, дирижёра. Мы все, его товарищи, рядом с Петей становимся интереснее. Мы с Петей пишем книгу. Она о том, что мы вместе прожили. Называется "Сто лет Персимфанса". Вернее, это я её так назвал, а Пете не нравится. Книга ещё не закончена.
Вот её часть:
Железный марш металлистов
- Парни, помогите отыскать джин-тоник? - возле полки с бормотухами стоял выцветший мужичонка. Он растерянно оборачивался, разведя руки в стороны. Не ссаный, в застиранной одежде - мужичонка был, конечно, алкаш, но не совсем опустившийся.
Мы с братом Колей зашли в универмаг за консервированной кукурузой, Коля очень её любит. Брат мой - доктор. У него изрядная коллекция фамилий пациентов и их наколок, которые он снимает на телефон в реанимации. Брат был обрадован.
- Вы извините, что я к вам обращаюсь, - со сдержанной гордостью сказал мужичок, почувствовав наше внимание, - тридцать лет глядел я на живой металл, и оттого глаза мои выгорели. Ни **я не вижу!
Мы быстро обнаружили на нижней полке любимый литейщиком коктейль. Он прижал две банки к груди, и на нищем лице его вдруг стало покойно.
Кончалось лето, иссякали его блаженные, наполненные ленью медленные дни. Мне позвонил Айду и заявил неуместно деловым голосом:
- Товарищ Кротенко, партия доверила нам выступить на дне города в Красногорске. Приходи на репетицию.
Оказалось, власти подмосковного Красногорска вдруг озаботились несовременностью внешности вверенного им муниципального образования. Для консультаций они привлекли модных архитекторов - Кочуркина и Бычкову. Те посоветовали устроить выставку фотографий на центральном бульваре и позвать нас, чтобы сбацать что-нибудь энергичное на городском празднике.
Самой энергичной вещью в нашем репертуаре был "Марш металлистов" Григория Лобачёва. На заре советской власти наши коллеги, музыканты-утописты, полагали, что на каждом производстве создадут собственный оркестр. Инструментами в таких оркестрах станут орудия, средства и продукты производства. Мало того, и сам процесс труда зазвучит как симфония: шум работы ритмизуется, из него родятся суровые, но душевные мелодии, и он организованно возвысится до искусства. В оригинальной инструментовке - для плавильных печей, вагонеток, стальных брусков, ковшей и электродов - марш до нас не дошёл. Сохранилась лишь его обработка для ансамбля домр и балалаек. Нам пришлось переложить Марш Лобачёва обратно на металл.
"Марш металлистов" звучит около трёх с половиной минут. Но чтобы свинтить станины и рамы, а затем развесить и разложить в правильном порядке все железяки, требуется около полутора часов. Чуть меньше времени уходит на демонтаж. В целом металлический оркестр весит чуть больше тонны. Если описывать каждый его инструмент, получится "Война и мир". От войны - сегмент гусеницы танка и половина артиллерийского снаряда, а самый мирный и весомый объект - стопятидесятикилограммовая дюралевая плита. В марше на ней исполняется всего одна нота - последняя. Когда в металлическом оркестре появилась эта плита, мы передвигали её вшестером. Но справлялись всё равно еле-еле.
В 6:30 утра в назначенный день мы встретились у ШДИ на Сретенке, чтобы грузить металл. Я, Цицер, Кравец, Гриша Дурново, тромбонист Вася. Ну и, конечно, Петя. Сам праздник начинался в 10 утра, а наше выступление по идее торжественно завершало его официальную часть не позже чем в двенадцатом часу. То есть я спокойно успевал вечером на репетицию и концерт в консерваторию. Вернее, на два концерта: в первом отделении я должен был играть в Рахманиновском зале современную музыку, а во втором - в Малом аккомпанировать скрипичный концерт Мендельсона.
Мы забросали наши железки в "Газель" (она отправилась в Красногорск автономно), переоделись в потёртые рабочие комбинезоны, которые нам любезно подобрал Петлюра, и пошли на остановку троллейбуса номер 9, чтобы добраться до Рижского вокзала. Как раз когда мы переходили проезжую часть, Цицер заметил, что продавщица тётя Люся открыла дверь магазина "Вина на Сретенке". Там продавали не только вина, но и водки, и конъяки, и настойки, и вермуты, а также вкусное пиво в розлив.
