Новый социальный контракт: «Мы вам — тысячелетнюю историю, а вы отказываетесь от еды»
Согласно утечкам с заседания Экономического совета, в ответ на деликатное предложение Алексея Кудрина снизить градус того, что эвфемистически называется «геополитической напряженностью» ради исправления экономической ситуации, президент России высказался примерно так: пусть мы и отстаем, но зато у нас тысячелетняя история и суверенитетом мы не торгуем.
Как будто бы кто-то предлагал нам его купить… У нас ведь как: продается все, кроме знамени; но и знамя можно продать, если условия чрезвычайно выгодные.
Получился своего рода парафраз старой советской конструкции: «…зато, говорю, мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, а также в области балету, говорю, мы впереди планеты всей» («Рассказ технолога Петухова», Юрий Визбор, 1964).
Вечное российское «зато»! Несмотря, вопреки, невзирая на. Эта смесь комплекса неполноценности с комплексом превосходства – духовность выше прагматизма, Обломов выше Штольца, скрепы важнее прав человека. Будем держаться за свой «эффект колеи» — веками «зато» вместо развития, до побеления в пальцах. Притом, что уже и ракеты не взлетают, и днем с огнем не сыщешь умника, читавшего Толстого, да и Крым, как сказал один продвинутый юзер, Украине передала Екатерина Вторая. Гордимся своей историей!
Верхняя Вольта с ракетами сказочным образом обернулась Верхней Вольтой с айпэдами. Правда, не импортозамещенными. Проценты роста ВВП заменены числом лет, из которых состоит наша история.
Внутренняя и внешняя политика в результате поглощается политикой исторической – у нас была великая эпоха. Мы ее наследники. А потому – легитимны (все равно других достижений, кроме исторических, нет). Недавно я увидел на торце недоснесенной пятиэтажки в унылом спальном районе столицы нашей родины корявенький портрет Гагарина и надпись: «Юра! Мы исправились!» И абрис Крыма. Написали бы еще послание в прошлое Харламову: «Валера! Мы взяли бронзу на чемпионате мира в Москве!» Тренер Анатолий Тарасов поднимал в раздевалке пацанов 1940-х годов рождения «Интернационалом», после чего они обыгрывали всех. А чем теперь поднимать будем?
Отношения с историей у нас не простые. Народ, заучивавший наизусть «Краткий курс», а теперь использующий в качестве учебника истории документальные фильмы и ток-шоу федеральных каналов, так и вовсе может потерять память. Однажды уже очень пожилая мать поэта Бориса Слуцкого встретила в санатории сравнительно молодую и привлекательную вдову Алексея Толстого, и сказала: «А Софья Андреевна еще неплохо выглядит». Вот примерно так мы и судим о своей тысячелетней истории.
Власть черпает легитимность в прошлом – у нее есть Великая Отечественная, Гагарин и в некотором противоречии с первыми двумя элементами – Сталин. Трусливый тиран, льстивший в тосте мая 1945-го русскому народу, который не «прогнал» его в июне 1941, а защитил.
Автократ кое-что смыслил в теории общественного договора: он понимал, если судить по его историческому тосту, что народ, столкнувшийся с неэффективным правлением вождя, поставившего под удар всю страну, имеет право на восстание.
Теория социального контракта со времен Жан-Жака Руссо (не путать с площадкой для алкогольной анестезии «креаклов») и Сталина ушла далеко вперед: сначала была модель «Нефтяное благосостояние в обмен на невмешательство в автократическое правление», теперь она трансформировалась в «Мы вам — тысячелетнюю историю, а вы отказываетесь от еды». Хотя можно заказать комплексный обед по текущему курсу руб./долл., состоящий из восстановления чувства великой державы и освежающего витаминного напитка «Встань-с-колен».
Нельзя сказать, чтобы такой обмен был равноценным. Но история вкупе с суверенитетом осажденной крепости стоит мессы на горе Афон, заменившей пик Коммунизма. Тем более, что теперь он называется иначе и находится на территории суверенного Таджикистана, где президента отныне можно избирать неограниченное число раз.
Кстати, о выборах – фальсифицируемых, контролируемых, с дискредитацией оппозиции, с давлением на ее лидеров, с уголовным преследованием и публичным шельмованием. Здесь мы тоже придерживаемся исторической канвы, нашей древнерусской path-dependence. Когда, как свидетельствует Энн Эпплбаум в книге «Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944-1956)», 4 ноября 1945 года на парламентских выборах в Венгрии победила Партия мелких хозяев – 57% голосов против 17% у коммунистов, куратор венгерской территории Климент Ворошилов заявил, что это ничего не значит. Рабочий класс, поддержавший коммунистов, несет бремя восстановления экономики страны, и потому заслуживает масштабного представительства в парламенте. Ну а дальше начался настоящий террор в отношении победителей. И «широкое представительство рабочего класса» было обеспечено на полную проектную мощность.
Тысячелетняя история, если верить этим утечкам с заседания Экономического совета, сочетается с отказом от торговли суверенитетом. Но чем мы на самом деле торгуем? Нефтью и газом. Чем еще? Угрозами. Пугаем Запад самими собой, а подконтрольное население – Западом.
Нынешние элиты, приватизировав героику Великой войны, приравняли себя к той власти, которая имела отношение к Победе, и вернули современной постгероической эпохе героический смысл: те, кто ее защитят от внутренней пятой колонны и внешних врагов, будут объявлены не просто героями, а наследниками нашей истории.
Это у Милана Кундеры в романе «Неведение», действие которого происходит в Чехословакии первые годы после «бархатной революции» стал возможным такой диалог:
«— Но если страна не суверенна и не стремится ею стать, готов ли будет кто-нибудь умереть за нее?
— Я не хочу, чтобы мои дети готовы были умереть… Умереть за свою родину, такого больше не существует».
Был он возможен и естествен и у нас в те же годы. Теперь все иначе. Смерть за абстракцию суверенитета – возможна.
Почему – абстракцию? Потому что политически никто на него не покушается. Кажется, это мы взяли Крым, а не кто-нибудь другой, а в 2017-м собираемся проводить референдум о присоединении к России Южной Осетии. И разве гибель российского солдата на Донбассе оправдана идеей суверенитета России?
В экономическом смысле суверенитет — объективно ограниченное понятие, потому что современная рыночная экономика интернационализирована. Архитектор единой Европы Жан Монне считал, что главной послевоенной опасностью для континента стало бы «восстановление Европы, состоящей из суверенных государств, подверженных соблазнам протекционизма». Этот соблазн в широком – не только в сугубо протекционистском, но и в политически изоляционистском смысле – вверг сегодня Россию в экономическую, политическую, психологическую депрессию.
Есть еще один смысл фетишизации суверенитета — мифологический. Его целеполагание – сохранение во власти нынешних лидера и его элит. Но на то он и мифологический — то есть не имеющий к реальному миру отношения. Зато имеющий отношение к политическому пиару.
Россия — идеократия, точнее, даже логократия, потому что ею правят не идеи, а просто слова-месседжи — «тысячелетняя история», «суверенитет», «национал-предатели», «духовность», «Крымнаш», «импортозамещение», «скрепы».
Экономический прагматизм предполагает отказ от слов с искусственным смыслом. Но никакого экономического прагматизма не будет, потому что слова с искусственным смыслом позволяют управлять страной и сохранять власть тех, кто отчаянно хочет ее удержать за счет рядовых россиян.