"Русское". Эдвард Резерфорд о средневековом Великом Новгороде
– Господин Великий Новгород!
Издалека город казался не столь внушительным, потому что кремль возвышался над рекой всего десятка на два локтей. Но чем ближе они подъезжали, тем яснее Янка понимала, что не зря город назвали Великим.
– Какой огромный! – воскликнула она.
– Только подожди, вот приедем, сама увидишь! – рассмеялся он.
Могущественный город Новгород располагался на берегах Волхова, непосредственно к северу от озера Ильмень. Он состоял из двух половин, по одной на каждом берегу реки, окруженных мощным деревянным частоколом и соединенных огромным деревянным мостом. Посреди западной части, вздымаясь над нею, стоял неприступный кремль с толстыми стенами. Они въехали в город с востока, пронеслись по его восточным кварталам и по мосту. Янка вскрикнула от удивления. Мост был велик и длинен, Янка никогда прежде таких могучих мостов не видывала.
– Другого такого нет во всей земле Русской, – подтвердил Милей.
С моста они съехали прямо в гигантские городские ворота. Тотчас за воротами возвышался собор, имеющий весьма суровый облик. Они повернули направо и проехали по северным кварталам города, пока наконец не остановились возле большого деревянного здания – постоялого двора. И Янка уже изумленно ахала, ведь все мостовые в городе были деревянные. Поначалу Янка наслаждалась всем в Новгороде. Милей был занят, но, хотя она числилась в свите всего лишь как служанка, он часто брал ее с собой на прогулку и, пока она семенила за ним, время от времени показывал ей городские красоты.
Западная часть, в которой располагался кремль, именовалась Софийской стороной, по тому строгому собору Святой Софии, который она уже видела. Она состояла из трех кварталов, называемых «концами»: самым северным, на окраине которого они остановились, был Неревский конец, к нему примыкал Загородский конец с богатыми боярскими домами, а там уже и Людин конец, именуемый также Гончарским. Повсюду виднелись хорошие деревянные дома, церкви Божии красовались повсюду, немало средь них было и каменных. Все выглядело необычайно прочным и надежным. Улицы были вымощены большими бревнами, расколотыми в длину и уложенными плоской стороной вверх поперек деревянных брусьев. В одном месте, где как раз чинили бревенчатый настил, она заметила внизу множество слоев – трудно было сказать, сколько именно, – старых бревенчатых мостовых.
– Значит, новгородские улицы становятся все выше, – сказала она Милею.
– Верно, – ответил он. – Ты это заметишь, когда придется немного спуститься вниз, чтобы попасть в некоторые старинные каменные здания.
Каждую улицу с обеих сторон огораживали заборы – не скромные изгороди, знакомые ей по Русскому, а прочные, несокрушимые деревянные стены, похожие на маленькие частоколы, которые словно бы говорили: «Наткнешься на новгородский забор – ой как заплачешь».
Она вспомнила, что в детстве, живя на юге, слышала, как киевляне или переяславльцы не без презрения именуют северян-новгородцев «долбежниками», то есть плотниками, по названию «долбилки», плотничьего инструмента, короткого долота. Однако теперь ей казалось, что в сооружениях, выстроенных новгородскими плотниками, нет ничего смешного, они ее немного пугали. Величественный собор на главной площади кремля задумывался как вызов сопернику – киевскому собору Святой Софии. Как и в киевской церкви, здесь было пять нефов. Но стены храма были возведены не из розового, словно бы мягко светящегося кирпича, уложенного аккуратными рядами, а из больших, неправильной формы камней. Весь облик храма был суров и неприветлив.
В отличие от Софии Киевской с ее тринадцатью сияющими куполами, его венчали пять больших куполов, покрытых свинцовыми листами и матово, неярко поблескивающих. Внутри молящихся встречали не сверкающие мозаики, напоенные загадочным, потусторонним византийским светом, а гигантские фрески, надменно взирающие с плоских, уходящих ввысь стен. Весь храм был воплощением не надмирной тайны, а несгибаемой, жестокой, непреклонной власти Севера, ведь это место напоминало любому, кто его осматривал, что не случайно зовется «Господином» Великий Новгород.
– Храм по большей части расписывали не греки, а местные новгородские мастера, – объяснил ей Милей.
А когда она стала восхищаться огромными бронзовыми вратами в западном портале, богато украшенными резными библейскими сценами, он сказал ей:
– Мы эти ворота отняли у шведов, но сделаны они в Германии, в Магдебурге.
Когда они вышли из храма, она, указывая на стоящий поблизости огромный деревянный терем, спросила:
– Там живет князь?
– Нет, – ответил Милей, – народ новгородский не позволяет князю селиться в городе. Есть у него свой собственный двор, совсем рядом, к северу от города. А это двор архиепископа.
Новгородом правят архиепископ и народное вече. Князь защищает город, и его жители не примут князя, который придется им не по нраву.
