ЭМТЕГЕЙ 1985. (Ч.19)
Пусть бегут неуклюжи пешеходы по лужам. Овода по асфальту…???
Понято, что старики мои приехали не с пустыми руками. Тогда мне стало ясно, отчего это мама Неля приехала на заднем сиденье, а не в коляске, как обычно. Оказывается, что под чёрным откидным чехлом, защищающим кресло и внутреннюю полость бокового прицепа от пыли и осадков, отсутствовало свободное место даже для кошки, не то, что взрослого человека. Впрочем, кошка там всё же оказалась.
Среднекан. Фото Евгения Радченко.
Маме пришло в голову, что нашей домашней любимице - сибирской дымчатой кошке Лизе, не помешает выгуляться на природе. Ошалевшая, после нескольких часов пытки в тесном душном пространстве под чехлом, она с диким воплем вырвалась на свободу и, выпучив глаза, опрометью кинулась прочь от вонючего, грохочущего монстра, в утробе которого она была замурована добрых два часа. Под наш общий дружный хохот, двумя скачками, преодолела расстояние в пять метров, и мгновенно вскарабкалась по стволу старого тополя, и затерялась в густой листве кроны дерева.
Вслед за Лизой из коляски появился огромный торт «Наполеон», который мама всегда пекла по праздникам. Все, кто его пробовал, утверждают, что лучше Нелиного «Наполеона» в свете не существует. И я, хоть и не любитель сладкого, вполне согласен с этим утверждением. Торты у мамы просто шикарные. С пирогами у неё беда. Не пропекаются внутри, а снаружи подгорают, а торты вне конкуренции, это точно.
Кроме торта на столе появилась целая гора дефицитных конфет «Красный мак», «Каракум» и «Маска». Затем на свет были извлечены несколько банок с ананасами в сиропе – привет от братского народа Демократической республики Вьетнам, несколько жестянок с надписью «GLOBUS» - компот - ассорти из слив, яблок и груш - подарок трудящихся Венегерской Народной Республики, и ещё бесчисленное количество кулёчков, свёрточков и пакетиков с различной снедью. А Петрович торжественно водрузил на стол трёхлитровую банку с красной икрой – Лёшка, мой старший брат вернулся с рыбалки в Чайбухе, куда они с коллегами по работе летали на вертолёте, и за несколько дней насолили несколько бочек икры горбуши, чтоб обеспечить деликатесом семьи сотрудников всего аэропорта «Сусуман».
А потом отец с суровым выражением на лице, на котором ни единый мускул не дрогнул, поставил по центру стола… бутылку шампанского. Возникшее в стойбище замешательство, стало причиной оглушающей тишины. «Это… Это чего? Это вот кому? Это вот ты привёз бутылку лимонада на семерых здоровенных таёжных монстров»!? – Запел Позин, начиная с нот субкунтроктавы в начале тирады, и закончив её почти ультразвуковым писком.
Тут у Петровича заплясали чёртики в глазах, а я то хорошо знал, что это означает. Значит, сейчас папа отмочит что-то такое!!! И точно. Отец заулыбался таинственно, пожал худыми плечами, и наклонив голову, скромно потупив взор, протянул: - «Не… Ну… е-е-есть у меня ещё маленькая бутылочка…», - и полез снова в самый дальний уголок мотоциклетной коляски. С явным усилием достал оттуда большой тюк в обхват диаметром, и высотой в половину его роста. Притащил его к столу, и поставил на скамейку. Мы все, заинтригованно уставились на загадочный предмет, теряясь в догадках, что же там такое может быть.
Петрович помолчал мгновение, словно Арутюн Акопян обвёл нас всех торжествующим взглядом, и не скрывая наслаждения от достигнутой реакции, торжественно начал распелёнывать таинственный тюк. Вскоре нашему взору явилась гигантская бутыль, литров на семь объёмом, под горлышко, наполненная прозрачной жидкостью. И это была явно не вода. И тут тайга содрогнулась от безумного хохота. «Есть, говорит, ма-а-аленькая»! - зашёлся в судорогах Толик Позин, плача и икая от безудержного смеха.
А потом мы неспешно закусывали, говорили тосты, пели «Пусть бегут неуклюже…», водили хоровод вокруг костра, и радовались как дети, всему происходящему. Мама Неля у меня по привычке взяла руководство праздником в свои опытные руки, и заставила нас, взрослых мужиков читать стишки и участвовать в смешных конкурсах.
Затем последовала пауза, потому, что все надорвали от смеха животы, и сил уже совершенно не осталось. Расселись за столом, закурили, и начали расспрашивать гостей о последних новостях.
Не весёлые новости.
Говорил в основном отец:
- Лёшку Атнагулова знаете? Сосед наш по лестничной площадке?
- Это взрывник с «Десятки», у которого жена там же, в шахтёрской столовой работает, симпотная такая, татарочка?
- Да, да. Он. Жену зовут Дания′. Только башкиры они, а не татары. Так вот сыну ихнему, Руслану левую кисть оторвало и глаз выбило.
- Как так?
- Да кто-то из взрывников после смены, детонаторы не разорвавшиеся поленился на склад сдавать, да и домой их притащил. А пацаны нашли, и айда в лес, деревья подрывать. Их там пять человек было. Выроют ямку под корнями лиственницы, заложат связку детонаторов, а под ними свечку подожгут, и тикать. Так то детонаторы от электричества взрываются, ну а они ж олухи, додумались поджигать. Вот Руслан и поджог… Инвалид теперь на всю жизнь.
- Ёкрный бабай… Родителям то каково теперь.
- Да весь посёлок на ушах стоит. Целая бригада следователей приехала. Роют, нюхают. Допрашивают всех. Всё ищут, каким образом взрывчатые вещества с шахты пропадают.
Новости, чуть – чуть повеселее невесёлых новостей.
- Дядь Вить, - Встрял Лось в разговор, а чё ещё в посёлке было, только хорошего?
- Хорошего? Хе-хе! Есть хорошая новость. Лукшиса знали вы?
- Ну, Лёшку жиртреста знали мы все. Его ещё звали «Мальчиш-Плохиш».
- А знаешь ты, за что отец у него сидел?
- Так все знали. У фашистов он служил полицаем. В Прибалтике где-то.
- Верно. В Литве он у фашистом жополизом шестого разряда трудился.
- Витька прекрати! – одёрнула Петровича Неля, - вечно гадости всякие говоришь.
- Ну а что, не правду я сказал? Полицай он что, не жополиз? Не идейный же, только чтоб шкуру свою спасти, да сытой жизни, небось, хотелось за счёт своих же.
- Так что там с Лукшисом?
- Так что… В первый раз после отсидки поехал в свою родную Литовскую деревню, а вышло, что и в последний. В общем, в тот же день, как приехал, нашли его с топором в спине. Кто-то из стариков, кто помнил его подвиги полицайские, даже через сорок лет ему не простил. Замочили предателя. Туда ему, собаке и дорога. Предательство не прощается, и не искупляется. Убийство можно искупить, а предательство - никогда! Кстати местные менты даже искать убийцу не стали.
- Ну ты даёшь Петрович! Разве хорошая это новость?
- Не то, чтоб хорошая, но очень поучительная. Чтоб каждый на всю жизнь запомнил, что кара настигнет в любом случае. Гуманный советский суд пожалел сволочугу, позволил ему жить после предательства, а справедливый гнев советских граждан его настиг. Есть на свете справедливость! И попробуй меня убедить в обратном! Кара настигнет даже если ты напакостить не успел. Только подумал о том, чтоб подлость совершить, а тут рраз! Ногу сломал, к примеру, или ещё что-то такое, но непременно случается только от одних мыслей.
Порядочные люди.
