Горький вкус детства
30 октября — День памяти жертв политических репрессий
Как известно из истории, состоявшийся в 1927 году очередной съезд ВКП(б) поставил задачу коллективизации всего сельского хозяйства в СССР и перевода его на социалистический путь развития. К этому времени, с подачи высшего партийного руководства страны, все более-менее зажиточные крестьяне в СССР стали неизменно именоваться «кулаками». Кулачество в СССР расценивалось как враждебная трудовому народу сила. Усилился налоговый гнет на все сельское население, а кулакам, кроме того, повсеместно вменялось так называемое «твердое задание» по выплате дополнительных объемов налогов натуральными продуктами или же их денежным эквивалентом. А за недоимки по налогам власть стала отбирать у крестьян запасы зерна, домашний скот и сельхозинвентарь.
Путь в неволю
Обо всех коллизиях, случившихся с его родителями и родными братьями в те непростые предвоенные годы, вспоминает младший сын монокского казака Иван (II) Ананьевич Байкалов (1922–2003 гг.), которого ныне уже нет с нами. Он участник Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., гвардии подполковник в отставке. Ветеран войны и труда прожил долгую жизнь. Начав воевать рядовым красноармейцем-лыжником грозной осенью тяжелейшего для страны 1941 года в Подмосковье, Иван Ананьевич прошел практически всю войну на передовой и закончил Великую Отечественную командиром стрелковой роты в Праге, 12 мая 1945 года. В боях с немецкими захватчиками наш земляк был трижды ранен и награжден тремя боевыми орденами и несколькими боевыми медалями. Некоторые его воспоминания о войне ранее уже были опубликованы в газете «Абакан» и вызвали живой отклик наших читателей. Вот как вспоминал о временах политических репрессий в истории нашей страны сам Иван Ананьевич.
«…Несколько забегая вперед, напишу, что вскоре после окончания Великой Отечественной войны, в 1946 году, я был уволен из Советской армии с должности командира стрелковой роты из-за последствий трех ранений и контузии, которые я получил на фронте. После увольнения в запас я вернулся в Сибирь и поступил на учебу в Абаканский учительский институт. Кстати, мне довелось учиться на одном курсе с будущим известным хакасским писателем М.Е. Кильчичаковым, также бывшим фронтовиком. Именно во времена студенчества я в первый раз прочел роман знаменитого советского писателя М.А. Шолохова «Поднятая целина». И как будто вновь пережил «коллективизацию» и связанное с нею «раскулачивание», невольным свидетелем и участником которых мне довелось быть в свои детские годы. Чем дальше я читал написанное знаменитым советским писателем произведение, тем все более мне начинало казаться, что события, о которых так подробно написано в романе будущего нобелевского лауреата по литературе, разворачиваются не на хуторе Гремячий Лог станицы Вешенской Всевеликого войска Донского, а происходят на моей малой Родине — в бывшей казачьей станице Монок Минусинского уезда Енисейской губернии.
Вот как это было. Ранней весной 1930 года середняцкое хозяйство моего отца подверглось «раскулачиванию». Сам глава семьи — мой отец — и его жена — моя мама — были лишены избирательных прав. А отцу, как главе семьи, было выдано т. н. «твердое задание» — сдать дополнительно к уже сданному зерну по сельхозналогу еще 600 пудов зерна. Естественно, взять такое количество зерна весной было негде. Тотчас моего отца объявили «саботажником» — лицом, которое не исполняет решение местных советских органов, говоря языком тех лет — «саботирует решение советской власти». В марте 1930 года отец — Ананий Ильич, которому шел 61-й год, был арестован и препровожден в Минусинскую тюрьму, где «особая тройка» ОГПУ Западно-Сибирского края приговорила его к высылке на вечное поселение в Туруханский край. Вместе с ним были репрессированы и многие его земляки — полтора-два десятка крепких единоличных хозяйств из Большого Монока: Александровы, Байкаловы, Воротниковы, Терских, Шуваевы, Юдановы…
Летом 1930 года высылке из села подверглась и вся остальная наша семья во главе с мамой, Феоктистой Марковной, урожденной Сипкиной, в том числе ее малолетние сыновья: Михаил, Василий и я. Старшего брата и двух моих сестер не тронули, потому что все они проживали самостоятельно, а сестры к тому же уже были замужем и жили своими семьями. Поздно вечером нас нашел председатель сельсовета, который и вручил маме предписание РИКа о нашей высылке из родного села. В нем значилось, что «в течение 48 часов [далее перечисление наших ФИО] обязаны покинуть село и самостоятельно прибыть на районный пункт сбора административноссыльных». В противном случае всем нам грозило тюремное заключение. Вот так и начался наш путь в неволю. В конечном итоге вместе с мамой и братьями мы оказались в самом северном, Тегульдетском, районе Томской области, в леспромхозе, известном многим ссыльным под названием «Центрогарь».
Вскоре к нам вернулся из Туруханска отец. Оказалось, что он все это время добивался воссоединения с семьей. Приехал к нам он уже тяжелобольным человеком. И вскоре его не стало. Весной 1933 года, уже после смерти в ссылке отца, мы бежали из ссылки. Сначала в побег ушли Михаил и Василий, которых перевели на другой участок ЛПХ, а чуть позже и мы с мамой самовольно покинули место нашей ссылки. Когда в одну из ночей мы тайком от всех вернулись на свою малую Родину, то тут же нам стало понятно, что проживать далее в Большом Моноке для нас нет никакой возможности. Почти еженедельно в селе происходили все новые и новые аресты местных жителей — колхозников: массовые политические репрессии начала 1930-х начинали набирать свои обороты. Поэтому мы переночевали в доме моей старшей сестры всего одну ночь и еще затемно ушли из ее дома. В целях безопасности от возможного ареста и повторной высылки органами НКВД мы поселились в соседнем Таштыпском районе, на различных участках Арбатского леспромхоза. Наша мама была родом из Малых Арбатов, и мы поселились у ее дальних родственников. С этого момента наша многодетная семья Байкаловых, по существу, распалась на части. Больше она уже никогда в силу различных причин, главные из которых — репрессии и начавшаяся вскоре война, так и не могла собраться под одной крышей.