Она много раз слышала, что Новгород – вольный город, но не представляла себе, что символы власти вроде тех, что она сейчас видела своими глазами, могут принадлежать народу.
– Выходит, они по-настоящему вольные, – с восторгом заметила она.
– Выходит, они по-настоящему упрямые, – сухо откликнулся он и, глядя сверху вниз на ее изумленное лицо, добавил: – Сама увидишь.
Но если размеры Софийского собора поражали воображение, то представшее ей на второй день за рекой просто потрясало. Из детинца, как еще называли кремль, они проехали через врата огромной Пречистенской (Богородицкой) башни с каменной надвратной церковью, а потом – по огромному деревянную мосту. Под ними простирался замерзший Волхов, по которому с севера на юг пролегал древний торговый путь в Днепр, до Киева, и который на севере впадал в Ладожское озеро, в свою очередь соединенное Невой с Финским заливом Балтийского моря. А перед ними раскинулась Торговая сторона.
– На этой стороне два конца, – объявил Милей, когда сани заскользили по мосту, – Словенский и Плотницкий. А между ними Торг. Вот туда мы и едем.
Она никогда не видела ничего подобного. Рядом с величественной церковью виднелось гигантское открытое пространство, тянувшееся до самого речного берега и до причалов. Оно было покрыто смерзшимся, утоптанным снегом, а на снегу были расставлены длинные ряды разноцветных прилавков – не сосчитать сколько.
– Да их, наверное, целая тысяча наберется, – сказала она.
– Может быть.
Милею надо было заниматься делами, он ушел, а она все утро бродила по городу одна. То, что она увидела на Торгу, ее чрезвычайно удивило. Ибо перед ней открылась древняя торговая империя Севера. Каких только людей там не было, даже зимой: не только славяне, но и немцы, шведы, прибалтийские торговцы из литовских и латвийских земель. Один толстяк, торговавший соленой рыбой, даже уверял ее, будто в юности с сельдяным флотом доплыл до западного острова Англия. Здесь можно было купить все, что угодно.
Какую только еду здесь не продавали, а еще – огромные горшки меда, бочонки соли и ворвани. Рыбы здесь было изобилие, даже зимой. На прилавках высились бочки угрей, сельди и трески. Она вскоре узнала, что особенно любят новгородцы леща и палтуса. Повсюду можно было увидеть целые вороха мехов: медвежьих, бобровых, лисьих и даже собольих. Привлекала глаз расписная глиняная посуда и бесконечные ряды красиво выделанных кожаных изделий.
– А в конце лета, – сказала ей одна торговка, – привозят хмель, целыми телегами. То-то и запах стоит! – улыбнулась она.
Продавались здесь и всевозможные украшения, с большим изяществом вырезанные из кости и ро́га северного оленя. Торговали и моржовым бивнем, который именовали «рыбьим зубом». А еще она увидела здесь множество икон. Внимательно рассмотрев их, она заметила разницу между ними и теми иконами, что привыкла видеть с самого детства. Эти были ярче, контуры фигур на них очерчены четче и определеннее. Их красный фон воспринимался как взрыв яркого цвета в ледяном северном пейзаже, словно бодрящий северный холод породил новое, куда более неистовое божество, воцарившееся над морскими побережьями и лесами. То была новая, еще только развивающаяся Новгородская школа иконописи, которой вскоре суждено было прославиться. Но пока что Янка не поняла, понравились ли ей северные богомазы.
А вот товары, доставляемые с Востока, ее покорили. Их привозили караваны, приходившие по степи из необозримых земель, где теперь правили татары. В Новгород Великий они попадали через Суздаль и его владения. Нельзя было не остановиться и не принюхаться к пряностям, которые везли отсюда и дальше, на Запад. Хотелось ей купить и самшитовые гребни, и всевозможные бусы. А как переливались под зимним солнцем чудесные константинопольские шелка! Она с наслаждением погладила блестящую поверхность.
– Эх, а к телу-то так и льнут, ластятся! – сказал ей торговец.
Ее не надо было в этом убеждать. И тут, наблюдая, как высокий, плотный торговец пересчитывает беличьи шкурки, которыми новгородцы тоже пользовались в качестве разменной монеты, она заметила странное. Купец что-то помечал стилом на маленькой вощеной табличке. Ей приходилось видеть, как пишет боярин Милей, но в Новгороде, похоже, владел грамотой даже простой торговец! Она стала обходить другие прилавки. Многие купцы и даже ремесленники имели при себе вощеные таблички или маленькие кусочки бересты, на которой они делали записи и рисунки.
– Ты разве грамоте умеешь? – спросила она у торговки рыбой.
– Да, голубка, здесь многие умеют, – ответила та.
Янку это поразило. В Русском не было грамотных. А умение читать и писать открывало для людей новые, прежде неведомые возможности.
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky