Князев: Афганистану необходимо принципиальное изменение государственного устройства и формирование конструктивного этносоциального баланса

Из выступления востоковеда Александра Князева «Имитация миротворчества и борьбы с терроризмом как инструменты внешнего управления Афганистаном» на международной конференции «Терроризм и внутриполитические процессы в Афганистане. Переход от войны к политическим решениям в контексте региональной активности», которая прошла в 11 апреля в Москве. Одна из главных задач, которая стоит перед Афганистаном для того, чтобы выйти из этого многолетнего состояния нестабильности и внешней зависимости, в котором он находится сегодня, одним из инструментов решения всего этого комплекса проблем, является создание сильного государства. Создание государства, которое имело бы соответствующие институты, функционально эффективные, способные управлять обществом, контролировать территорию страны, упреждая все существующие в данное время и возможные в будущем негативные явления. Когда мы сегодня говорим об угрозах из Афганистана, мы же понимаем, что нам угрожают не афганцы, не афганское общество, окружающим Афганистан странам угрожает тот факт, что существующее государство — слабое, это государство не управляет страной, оно не контролирует территорию страны, что, в итоге, и используется для воспроизводства каких-то деструктивных вещей по отношению, в частности, к странам-соседям, препятствуя как их развитию, так и развитию самого Афганистана. На протяжении периода, по крайней мере, с конца 2014 года по сегодняшний день, мы наблюдаем имитацию создания централизованного управления страной в лице правительства Ашрафа Гани и Абдуллы Абдуллы. Но эти действия, на мой взгляд, имеют крайне неконструктивный для Афганистана характер. Это попытки монополизации власти преимущественно через силовые инструменты (включая иностранное военное присутствие), и они построены на частном клановом интересе. Они не направлены на достижение общенационального консенсуса, а потому не имеют эффективности для страны в целом, это частный, групповой, клановый интерес. В рамках этой тенденции, во-первых, мы наблюдаем этнизацию органов власти и всего политического процесса. И это не просто пуштунизация, осуществляемая со стороны группы действующего президента Ашрафа Гани. Это попытка монополизировать власть в стране только для определенной части пуштунской элиты, она направлена на достижение доминирования элиты восточных пуштунов-гильзаев, к которым относится сам Гани, к которым относится его ближайшее окружение, включая советника по национальной безопасности Ханифа Атмара, начальника УНБ Мохаммада Станекзая и ряд других, реально осуществляющее обозначенную политику. Учитывая узость элитного круга, допускаемого в структуры власти, фильтруемого по признакам происхождения и регионально-племенной причастности, можно говорить не просто об этнизации, но уже о трайбализации политического процесса, реализуемого группой Ашрафа Гани, вовлекшей в этот процесс и еще одного известного персонажа из числа гильзайских лидеров — Гульбеддина Хекматьяра. Наверное, не является новостью тот факт, что для подавляющего большинства непуштунской части афганского общества «Талибан» — это еще один инструмент пуштунизации Афганистана. С разной степенью интенсивности, в разные периоды времени (у «Талибана» уже большая история), это не только, а иногда и не столько, радикально религиозное движение, сколько движение, главной мотивацией которого является агрессивный этнический национализм. Можно вспомнить период второй половины 1990-х годов, когда это особенно ярко проявлялось. В конце 1990-х годов правительство Бурхануддина Раббани призывало ООН квалифицировать многие эпизоды тогдашней войны как этнические чистки, как этнический геноцид, ООН не проявила к этому интереса, но это уже проблемы ООН. Это противоречие в Афганистане есть, оно действующее, и закрывать на него глаза — значит, не стремиться решить проблему Афганистана в полном объеме, оставляя пространство для продолжения военного и этнополитического конфликта. «Талибан» по-прежнему ассоциируется с пуштунским агрессивным национализмом среди непуштунов: хазарейцев, таджиков, тюркских этносов и всех остальных. Чрезвычайно негативно в этой среде было воспринято соглашение правительства Гани с «Хезби Ислами» Хекматьяра. Естественно, что любая попытка создать государство на основе этнически групповых, клановых интересов влечет за собой целый шлейф негативных последствий. Подобное государство может быть создано только путем чрезмерного применения силы и никогда не будет устойчивым и стабильным. Переговорные процессы по Афганистану последних лет имеют имитационный характер, их содержание изначально означает тупиковый результат. Помимо площадки «московских консультаций», помимо последней ташкентской конференции, были попытки, инициированные Пекином в Урумчи и других местах, были площадки в Норвегии, на базе талибского