Драматичные перемены
В конце 1920-х — начале 1930-х годов по решению РКП(б) в СССР была начата всеобщая коллективизация — организация по всей стране коллективных сельхозпредприятий. Эта кампания по созданию колхозов проходила на местах весьма и весьма драматично. Среди зажиточных жителей, ведущих единоличное хозяйство, желающих вступить в колхоз было немного. Большинство таких семей кормились своим трудом, и, надо сказать, кормились неплохо. А что они получат от вступления в колхоз, от новой и незнакомой им колхозной жизни — это был еще большой вопрос. Сначала в нашем селе образовалось товарищество по совместной обработке земли. Это была небольшая сельскохозяйственная коммуна — товарищество по совместной обработке земли под названием «Веселый труд». Она объединила немногочисленную прослойку бедняцких хозяйств в селе. Однако ТОЗ «Веселый труд» просуществовало совсем недолго, так как его члены все больше надеялись на помощь советского государства, не очень-то утруждая себя тяжелой работой хлебороба. Свой первый весенний сев они провели кое-как, с нарушением всех сроков, привели в негодность не только лошадиную упряжь, но и угробили нескольких рабочих лошадей, а также вывели из строя часть появившегося у них сельхозинвентаря.
Тем не менее, коллективизация в стране все более «набирала обороты», и в 1929 году на базе сельхозкоммуны в Большом Моноке было создано новое коллективное хозяйство — колхоз, который получил название «Горный Абакан». Этим сельхозпредприятием, расположенным на бывших казачьих землях, в начале 30-х годов руководил наш зять Федор Алексеевич Терских, который был избран его первым председателем на общем собрании членов колхоза. Вскорее он был арестован и обвинен в саботировании решений советской власти, получил 10 лет лагерей по 58-й статье и умер от непосильного труда и болезни в лагерях Дальстроя, где-то на Камчатке. Зятя сменил на этом посту другой наш земляк — Григорий Спиридонович Байкалов. Оба этих председателя местного колхоза были репрессированы по политическим мотивам, по 58-й статье УК РСФСР 1926 года, по обвинению в «саботаже решений органов соввласти». Они проходили наряду с другими арестованными колхозниками обвиняемыми по уголовному делу, которое против них организовали и вели следователи Минусинского оперсектора УНКВД по ХАО Западно-Сибирского края. Всего тогда было арестовано и осуждено 205 человек.
Хорошо помню, как мучительно переживал эту непростую пору наш отец. У него никогда не было желания вступать в колхоз. Однако он видел и чувствовал, как неприязненно стали относиться к «единоличникам» работники сельсовета и активисты «комбеда». Было видно, что местная власть в лице председателя сельсовета и небольшого бедняцкого актива, мягко скажу, явно не симпатизировала лицам, самостоятельно ведущим единоличное хозяйство. Более того, власть решала многие насущные проблемы за счет хозяев-единоличников.
В начале 30-х годов социальное расслоение и непримиримые противоречия между бывшими станичниками в Моноке нарастали, как снежный ком. Раскулачивание самых зажиточных жителей здесь происходило по одному и тому же «сценарию». Одним из первых было разорено хозяйство семьи моего родного дяди по отцу — Егора Ильича Байкалова. Единственная его вина была в том, что он в своем хозяйстве имел жатку-«лобогрейку», которую часто давал своим знакомым и соседям за небольшую плату в страду. Он тут же был обвинен в том, что использовал «батраков-поденщиков» — по законам тех лет наемный труд в СССР был строго запрещен.
А позднее и мне самому довелось увидеть воочию, как это происходило с нашими соседями — семьей старого казака Арсентия Шуваева. Их семья жила в большом крестовом доме, с красивыми резными наличниками на окнах. В собственности семьи Шуваевых было около десятка хороших лошадей, большое стадо коров, овец и много иной живности. В собственности этой семьи имелись и некоторые сельхозорудия, значительно облегчающие тяжелый сельский труд: жнейка, веялка и сенокосилка… А их заимка, расположенная в долине речки Монок, в районе «Шуваевского бродика», по существу, была в те далекие годы настоящей сельскохозяйственной фермой, где многочисленная трудолюбивая семья Шуваевых работала на своем участке земли в поте лица от зари до зари. В один из зимних дней 1929/30 годов всю эту семью: старика Шуваева со старухой, их сына с женой, детьми и внуками — моими закадычными товарищами по играм Алешкой и Степкой — арестовали, погрузили в сани-розвальни и под конвоем вооруженных милиционеров увезли в райцентр. Они смогли взять с собой только самое необходимое: кое-что из одежды и некоторое количество продуктов. Все остальное имущество этой и других таких же семей переходило в собственность сельсовета, и тут же продавалось «с молотка» на аукционе. Помню, как однажды из мальчишеского любопытства я заглянул в соседский дом, где шел самый настоящий торг. Незнакомый мне мужчина называл какую-либо вещь и тут же объявлял ее цену, спрашивая у присутствовавших тут людей: «Кто больше?» Полагаю, что среди сельских жителей — активистов был в этом деле какой-то свой меркантильный интерес, так как часть конфискованного имущества часто за бесценок перекочевывала на их личные подворья.
Воспоминания И.А. Байкалова
записал Сергей БАЙКАЛОВ