Лион Измайлов: «Наша ссора с Гурченко стала для меня ударом»

«Я протягиваю через стол фото, Гурченко берет… Что же тут началось! Такого мата, признаюсь, я...

«Я протягиваю через стол фото, Гурченко берет… Что же тут началось! Такого мата, признаюсь, я никогда в жизни не слышал ни до, ни после. За все время ее тирады я не проронил ни слова, ждал, когда Люся успокоится, но весь покрылся пятнами. Я расстроился, конечно. Все за столом замолчали, не понимая, что делать дальше», — рассказывает писатель-сатирик Лион Измайлов.

— Лион Моисеевич, ваш литературный псевдоним Измайлов расшифровывается как «из МАИ». Вы — выпускник этого известного технического вуза. Однако, окончив его, не стали создавать самолеты, а продолжили писать юмористические рассказы, которыми увлеклись в студенческой самодеятельности. Так кто вы — позор или гордость МАИ?

— В свое время и студенты, и преподаватели Московского авиационного института были рады тому, что я стал известным писателем-юмористом. После окончания вуза я еще долго приходил в свою альма-матер и выступал там. Более того, в течение нескольких лет даже руководил в студенческой самодеятельности авторской группой. Именно тогда, году в шестьдесят девятом, я познакомился со студентом факультета «Двигатели летательных аппаратов» Мишей Задорновым, который перевелся в МАИ из Рижского политеха. Он стал приходить ко мне, показывал свои первые опусы. Парень был невероятно одаренный, он создал в институте студенческий Театр эстрадных миниатюр. Ставил с ребятами спектак­ли — настолько уникальные, что театр получил премию Ленинского комсомола. А еще Миша писал рассказы. Причем серьезные. Его отец Николай Задорнов — автор исторических романов, лауреат Сталинской премии. Сын, конечно, должен был пойти по его стопам. Но, встретившись со мной, Миша окунулся в юмор, и рассказы его стали юмористическими. Лет десять Задорнов первым делом приносил их мне. Я помогал, комментировал, правил, учил, что и как надо переделать в тексте… Возвращаясь к вашему вопросу, скажу: в МАИ есть Клуб выпускников, так вот ни меня, ни Задорнова туда никогда не приглашали. (Улыбается.)

— Зачем вам этот клуб! Вы с Задорновым легко могли бы учредить свой, альтернативный Клуб выпускников МАИ. Ведь институт окончило немало творческих людей.

— Верно, кроме нас из стен вуза вышли режиссер Элем Климов, писатель Эдуард Успенский, певица Майя Кристалинская, писатель Феликс Камов — один из авторов «Ну, погоди!»…

— Насколько я понимаю, с Михаилом Задорновым вы дружили почти 50 лет. Можно сказать, что он был вашим самым близким другом?

— Одним из, чтобы никого не обижать. Дело в том, что первое время Миша приходил ко мне как к старшему товарищу. Он был еще студентом, я же вовсю выступал, принимал участие в фестивалях. Но я чувствовал, что Задорнов тянется ко мне. Удивительно, сама жизнь нас нередко сводила самым невероятным образом. Возвращаюсь как-то на электричке в Москву, проводив знакомую девушку, которая жила далеко за городом. И вдруг в этом же вагоне откуда ни возьмись появляется Миша Задорнов. Он тоже кого-то провожал... Потом, начиная года с восьмидесятого, когда он стал уже более-менее писать и печататься в «Литературной газете», я брал его с собой на концерты. Раньше у нас была замечательная гастрольная компания — Арканов, Горин, Хайт, Хазанов, — а тут мы остались с Аркановым вдвоем. Вот и пригласили молодых писателей-юмористов — Мишу Задорнова и Ефима Смолина. Ездили по разным городам. Миша выступал хорошо, а потом он очень быстро раскрутился в чрезвычайно популярной телевизионной передаче «Вокруг смеха», которую вел Александр Иванов, виртуозный пародист.

— А потом уже Задорнов стал звать вас на свои выступления…

— Когда у Миши появился номер «Два девятых вагона», его узнала вся страна. На рубеже 80-х и 90-х он явно перерос меня, уже собирал Дворцы спорта и мог четыре часа стоять на сцене, доводя зал до истерики своим юмором. Задорнов, я считаю, был классическим стендап-комиком, который сто очков вперед даст любому из нынешних представителей этого жанра. Ведь он не просто читал монологи, но и общался с публикой, которую прекрасно чувствовал. Рассказывал ей о себе, своей жизни, своих друзьях. Став мегапопулярным, Миша уже сам начал звать меня на свои выступления. Помню жуткий 90-й год, концертов нет. Но тут звонит Задорнов, говорит: «Хочешь выступить со мной в «Лужниках»?» Я отвечаю: «Конечно, хочу!» Мы не только вместе выступали, но и встречались, выпивали, ходили друг к другу в гости, особенно когда стали соседями. Один мой знакомый уезжал в Израиль и продавал свою квартиру рядом с моим домом. Я пришел к нему, договорился, и Миша купил эту квартиру. До этого он жил на 24 квадратных метрах на северо-востоке столицы.

— Говорят, встречаясь, вы с Задорновым любили перемыть коллегам косточки?

— Обязательно, как без этого! (Улыбается.) Но, скажу вам по секрету, так поступают абсолютно все артисты, а также все писатели-сатирики. У нас с Мишей была своя шуточная игра, мы садились, я доставал блокнот и говорил: «Ну, кого мы сегодня будем…» Дальше следовало крепкое словцо, похожее и по звучанию, и по смыслу на «обсуждать». Мы составляли список, набиралось человек двенадцать. Но до поименного разбора дело, как правило, не доходило. Мы обсуждали список целиком, всех скопом. (Смеется.)

— Представляю, какие искры юмора летали, когда юмористы собирались большой компанией...

— Это точно, много было забавных историй. Помню такую шутку Ар­кадия Хайта. В день 70-летия Леонида Брежнева в кругу друзей он остроумно заметил: «Несмотря на то что Леонид Ильич старше советской власти, выглядит он значительно лучше». Как-то Аркаша придумал оригинальнейшую фразу, состоящую из имени, отчества и фамилии: Пал Палыч Смертью-Храбрых. К сожалению, Шендерович, выступая на сцене, приписал ее себе, что, конечно, не делает ему чести. Сколько бы человек ни было за столом, Хайт для каждого мог придумать репризу, причем классную. По чувству юмора я его ставлю даже выше Михаила Жванецкого. Спору нет, Жванецкий был остроумнейшим человеком, но он писал только монологи, а Хайт еще и создавал мультфильмы, пьесы, сценарии больших фильмов.

— Вы хорошо знали Жванецкого?

— Да, было время, мы на гастролях даже жили в одном номере. Помню свою первую поездку в составе бригады «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты» в Томск в 1972 году. Всех мэтров — Арканова, Горина, Веселовского, редактора «Клуба 12 стульев», — поселили в отдельных номерах люкс. Нам же с Мишей дали один простенький номер на двоих. Я отнесся к этому спокойно, поскольку был самым молодым, начинающим писателем-юмористом, Жванецкий же переживал из-за такого отношения к себе. Просто тогда еще никто не знал, что он гений. Вскоре выяснилось, что вдвоем мы можем отлично проводить время. Миша сказал: «Ты там гуляешь с девушками, а я тут сижу один. Давай, приведи двоих». Я приводил двух девушек, и мы веселились все вместе. Это уже потом, в 90-х годах, Жванецкий стал таким маститым и недосягаемым, что мы практически не общались. Он получил театр, вращался среди политиков, членов правительства, короче, стал совершенно другим человеком.

— Надо же! Это явно не характеризует Жванецкого с хорошей стороны…

— А я и не говорю, что это хорошо. Писатель он гениальный, а человек, мягко выражаясь, сложный…

— При этом не все понимали, о чем он писал…

— Конечно. Я не раз встречал людей, которые говорили, что терпеть не могут Жванецкого, поскольку совсем не понимают его тексты. Это еще раз подтверждает истину — каждый должен работать на свою аудиторию, знать ее, специально готовиться к тому или иному выступлению. Одно дело, например, курортная, отдыхающая публика, другое — концерт в Доме актера, куда приходят люди искушенные, сами умеющие блеснуть юмором.

— Что такое юмор?

— Когда страшно хочется смеяться.

— А сатира?

— Когда хочется смеяться, но страшно.

— Тех, кто лишен чувства юмора, Людмила Гурченко называла ущербными людьми, калеками...

— Очень на нее похоже, так как сама Люся была в высшей степени юморной, хулиганистой! Мы дружили, нередко встречались, я приглашал ее в одно из своих телевизионных «Шоу-досье». Но однажды чувство юмора Гурченко напрочь изменило. Произошло это после спектакля, где она играла вместе с Сергеем Шакуровым. Как только он закончился, мы все вместе поехали в ресторан «Пушкин», где уже был накрыт стол человек на пятнадцать. Люся сидела напротив меня со своим мужем Сергеем Сениным. И вот мы выпиваем, закусываем, и в какой-то момент я говорю: «Люся, ты даже представить не можешь, какую роскошную фотографию я тебе принес, она хранится у меня с давних лет!» Эту фотографию я обнаружил у себя дома буквально накануне. На ней была запечатлена Людмила Гурченко периода «Карнавальной ночи». Собираясь на спектакль, я прихватил фото с собой специально для Люси. И вот настал удобный момент сделать ей такой подарок. Я протягиваю через стол фото, Люся берет… Что же тут началось! Такого мата, признаюсь, я никогда в жизни не слышал ни до, ни после. За все время ее тирады я не проронил ни слова, ждал, когда Люся успокоится, но весь покрылся пятнами. Я расстроился, конечно. Все за столом замолчали, не понимая, что делать дальше. Затем, несмотря ни на что, мы продолжили пить, есть. Позже Гурченко мне объяснила, что просто терпеть не может напоминаний о возрасте. К счастью, мы быстро помирились, но для меня это было ударом.