офиса в Дохе. И все последующие подобные инициативы никогда не будут эффективны, если предложения о «переговорах без предварительных условий» будут сочетаться с воинственными угрозами в адрес талибов со стороны заместителя госсекретаря США, как это красной нитью проходило на недавней конференции в Ташкенте. Недостаток всех переговорных инициатив, включая и московскую, состоит в том, что они строятся на дихотомии. Во всех случаях нам предъявляют лишь две стороны переговорного процесса — «Талибан» и, в качестве его визави, сомнительно легитимное и точно не общенациональное кабульское правительство Ашрафа Гани. Процессы, происходящие в Афганистане, намного сложнее, там не 2 стороны, их 22 или 32… Существует огромный массив непуштунских политических сил, существуют проблемы межэтнической ситуации. И речь надо вести не просто о переговорах и примирении с Талибаном. Кстати, согласен с прозвучавшим тезисом Омара Нессара: а чем будут заниматься рядовые талибы, когда их командиры получат кресла или портфели в управлении страной, займут место в элите?.. Этот вопрос уже актуален применительно к сторонникам «Хезби Ислами», вернувшимся в Афганистан. Но надо учитывать права и непуштунского населения и части пуштунского, которое не относится к сторонникам «Талибана», это большая часть пуштунов-дуррани, это многие северные пуштуны. Общество усложнилось, за последние десятилетия кардинально изменился этнополитический баланс в Афганистане. Соответственно, меняется и роль этносов в жизни страны. Можно посмотреть для примера: кем были хазарейцы до апрельской (саурской) революции и каков их социальный статус сегодня, ведь это совершенно другой этнос, с новыми, другими социальными позициями и соответствующими им запросами на роль в обществе. И эти трансформации относятся не только к хазарейцам, и это обстоятельство должно учитываться в новой конструкции государственного устройства и, естественно, на законодательном уровне. Равноправной стороной любых переговоров должны быть представители всех этносоциальных слоев и представляющих их интересы партий. Необходимы соответствующие субъекты переговорного процесса, возможно, одним из них мог бы стать «Совет командиров джихада», с которым, кстати, в отличие от кабульского правительства, готова вести переговоры Шура Кветты. Необходимо говорить не просто о мире с «Талибаном», необходим старт процессу, направленному на принципиальное изменение государственного устройства и формирование нового, конструктивного этносоциального баланса в стране. Будет это федерализация или создание конфедерации, либо какая-то иная форма, это вопрос обсуждений, но участвовать в них должны все без исключения субъекты реального афганского политического процесса. Обозначенный изъян всех переговорных инициатив свойствен и московским консультациям. Еще один недостаток: отсутствие продуманной и выверенной, программной информационной поддержки в самом Афганистане. В середине прошлого года в Кабуле мне достаточно известные таджикские командиры настойчиво показывали в своих телефонах изображение автомата Калашникова, утверждая, что это — российские поставки Талибану. В позапрошлом году горячо обсуждалась тема российской медицинской помощи талибам на северо-западе Афганистана, когда российские врачи, якобы, работают в талибских госпиталях. Антироссийская пропаганда в Афганистане агрессивна, технологична, настроена на существующие уровни восприятия, и подобные интерпретации сообщений об инициативе Москвы по переговорам с «Талибаном» вызвали массовый негативный эффект по отношению к Москве в подавляющем большинстве непуштунского населения. В думающей же среде непуштунских общин это воспринималось политическая поддержка «Талибана» и пуштунского доминирования со стороны России. И в этом одна из важных причин того тупикового состояния, в котором находится сегодня «московская площадка». Каков может быть результат ташкентской конференции? Реального успеха этот процесс иметь не может по определению, но для того, чтобы максимально монополизировать переговорное пространство вполне можно допустить попытки кабульского правительства и его американских кураторов имитировать некие промежуточные успехи, увязывая их с ташкентской инициативой. Уже год действует «прецедент Хекматьяра, подписано соглашение кабульского правительства с «Хезби Ислами», Хекматиар с основной группой сторонников вернулся в страну, происходит некая реинтеграция его самого и того слоя афганцев, которые его поддерживают в кабульскую и в целом афганскую жизнь. Естественно, что изначительная часть рядовых боевиков «Хезби Ислами», не видя своего места в в Афганистане в этих условиях, влилась в ряды «сети Хаккани», других террористических групп. Для другой части вроде бы происходит некая реинтеграция в афганское общество. Другой вопрос, а каково качество этой реинтеграции? Ответа на этот вопрос пока не озвучивало ни кабульское правительство, ни кто-либо из его внешних