Вечером накануне моя тогдашняя девочка Наташа, моя мягкая игрушка, объявила мне, что мы расстаёмся. Потому что я алкоголик и скучный человек. При этом она курила и плакала. Ни то, ни другое мне в женщинах не нравилось. Надо ли говорить, что после неприятного разговора мне очень хотелось пива утром. Не знаю, какие были причины у моих товарищей, но им тоже всем захотелось пива. И мы взяли каждый по сисечке вкусного "Чешского нефильтрованного". Очень приятно пить пиво в пустом троллейбусе прохладным утром солнечного дня ранней осенью.
- Петя. Она сказала, что я алкоголик!
Петя меня утешал:
- Ты не можешь быть алкоголиком! ты социализирован, ведешь активный образ жизни.
- Она сказала, что я скучный!
Петя меня утешал:
- Ты посмотри на себя, мудила!
В таком опетлюренном виде, бригадой, нам ни в коем случае нельзя было покупать билет на электричку. Всё во мне этому противилось. Из эстетических соображений я провёл наш отряд металлистов вокруг, через пролом в заборе.
- В случае чего, пошлём их по-рабочему на **й! - предложил Цицер. Это он о контролёрах.
Вместо билетов мы взяли ещё пива. Электричка, сипло взвизгнув, покатилась по родным ошкрябанным задворкам. Дмитровская. Гражданская. Красный Балтиец.
Там находится старинное депо "Подмосковная" с исправным поворотным кругом, в депо живут паровозы. Именно оттуда рабочий-путеец товарищ "Александр" ****дил для нас паровозный свисток. Он вышел в сумерках, озираясь, из ворот, и мне показалось, что у него на руках завёрнутый в одеяло ребёнок. Ребёнок оказался чугунным и весил не меньше двух пудов. Он сразу мне понравился, и отдавать за него 25 тысяч рублей было совсем не жалко. Свисток теперь выступает в наших "Звуковых ландшафтах".
Ленинградская. Я задремал.
Главная площадь Красногорска располагалась между угрюмыми пятиэтажками и бетонной оградой завода "Зенит" с навитой колючей проволокой. Центральное значение площади подтверждала внушительная круглая клумба, на которой произрастали ноготки и маргаритки. Бордюрные камни её выкрасили в праздничные зелёный и жёлтый. Здесь, у клумбы, была намечена наша концертная позиция. Напротив, через проезжую часть, под заводской стеной, сколотили деревянный мавзолей для ораторов и подмосковного политбюро. За мавзолеем к стене прикрепили выставку модных фотографий.
Из громкоговорителей на осветительных мачтах запел Эдуард Хиль и граждане стали накапливаться у клумбы. А мы всё возились. Коробку с гайками забыли в театре. Ключей только два. Верёвки не хватает. Вася опять перепутал верх и низ. Нашу концертную позицию затопили бабы, дети, старухи, ветераны. И все они от безделья хотели потрогать, потеребить, погреметь, поиграть в наши железки. Или просто спереть молоток. Мы же, кряхтя, подвешивали дюралевую плиту. Растерянные архитекторы пытались изображать деловой вид. Бычковой это ещё удавалось. А Кочуркин с его нежной повадкой казался совершенно растерянным. Всё же Бычкова нашла добровольцев из молодёжного крыла "Единой России". Они взялись за руки и окружили нас живой цепью. На трибуну поднялись пузатые дядьки в пиджаках. Начался парад.
"Главное, ребята, сердцем не стареть!" - с оптимизмом взывал Хиль из громкоговорителей. Мы на всякий случай приготовились играть. А по мостовой вдоль забора строевым шагом к мавзолею маршировала колонна дворников-узбеков. Они были одеты в новенькие робы со светоотражающими полосами и номерами ЖЭКов на спине.