Вон как Женька Маневич, продал Пете-Феде «Запорожец» за пятьсот рублей, в то время как самому он бесплатно достался, ну и заполучил... В первый же день новенький «Москвич», который купил на нечестные деньги, расколотил в хлам, так что кроме покрышек даже на запчасти взять нечего. Понял свою вину, пошёл занял пятьсот рублей, и принёс Пете-Феде. Повинился, покаялся, сказал, что бес попутал нажиться на ближнем. Бутылку распили, руки порезали, и на крови побратались.
- Да ну! Они ж старые оба, лет по сорок обоим, не уж то как пацаны братались?
- Так весь посёлок укатывается со смеху. Они же по литру «шайтан-воды» на харю выпили, пока Маня (прозвище Жени Маневича) сопли пускал, прощения вымаливал, и уговаривал Петю-Федю деньги взять. Тот упирался, мол, не упырь же, Маня и так пострадал, машина то пять тысяч стоила. О тот всучил -таки пять сотен. Говорит, мне награда уже в том, что живой и здоровый остался.
- Есть всё-же порядочные люди. – Поддержал Петровича Серёга. – Как у меня батя своего «Меркеля» посеял, а ему его вернули, в курсе?
- Да в курсе! Мать писала! – забасил Вася.
- Рассказывай, не все тут в курсе. – Подбодрил Сергея Лихой.
- Да ничего особенного, в общем, но отец чуть не плакал, когда ему ружьё вернули. Очень он им дорожит, как святыню оберегает, пылинки сдувает. И не потому, что настоящее ружьё из Германии. Там какие то свои захмычки, он не рассказывает откуда оно у него, и почему так его ценит.
А дело было так. Француза (так звали отца Сергея), во время войны, когда тот был ещё ребёнком, немцы угнали в плен. И попал он в услужение в богатый замок где-то во Франции. А репатриировался, только когда ему уже шестнадцать исполнилось. Приехал в Союз, русский язык заново учил, потому, что во Франции не с кем было говорить на родном языке.
И вот однажды, Француз на охоте провёл всю ночь на вершине сопки, где проходила оленья тропа, по которой животные ходят к реке и обратно. Глаз не сомкнул, но олени так и не появились. Днём собрались домой, погрузили всё в кузов «Урала», Француза тоже погрузили, и уехали в Кадыкчан. И только дома, Серёгин отец обнаружил пропажу. Его любимую вертикалку двенадцатого калибра «Меркель Зуль», забыли погрузить в машину вместе с его телом. Она так и осталась на поляне, прислонённая к гранитному валуну.
Опечалился француз чрезвычайно. Собрался уже мотоцикл заводить, в тайгу ехать, а тут ему прямо домой пропажу приносят. Оказалось, что ружьё нашли мужики из соседнего посёлка, с Мя′унджи. Видят, что ружьё очень редкое, в их посёлке такого точно нет, решили спросить у наших, у кадыкчанских. Приезжают на автостанцию, первого встречного прохожего спрашивают: - «Нет ли среди ваших, кто потерял немецкую вертикалку»? Прохожим оказался, на удачу, один из тех, кто с Французом был на той охоте. Говорит в ответ: - «На колодке выгравирована собака с уткой в пасти на фоне камышей, на затыльнике приклада – толстая металлическая пластина. Называется «Меркель».
Мяунджинцы молча, ружьё ему в руки сунули, и тут же по газам, уехали восвояси.
Француз потом несколько раз ездил на Мяунджу, чтоб найти тех, кто честно вернул ружьё, и не позарился на чужое. Нашёл, напоил, накормил, с тех пор семьями дружат.
Неписаный закон жизни.
Отец мой слушал эту историю сосредоточенно, с едва различимой улыбкой на лице, не проронив до конца повествования ни слова. Но когда Сергей закончил свой рассказ, вдруг заговорил:
- Ты Серёга, так рассказываешь, словно фантастическую историю, какую то! А что тут удивительного? Разве мы имеем право поступать, как то иначе? Это ведь закон жизни: - Не твоё – не смей прикасаться. Видишь, что кто-то потерял – верни хозяину. По другому и быть е может. Чужое никому ещё на пользу не шло. Взять чужое, хоть и бесхозное на тот момент, то же, что украсть. А воровство у ближнего – тяжкий грех, который никогда не останется без наказания.