союзников, ни сам Хекматьяр… Думаю, что оно скорее негативное, чем позитивное для общего процесса. Как аксиому нужно воспринимать тот факт, что успех любых процессов в Афганистане сегодня в максимальной степени зависит не от самого Гани или его окружения, а все-таки от США. США являются главным контролером военной ситуации, финансовой состоятельности правительства, органов управления, политического влияния на все политические группы. В Афганистане сегодня нет пророссийских политических сил, которые обладали бы каким-то значимым политическим потенциалом. Есть немногочисленные представители элиты, старшее поколение, которое ностальгирует по советскому времени, но они не являются реальной политической силой. Есть политические силы, сориентированные на Иран, но они также не способны в какой-либо критической степени влиять на происходящее. А значит, по большому счету, успех любых переговоров, реализация любых экономических проектов, любые принципиально важные события и процессы могут происходить постольку, поскольку это будет соответствовать интересам США. Для имитации эффективности переговорам в рамках «Кабульского процесса», инициативам Ашрафа Гани и ташкентской конференции, команда Гани вполне может пойти по «прецеденту» Хекматьяра, и, таким образом, при соответствующей информационно поддержке на весь мир продемонстрировать продолжение своего миротворческого процесса, свою миротворческую эффективность. В чем интерес Ташкента? Российский МИД накануне конференции в Ташкенте в своих комментариях отметил, что Россия рассматривает ташкентскую конференцию как продолжение московского процесса. Это — дипломатия. Ни один из спикеров ташкентской конференции ни одним словом нигде не упомянул московскую площадку. Зато и в выступлении президента РУз Шавката Мирзиёева, и в официальных комментариях четко звучит лейтмотив, согласно которому конференция в Ташкенте суть продолжение «Кабульского процесса». Ташкентская конференция вычеркивает Россию (а заодно и Китай, Иран) из числа активных участников всех попыток афганского миротворчества. Такова констатация текущего момента. Интерес Ташкента прежде всего экономический. Афганистан мог бы стать очень важным партнером Узбекистана, придавая в качестве рынка, а особенно — транзитного пространства, новые импульсы той новой модели экономического развития, которая сегодня довольно динамично реализуется Узбекистаном. В качестве примера можно рассмотреть проект продолжения силами Узбекистана железной дороги от Мазари-Шарифа до Герата. Уже построенная и работающая железная дорога от Хайратона до Мазари-Шарифа — это, во-первых, важный участок Северной распределительной сети для военного контингента США в Афганистане. Это важный эпизод вовлечения Узбекистана в афганскую экономику, который вполне правомочно рассматривать в рамках проекта С5+1. Это некий гешефт Узбекистану, получившему возможность работать на севере Афганистана. Но это никак не влияет на американские большие интересы в Афганистане и в регионе. Дорога от Хайратона до Мазари-Шарифа не работает на интересы России, не работает на интересы Китая или Ирана. Этот участок работает на интересы бизнес- и политических групп в северном Афганистане, и на бизнес-интересы Узбекистана. Совсем другое дело — дорога до Герата, в случае строительства соединяющаяся с иранским участком Герат-Хаф. Это уже — сегмент известных глобальных китайских проектов. И это уже не в интересах США, а потому выглядит так же мифически, как и другие поддерживаемые США проекты (ТАПИ, CASA-1000), вызывающие интерес у стран Центральной Азии и вовлекающие их в американские стратегии. Гораздо более важной, нежели Узбекистан, страной для влияния на ситуацию в Афганистане является, безусловно, Пакистан. Без диалога с Пакистаном, без включения его в этот процесс, никакой мир в Афганистане не может быть обеспечен. Пакистан и в первую очередь пакистанская элита уже много лет находятся в состоянии фрагментации. С одной стороны, это достаточно традиционное взаимодействие с США и с арабскими странами, включая и финансовую поддержку Исламабада. С другой стороны, уже является действующим предложение гораздо больших по масштабам китайских денег. А поскольку Пакистан несколько десятилетий был модератором большинства афганских антиправительственных кампаний, начиная с восстания 1975 года еще при Мохаммаде Дауде, то, естественно, есть реальные возможности влияния, связи, знание людей и т.д. В пакистанском вопросе так называемая «новая политика Трампа», подталкивающая Исламабад в разряд изгоев и усиленно сталкивающая его (в том числе в Афганистане) с Дели, эта политика с точки зрения интересов России, Китая может оказаться вполне полезной, подталкивая его на сторону соперников США в регионе. Поэтому вовлечение Пакистана в затормозившийся процесс «московских консультаций» можно считать одной из главных заслуг московских инициатив по Афганистану, требующих активного продолжения. Александр Князев