- К центральной трибуне приближается колонна коммунальных служб нашего города. За прошедший год из Красногорска было вывезено более 200 тысяч тонн твёрдых бытовых отходов. В нашем городе внедряются инновационные контейнеры для раздельного сбора мусора, а экологические показатели загрязнения почв и воздуха в целом улучшились на один и две десятые процентных пунктов, - вещал сам диктор Кириллов, - слово имеет начальник ДЭЗ по Красногорскому району Пестиков Владимир Ильич.
- Когда играем-то? - Бычкова перебежала мостовую перед уборочной техникой и стала пробираться за трибуну, чтобы спросить у начальства.
"...и от улыбок девичьих вся улица светла!..." - подметальных и поливальных машин в Красногорске было не менее ста единиц. Среди них были не только устаревшие советские образцы, но и новейшая продукция как отечественных, так и зарубежных производителей, как например изделия шведской фирмы "Вольво" для полива улиц под большим давлением. Однако основу парка составляет спецтехника на шасси Камского автозавода.
За дворниками маршировали пожарные в полной выкладке с огнетушителями и топорами. Бычкова позвонила и сказала, что у нас есть ещё точно час: мы играем в самом конце, как только пройдёт колонна молодёжи и участников патриотических кружков. И тут Цицер и Петя посмотрели на меня с одинаковой тоской в глазах. Такую же тоску я ощутил и в своём сердце. Без лишних слов я стал выбираться из праздничной толпы и, полагаясь на свой природный нюх, направился на городской рынок. Он оказался на соседней улице.
Я купил на рынке:
а) капуста квашеная, полкило
б) грузди солёные, 250 граммов
в) огурцы малосольные, 400 граммов
г) сало белорусское (шпик), 300 граммов
д) хлеб "Украинский", буханка
В продмаге я взял две бутылки перцовки, четыре "Жигулёвских" и "Тархун" (на всякий случай).
Не таясь горожан и активистов из оцепления мы с удовольствием стали выпивать и закусывать. Нервозность и раздражение ушли, как и нездоровое веселье. Стало хорошо.
Парад тем временем продолжался. К микрофону подходили всё новые пуза в пиджаках. А мимо деревянного мавзолея шагали сначала минчане в расшитых сорочках с белорусскими флагами, а затем, пританцовывая, человек десять мулатов-кубинцев в белых штанах и цветастых рубахах. Оказалось, Минск, Гавана и Красногорск - города-побратимы.
"Слышу чеканный шаг. Это идут барбудос", - запел Магомаев с фонарей. Репертуар был продуман и рассчитан. Наверняка они репетировали парад накануне, и не халтурили. Наконец, нестройными, но многочисленными рядами зашагали бюджетники с медведями на флагах. "Пацаны, готовься", - скомандовали мы друг другу и завернули остатки сала. Подбежала Бычкова, на лице её рдел нервный румянец, и стала куда-то тянуть Петю за рукав. Петя уже заметно размяк и глаза его лениво вращались в разные стороны. "Пусть Кротенко выступает, у меня язык не ворочается", - сказал Айду. И мы с Бычковой пошли на мавзолей.
- Как вас представить? - спросил Кочуркин.
У брата моего на столе всегда лежал замусоленный учебник анатомии. Его автором был В.А. Сорока-Цюпа.
- Владлен Артёмович Сорока-Цюпа, рабочий магнитогорского горнообогатительного комбината имени Ленина.
- Как?!
Я повторил, Кочуркин записал на бумажке. Мы поднялись на трибуну. Заикаясь, с извинительной улыбкой Кочуркин объявил меня без всякой веры, тихо и быстро. Я на него разозлился.
- Товарищи Красногорцы! - что было мочи заорал я в микрофон. Толпа горожан к тому моменту сильно поредела, они группками утекали в сторону рынка. От моего рыка многие обернулись. Остановились. Услышав, как извергается мой голос изо всех громкоговорителей города, я почувствовал ораторский задор.
- Дорогие красногорцы! Братья и сестры! Уже двадцать лет я гляжу на живой металл. Глаза мои выгорели изнутри! И оттого... я с трудом вас вижу. Но чую сердцем жар ваших раскалённых сердец.
На следующий день Петя написал мне письмо:
"К сожалению, на видео в Красногорске нет твоей выдающейся речи. По этой причине очень тебя прошу: по свежим следам напиши пожалуйста текст твоей речи насколько сможешь близко к оригиналу. Это очень надо!