Всё по Достоевскому, но мы не должны бояться самого наказания. Бояться нужно того, чтоб перестать быть человеком. Важно просто оставаться честным, порядочным человеком. Чтоб никто, в том числе и ты сам, даже повода не имел для упрёка. Любой, самый маленький грешок, со временем превращается в великую подлость.
Всё начинается с малого. Однажды безнаказанно украдёшь конфетку, и не заметишь, как со временем начнёшь хапать всё подряд. Но будет поздно, потому, что душа уже будет загублена безвозвратно. И если тебя не поймают, и не переломают руки, то придётся отвечать перед законом. По любому, конец один: - тюрьма и муки совести, либо без тюрьмы, но поломанная жизнь, и опять муки совести.
Я видел, как ребёнок, который мучает котёнка превращается в убийцу. И е один раз. Уж что-что, а убийц на своём веку я повидал немало. Когда ещё шахту номер десять строили, мне довелось быть прорабом на участке, где рабочими были зеки, и расконвоированные. Ох и нагляделся я на эту братву.
Не верьте никому из сидельцев, кто говорит, что сидел «ни за′ хрен». Вон Иваныча спроси, он… Иваныч, ты сколько отсидел? О!!! Хоть одного невинного видел? Нет? То-то! Каждый сидит за что-то конкретное. Кто за убийство, кто за канистру бензина, но без вины у нас никого не сажают. А тех, до кого закон не дотянулся, сама жизнь наказывает. Не все это понимают, правда.
Вот Никифор, обглоданный скелет которого в Маршевском распадке пару лет назад нашли, наверное, тоже думал: - «Господи Боженька! За что же ты меня покарал! Почему я в этом болоте подыхаю со сломанной ногой, а вокруг волки и росомахи только и ждут когда я шевелиться перестану»? Бога нет, и никто Никишке не ответил. А надо ему было самого себя спросить, кому он плохо сделал. Тогда бы может и дошло, что он девку испортил ОДНУ, а в жёны взял ДРУГУЮ. Вот за то и получил по сусалам от самой жизни за свою подлость.
Так же и Валера Крысин. За всю жизнь ни одной рюмки не выпил, ни одной папиросы не выкурил. В любую погоду по утрам кросс бегал, по полдня из спортзала не вылезал, здоровье для кого-то берёг. И при этом чуть не каждый день чужих жён пользовал. И что? А сдох в тридцать три года от рака лёгких. Сдох от того, чего больше всего на свете боялся, и только потому не курил. Уж лучше бы курил, хоть не так обидно было бы от рака лёгких умирать.
В одиночестве сдох, на обоссаном матрасе на панцирной кровати в обшарпанной больничной палате на Дебине (Дебин – посёлок на берегу Колымы в Ягоднинском районе). Как старый пёс в конуре на цепи помер. И ни одна из его баб ему даже апельсинку не принесла перед смертью. Всё потому, что не для себя надо жить, и не шлангом своим из стороны в сторону размахивать. Мужик создан для того, чтоб одну женщину оберегать, ту, которая ему детишек нарожает, а не для того, чтоб похоть удовлетворять, мускулами хвастаться, да нормальным мужикам рога наставлять.
п. Дебин. в 40-х годах - Центральная больница для заключённых Севвостоклага. Ныне противотуберкулёзный диспансер, где есть палата-музей знаменитого пациента Варлама Шаламова.
Прерваться Петровича заставила Лиза, неожиданно материализовавшаяся у его ног. Она, вонзая когти в одежду, вскарабкалась по спине, и устроившись а плече, принялась тереться мохнатой щекой о скулу и лоб хозяина.
Продолжение следует…
Посетителей: