«Понадобится еще парочка серьезных обострений». Чем продолжатся переговоры России с США

На этой неделе Москва ждет встречных предложений от Вашингтона и НАТО на неприемлемые для Запада российские проекты договоров о безопасности в Европе. Атмосфера накалена до предела: российский МИД предупреждает о «конфронтации, которая может иметь необратимые последствия». Два главных вопроса — какой ответ от США и НАТО мог бы  удовлетворить Кремль, и каким будет военно-политический ответ России, если удовлетворительного ответа не будет. Мы изучили, что об этом думают самые осведомленные о настроениях в Кремле международники, и задали те же вопросы независимым экспертам.  Федор Лукьянов Главред журнала «Россия в глобальной политике», глава Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), научный директор клуба «Валдай» В США дело представляется так, что разговор идет об Украине и, соответственно, смысл встреч — предотвращение якобы почти неминуемого российского вторжения в эту страну. Американские представители постоянно говорят именно об этом, требуя доказательств того, что подобного не будет. То есть Соединенные Штаты настаивают, что речь о конкретной, хотя и серьезной проблеме. Для России смысл процесса — не украинский вопрос, а как раз принципы европейской безопасности, пересмотр того, что было некогда принято, прежде всего — неограниченного права НАТО на распространение своего влияния. <...> Российское требование — политические переговоры о стратегии, базисе взаимоотношений. Только после них, полагают в Москве, есть резон обсуждать прикладные аспекты. В противном случае мелкие коррекции не решат главной беды, а только усугубят ее, как уже случалось с техническими договоренностями девяностых и нулевых годов. Громкая и бескомпромиссная позиция Москвы – вероятно, способ не допустить именно этой технократизации переговоров, сохранить их в политической плоскости. Цель США – противоположная. Пока эти противоречия выглядят неразрешимыми. Требования – предельно публичны, то есть отказ от них, по идее, может быть воспринят как слабость, получается, что переговоры заведомо обречены. Несмотря на это, к ним обстоятельно готовились. Делегации с обеих сторон – России и США – внушительные, такие группы профессионалов, в принципе, не собирают, чтобы просто обменяться лозунгами. Разрыв в восприятии столь велик, что может потребоваться/случиться новая и достаточно опасная эскалация, чтобы заставить стороны сбросить оковы с воображения, реально искать оригинальные форматы договоренностей. Но на то и смена исторических вех, чтобы политики и дипломаты в кои-то веки вырвались из привычной бюрократической рутины и вернулись к сути своей профессии. Из колонки редактора в журнале «Россия в глобальной политике», 12 января Те принципы, против которых Россия сейчас возражает, были заложены в 1990 году — сначала в переговорах о статусе Германии после объединения, а затем в так называемой Парижской хартии для новой Европы — а именно право каждой страны Европы самой определять форму обеспечения своей безопасности. Формула очень красивая, с ней трудно спорить. Но на практике это означало право вступления в военно-политические альянсы — вроде как бы разные, но фактически на тот момент выбора не оставалось. Варшавский договор доживал последние недели, а НАТО была на подъеме и дальнейшие десятилетия проходили под лозунгом того, что евроатлантические институты и являются институтами европейской безопасности — и все желающие эту безопасность себе гарантировать могут вступать в НАТО, а в каком-то смысле и должны. Вот против этого сейчас Россия и возражает. <...> Я думаю, что какая-то схема может быть выработана. Россия говорит, что нам нужны юридически обязывающие гарантии нерасширения НАТО. Это нереально. Такого не будет. Если НАТО пойдет на такое, то может будет НАТО сделать ручкой. Это требование явно запросное. Но тот принцип, против которого мы возражаем, закрепленный в Парижской хартии, — он не был юридически обязывающим. Парижская хартия не была юридически обязывающим документом. Это была мощная политическая декларация. Я могу вообразить, что если атмосфера переговоров будет как-то меняться к лучшему, то стороны гипотетически могли бы подойти к моменту, когда они готовы принять другую политическую декларацию такого масштаба — формулировки там могут быть любыми,  но фактически денонсирующую [принципы Парижской хартии]. А дальше уже можно говорить о том, о чем американцы готовы говорить, — о контроле над вооружениями. Но мы пока бесконечно далеки от этого. И я боюсь, что, прежде чем мозги у всех прочистятся до такой степени, чтобы к такому подойти, понадобится еще парочка серьезных обострений и демонстраций силы, как мы наблюдали в прошлом году дважды с российской стороны. <...