Твой, П. А."
Вот что я смог воспроизвести:
ведущий:
слово предоставляется рабочему Новокузнецкого металлургического комбината Владлену Артёмовичу (запинается) Сороке-Цюпе.
(аплодисменты)
тов. Цюпа:
Товарищи красногорцы! Я приехал сюда с Урала - примите пламенный пролетарский привет от новокузнецких рабочих-металлистов! Также я приветствую членов районного комитета партии, с завидной солидарностью покинувших эту трибуну.
Я плохо вижу вас - уже двадцать лет ежедневно смотрю я на живой металл и глаза уже не те. Но чувствую кожей - мы не чужие. Обратите внимание - у меня за спиной на заборе навита колючая проволока. Это продукция нашего предприятия! Наша колючая проволока - овивает границы Родины, она ограждает Мурманск и Владивосток, Пензу и Воркуту, нашей колючей проволокой вы, товарищи красногорцы, сшиты со всей страной!
(одобрительные возгласы, аплодисменты)
А вот за вашими спинами, товарищи, расположился самодеятельный оркестр металлургов - в нем играют рабочие нашего сталелитейного цеха. Оркестр основан еще в 1923 году по инициативе коммуниста, фрезеровщика Семена Файбисовича, и участвовал во всесоюзных смотрах самодеятельности, фестивалях молодёжи и студентов, а в 1949 году был удостоен Сталинской премии за выдающиеся успехи в мирном строительстве и трудовые рекорды.
Инструменты в оркестре изготовлены самими металлистами исключительно из металла: у нас звучат не только сталь или чугун, но и благородные, цветные металлы и сплавы: медь, латунь, дюралюминий.
Вашему городу сегодня исполнилось 80 лет, и мы от всех рабочих Урала и Сибири поздравляем вас, дорогие красногорцы!
(аплодисменты, крики "Ура!", "Слава труду!")
Все эти 80 лет в репертуаре нашего ансамбля живет пьеса, которую мы теперь сыграем - "Железный марш металлистов" советского композитора Григория Лобачева. Слава искусству!
(бурные аплодисменты)
Прочитав моё изложение, Айду расстроился и сказал, что это говно ни к чёрту не годится. Выступал я несравненно выше. Что делать! Нельзя войти в одну реку дважды.
Мы сыграли Марш. Потом ещё раз. Потом нас попросили повторить ещё. Мы сыграли.
Ко мне подходили старики в медалях и трясли руку. Их захватила речь. Им пришлась по душе музыка металла.
Мы развинтили наши инструменты и сложили обратно в грузовик.
Кто-то из активистов сказал, что мэр проставляется в шатре на бульваре. Мы направились в шатёр.
Посреди шатра стоял казан плова. Вернее, казан, в котором был плов. Этот плов приготовил красногорский художник, он прохаживался тут же, в шатре, довольный и гордый, с тюбетейкой на голове. Плов был вкусный, согласно кивали гости мэра. Высокохудожественный.
На пластиковом столе одиноко высился большой арбуз. Его никто не ел, потому что было лень резать. Арбуз мы реквизировали в пользу металлургов.
От имени мэра наливали красное вино "Изабелла" из картонной коробки. Но оно кончилось. Нетронутой оставалась батарея водки "Медаль". Мы потоптались возле, но смелости не хватало. Для затравки я рассказал историю, как мы, будучи студентами Мерзляковского училища, ездили на рынок у Киевского вокзала и покупали там "Смерть бомжа". Водка стоила всего лишь 15 руб., её этикеткой была фотография спящего на лавке бородатого бездомного, размноженная на чёрно-белом ксероксе. Мы её пили. И ничего.
Горло бутылки страшно хрустнуло в руках у Цицера. Эх, была не была! Мы развернули недоеденное на митинге сало и разлили "Медаль" по пластиковым стаканчикам. Петю страшно перекосило: "Ну ничего...пить можно", - сказал он неуверенно. Мы решительно сунули по две бутылки в карманы петлюровских комбинезонов и двинули на электричку.
- "В Афганистане!", - блям, блям, - "В чёрном тюлпане!", - блям, блям, - "С водкой в стакааааааане мы тихо идём над землёй!", - бил по струнам хрен в тельняшке. Мы уплотнились, усадили его на нашу лавку и налили ему только что воспетый стакан.
- Не чокаясь!
- За наших пацанов! Чёрная птица! - блям, блям, - Через границу!
Цицер вдруг запел азан. Сначала мекканский, а потом мединский. Для сравнения. Мужик в тельняшке этого не оценил. Для его успокоения пришлось исполнить гимн ВДВ. Народу в электричке было полно, стояла духота. Беседа наша была очень занимательной, ребята тонко острили. За нами с восторгом наблюдал присмиревший вагон, кое-кто иногда подавал реплики. Я почувствовал, что уплываю. Парни великодушно отпустили меня с разгрузки и я выкатился из электропоезда на "Красном Балтийце".
От платформы до моей обители рядом с метро "Аэропорт" - 10 минут пешком дворами. Я шёл и мечтал о борще, который сварил вчера, как о панацее. И вдруг понял, что заблудился. Я попытался вернуться обратно к станции. Не получилось. Я заставлял себя шагать, лишь бы вперёд, потому что любая остановка грозила катастрофой. Перекопанные дворы, бельё на верёвке, трубы, собаки. Рябина. Памятник Ленину, покрашенный серебрянкой. Пруд. Снова трубы. Голубятня. Я почувствовал запах горячего хлеба - спасён! Хлебозавод № 18. Вдруг я узнал окрестности, и из последних сил добрался до своего подъезда, открыл дверь, прошёл на кухню, достал кастрюлю из холодильника, налил и согрел тарелку борща, сел за стол.
Я проснулся от телефонного звонка. Холодный борщ приятно омывал щёку. Хорошо, что нос свесился за борт, а то бы я, не дай Бог, утоп. Чистая ложка лежала рядом на столе. Воспользоваться ей я не успел.
19:04.
Беру трубку:
- Гриша, ты где?
- Дома...
Отбой.
Ладно, Рахманиновский сегодня без меня. Но можно успеть в Малый. Я надел фрак и пошёл на метро.
"Кротенко пьяный!", - возбуждённо шептали ребята вокруг и смеряли меня саркастическими взглядами. Кто-то услужливо принёс мне контрабас, а я делал трагическое лицо. Как будто я не просто так. Тем более Наташа тоже участвовала в этом концерте.
Айлен Притчин играл концерт Мендельсона для скрипки с оркестром. В оркестре я был единственным контрабасистом, и мне всё время казалось, что меня не слышно. Я дубасил что было мочи и при этом старался чуть-чуть опережать музыкальное время. Баса мало! Мне казалось, что я очень хорош. Особенно мне удавалось пиццикато во второй части. Я так увлёкся собой, что влепил от души в паузу. Это меня немного остудило. Но все равно Айлен кидал на меня удивлённые взгляды через плечо, а дирижёр Макс строил мне злые рожи.
После концерта я вышел на фермату. Там курила Наташа со своей виолончелью на плечах. Я стал рядом. Мы молчали. Потом я расплакался. Мне было очень стыдно.
Наташа курила. Я плакал.
Потом она меня обняла. Мне в щеку ткнулся футляр от виолончели. Слёзы, как устрицы, сползали на его холодный гладкий панцирь.
Мы взялись за руки, и пошли искать Айлена и Макса. Мне очень хотелось извиниться и рыдал я всё сильнее. Они сидели в одном из консерваторских классов и пили шампанское с конфетами. Предложили мне. Я отказался.
Утром я смотрел на наташкины молодые сиськи и тёрся о них щекой. Она спала и горько дышала вчерашними сигаретами. Дурочка. Поверила, что это я из-за неё.
Позвонил Айду. К нему вчера в театр вызывали скорую. Он лежал на полу и умирал от боли в голове. А Цицер маниакально развинчивал оставшиеся гаечки. Он раскрутил все до одной. Потом аккуратно сложил их в коробки. Длинные болты к длинным. Двенашки к двенашкам. Десяточки к десяточкам. Цицер не блюёт.