— Современных юмористов знаете? «Уральские пельмени», Comedy Club смотрите?

— Да. Считаю, что «Пельмени...» очень хороший коллектив, может быть, они вообще лучше всех. И миниатюры великолепные, и играют ребята прекрасно. Во всяком случае, когда они были в самом расцвете. Последний год я их не видел. Что касается Comedy Club, то в самом начале они мне не нравились из-за своего постоянного мата. Матом крыли все что ни попадя. Я же матерщину вообще не употребляю и считаю, что артисты сквернословят, когда не очень хорошо умеют делать свое дело или когда им не хватает слов. Мат часто идет от неуверенности в себе. Но сейчас Comedy изменились. Прекрасно выступают и Карибидис, и Харламов. Безо всякого мата обходятся, и замечательно все выглядит, смешно жутко! Парни набрались мастерства, любо-дорого на них смотреть. И авторы, чувствуется, грамотные у них там.

— Припомните, когда юмор вам реально помог в жизни, спас положение.

— Например, в советские дефицитные времена мы выступали со своими шутками в продуктовых магазинах, и за это нам позволяли отовариваться там. Однажды Гена Хазанов привез меня в магазин «Диета» напротив памятника «Рабочий и колхозница» и познакомил с директором, а тот отправил к мяснику. И дальше лет десять я ходил к этому мяснику, и он мне всегда давал мясо, которое действительно можно было есть…

— Не сомневаюсь, что директора магазинов встречали вас с распростертыми объятиями, это-то понятно… Но я имел в виду, помогает ли юмор в отношениях с людьми?

— Сразу приходит в голову одна старая история. У меня была девушка, мы встречались, но произошел разлад, мы стали часто ссориться. Одно особенно тяжелое выяснение отношений случилось в метро. Мы стоим, серьезно ругаемся, и вдруг, не знаю почему, что-то щелкнуло в моем мозгу, я пристально посмотрел на нее и — подмигнул. В миг наступила разрядка, и мы расхохотались. Хотя до этого момента у обоих в пылу спора были физиономии, перекошенные от гнева.

— Эта девушка и стала в результате вашей женой?

— Нет, с будущей женой Леной Сорокиной, работавшей тогда фоторедактором в журнале «Путешествие в СССР», я познакомился позже, в 72-м году. Спустя три года мы поженились. А еще через три года из-за сложных жизненных обстоятельств развелись, хотя очень любили друг друга. Причем расстались мы в мае, в сентябре официально развелись, а в декабре встретились буквально на минуту, чтобы подписать какие-то деловые бумаги, но поняли, что жить друг без друга не можем. И с тех пор не расстаемся! В 83-м году мы с Леной повенчались. Венчал нас Алек­сандр Мень, мой духовный отец, невероятный по своим качествам человек, который оказал на меня сильнейшее влияние. Как-то я пришел к нему и задал вопрос, который мучил еще замечательного писателя-сатирика Михаила Зощенко: не безнравственно ли шутить, насмехаться над другими? Ведь таким образом — вольно или невольно — ты ставишь себя выше людей, глядишь свысока, считая себя исключительным. Но чем ты, собственно, лучше? Поверьте, это было не праздное любопытство. Я реально думал, что надо завязывать с юмором, иначе на меня начнут сыпать­ся беды, может, я серьезно заболею. Но Александр Мень меня успокоил. Он сказал, что юмор — нужная и полезная вещь в нашей нелегкой жизни. Когда человек шутит, он поднимает настроение окружающим, смех, стало быть, несет по­ложительный заряд. «Главное, — подчеркнул отец Александр, — когда смеешься, не включать злобу, не обижать людей, а делать это исходя из любви к ним».

— Получается?

— Не всегда, конечно… (Вздыхает.) Но я стараюсь шутить без злости, так, чтобы своими шутками никого не оскорблять.

— Высмеивая пороки, писатели-сатирики могут сделать человека хоть немного лучше?

— К сожалению, ни литература, ни кино, ни театр, ни музыка, ни искусство вообще не меняют человеческую природу. Сколько лет люди восхищаются картинами Леонардо да Винчи, читают «Дон Кихота», слушают музыку Моцарта, и что? Разве человечество за все эти века стало лучше, люди перестали воевать, ненавидеть, убивать друг друга? Другой вопрос, что искусство может сделать наше существование не­много легче, чуть поменять нашу психологию, научить сопереживать, подсказать, как не впасть в отчаяние в трудные минуты. Может, после какой-то книги или какого-то фильма тебе не захочется послать куда подальше коллегу, затеять с кем-то ненужный, мелочный спор, обидеть на улице незнакомого человека, грубо ответить жене… Разве это мало?

Статьи по теме:

• «Тренировочный брак»: Лион Измайлов рассекретил роман с журналисткой