> Так далеко, что есть прямо риск войны, я бы не заходил. Война возможна, но это уже, во-первых, крайний сценарий, а во-вторых, ничего никому не принесет кроме новых проблем. Скорее можно говорить о другом. Эскалация напряженности, в том числе военными способами, — это столетиями был нормальный, легитимный инструмент международных отношений. Мы в последние десятилетия — из-за того, что Холодная война осталась холодной и закончилась, слава богу, без столкновения — впали в иллюзию, что теперь так и будет, и силовая составляющая не играет такой роли, как раньше. Но сейчас мы вернулись к норме. Это такая политика, ей владеют Россия, США, Китай. И мы можем наблюдать еще довольно резкие демонстрации — опасные, на грани, но все-таки не с целью войны, а именно с целью принуждения к каким-то договоренностям.  Из интервью радио Sputnik, 13 января Дмитрий Тренин Глава Московского центра Карнеги Вероятность того, что США выполнят российские требования в той форме и в те сроки, которые предложены Москвой, равна нулю. Теоретически возможны договоренности по двум из трех ключевых тем: нерасширения [НАТО] и неразвертывания [ракет средней и меньшей дальности в Европе]. Такие договоренности, однако, могут носить политический, а не юридически обязывающий характер. В отдельных российских комментариях говорилось об отзыве положений Бухарестской декларации НАТО 2008 года о том, что Украина и Грузия «станут членами НАТО». Однако вряд ли это произойдет на мадридском саммите альянса 2022 года: символика может не иметь реального содержания, но отказ от нее сопряжен с чувствительными морально-психологическими потерями для НАТО. Это, однако, не единственный путь. По инициативе США НАТО, например, может объявить долгосрочный мораторий на прием новых стран. Президент США Байден уже говорил о десяти годах «непринятия Украины» в альянс; некоторые американские эксперты говорят о 20–25 годах. Заместитель министра иностранных дел РФ Сергей Рябков отчетливо произнес «никогда». Для подавляющего большинства ныне здравствующих ведущих политиков и высших чиновников «никогда» может означать – не при моей жизни. Для примера можно назвать срок 69 или хотя бы 49 лет. По неразвертыванию ракет средней дальности и других ударных вооружений также можно договориться – в рамках не договора, а межправительственного российско-американского соглашения, которое в США не подлежит ратификации. В ходе переговоров по этому вопросу можно было бы также снять озабоченности сторон в отношении американских пусковых установок ПРО и новой российской крылатой ракеты. Наконец, из списка претензий по инфраструктуре восточного фланга НАТО можно было бы выделить конкретные беспокоящие вопросы и решить их в рамках договоренности о мерах доверия. Ничто из перечисленного не подходит под понятие гарантий безопасности или юридически обязывающих документов, но, как уже отмечалось, первые у России давно имеются в форме арсенала ядерного сдерживания и наличия боеспособных вооруженных сил, а вторые практически недостижимы и в любом случае неабсолютны. Тем не менее это, говоря словами президента Путина, было бы «кое-что», зафиксированное в письменном виде. <...> Надо иметь в виду, что российские требования к США и НАТО – это на самом деле стратегические цели российской политики в Европе. Если не удастся достичь их дипломатическим путем, они будут реализовываться иными способами. Российские официальные лица упоминали, что в случае неудачи переговоров Москва примет военно-технические и даже военные меры. Эти меры не были заранее анонсированы – в отличие от западных санкций на случай вторжения России на территорию Украины. Но они широко обсуждаются. Вероятно, речь пойдет о широком наборе мер – от продолжения силового давления и размещения в тех или иных регионах новых систем вооружений до гораздо более тесного взаимодействия с союзной Белоруссией и более тесной координации с китайскими партнерами. Важно, чтобы такие меры отвечали на существующие угрозы безопасности России и не провоцировали возникновение новых угроз. Не стоит стремиться к простому военно-техническому и военно-стратегическому наказанию Запада за его неуступчивость. Главное для Москвы – поддерживать устойчивость сдерживания при любых возможных изменениях военно-политической ситуации, парируя угрозы и предупреждая их и тем самым выстраивая систему национальных гарантий безопасности, основанную не на соглашениях с потенциальным противником, а на его сдерживании. Из статьи на сайте Московского центра Карнеги, 13 января. Владимир Фролов Независимый эксперт по международным отношениям, бывший сотрудник российской дипмиссии в США На мой взгляд, российские требования письменных ответов — это не более чем способ потянуть время и продолжить еще немного информационную операцию прикрытия, каковой является вся переговорная инициатива о гарантиях безопасности. Это также способ сохранить свободу маневра для российского руководства для принятия решения в ту или иную сторону. Я не вижу, чем письменные ответы США и НАТО могут сильно отличаться от того, что было уже сказано РФ устно. Российские драфты соглашений уже отвергнуты Западом и не будут основой для дальнейших переговоров, которые США и НАТО хотят сделать чисто техническими — по контролю за отдельными видами вооружений и ограничениям на военные учения (и то только при условии, что до начала переговоров РФ отведет свои войска от границ Украины). Ясно, что сугубо технические переговоры (возможно, устроившие бы большую часть российской элиты) не устраивают человека, принимающего решения. Компромисс, максимально возможный для Запада (и только при решительной поддержки Байдена, Макрона, Шольца и Драги), — это политическое заявление на саммите альянса, что в обозримом будущем альянс не планирует принятия новых членов (что фактически верно). Это было бы чисто политическое заявление без юридических гарантий, но оно наверное устроило бы Кремль — [замглавы МИД, главный российский переговорщик] Сергей Рябков на что-то подобное намекал в Женеве. Я оцениваю шансы на такой прорыв — менее 30%. Но при наличии хотя бы такого неформального отказа от расширения НАТО возможны продуктивные переговоры по ракетам малой и средней дальности и ограничению учений в Европе. При этом, однако, все это не решает наших проблем с Украиной. И несмотря на то, то переговоры провалились, сам этот итог не ухудшает отношения РФ с Западом. Их ухудшит только военная операция против Украины, но и тут возможны варианты западного гнева — в зависимости от масштабов, целей и длительности военных действий. Алексей Макаркин Замдиректора Центра политических технологий К сожалению, достижение какого-либо реального компромисса между странами осложняется тем, что Россия в этой игре раз за разом поднимает ставки. То, что ключевые пункты предложений Кремля — гарантия о нерасширении НАТО и возвращение военной инфраструктуры альянса к состоянию на 1997 год — неприемлемы для Запада, было понятно сразу. Теперь вопрос в том, как Россия ответит на то, что США готовы обсуждать только вопрос про размещение ракет. Последние дни Россия продолжает усиливать напряженность и уже начала прямо говорить о неких военных решениях. С другой стороны и Америка уступать не собирается. В итоге здесь вряд ли будет дальнейшее развитие официальных переговоров — начнется неофициальная дипломатия и контакт через отдельные каналы (например Ушаков — Салливан), как это было во время Карибского кризиса. Если страны вообще ни о чем не договорятся, дальше военный или военно-технический ответ России кажется вполне реальным. Это может быть не только военная операция на Украине, но и размещение ракет вблизи США или же признание ДНР и ЛНР. Здесь важно отметить, что Кремль сейчас мало волнуют экономические и финансовые последствия такого шага. После того, как было произнесено слово «военный ответ», российский рынок и рубль упали. Но после 2014 года власти вообще мало обращают внимания на рынки: для них это все что-то далекое и виртуальное, а реальное и важное — это ракеты, танки и самолеты. Иван Тимофеев Программный директор Российского совета по международным делам Формально то, что удовлетворило бы Москву (о чем мы можем с уверенностью сказать), уже было официально представлено Кремлем. Проблема в том, что сделать то, что хочет Россия, для США и НАТО невозможно. Сейчас развилка следующая — примет ли Москва логику обсуждения отдельных пунктов положений о безопасности или откажется обсуждать документ вообще, поскольку основные тезисы будут отвергнуты. Судя по тому, что дипломаты запрашивают письменный ответ на каждый пункт пакета предложений, можно предположить, что в Кремле все-таки не исключают обсуждение отдельных положений, и это внушает оптимизм. Но обстановка достаточно напряженная. То, что Россия делает жесткие заявления (например, про военное решение) не означает, что страна сознательно идет на эскалацию. Я бы отметил, что американцы также выступают с жесткими заявлениями — например, грозятся крупными санкциями и уже подготавливают соответствующие законопроекты. Обе страны заходят на переговоры с высокими ставками. ]]>