В ПАМЯТЬ О БЛОКАДНЫХ ДНЯХ... Из дневника С.Г. Голубева - 1 января 1942 года

1 января 1942.

Как я встречаю новый, 1942 год? Пишу при свете электрического фонаря. Много усилий употребил на то, чтобы укрепить его так, чтобы можно было писать. Свет тусклый. Чернильницу плохо вижу. В чем же дело? Дело в том, что наш квартал два дня подряд подвергался ожесточенному артиллерийскому обстрелу. Возле нашему дому рвались, судя по гулу разрыва, очень крупные снаряды. Повредило фидер электросети. Наш штаб ПС МПВО города тоже оказался без света. Все-таки мы оказались недостаточно дальновидны. Представьте себе в штабе противопожарной службы осажденного города не предусмотрели резервного, аварийного освещения. A может это и не является не предусмотрительностью, a есть уверенность, что противник никогда не вторгнется в город Ленина. Однако я сижу в потемках. Вот так и встречаю новый 1942 год!

В 22 часа меня навестил В.П. Казьмин, мой бывший сотрудник. Я дал ему 6 пачек папирос, которые припас для него. Сам я не курю с 1 апреля 1934 года. Я кого-то обманул под 1 апреля! С Казьминым долго беседовали. Затем приехал в штаб полковник Сериков и официально вызвал меня на мое рабочее место. К моему удивлению он стал восхищаться составленной нами докладной запиской на имя Председателя Горсовета П.С. Попкова по поводу того, что в Ленинградской пожарной охране бензина нет, люди истощены настолько, что не могут выполнять свои служебные обязанности, что связь плохо работает, что городской водопровод не снабжает водой при тушении пожаров и т.д.

Эта записка произвела огромное впечатление, и власти принялись оказывать нам помощь.

Я слушал полковника Серикова, и ушам не верил. Так ли все это на самом деле? Поэтому делаю такую запись: “Поживем - увидим.”

Однако света в штабе нет, бензина для работы автонасосов тоже нет! На чем и с чем мы поедем на пожар в бывшей столице России?

Поймут ли наши внуки и правнуки, что мы переживали в дни ленинградской блокады? Может ли обыкновенный советский человек понять, прочувствовать, что такое осада, что такое блокада города с четырехмиллионным населением, города являвшегося в течение двухсот с лишним лет столицей великого государства?

Перед Новым Годом я получил письмо от своей любимой и родной женушки и друга. Как я был ей благодарен. Вот единственный человек, которому я предан всем телом и душой. За ее преданность, дружбу и товарищество я могу отплатить только тем же. Тоска по ней поистине безгранична. Едва ли можно это передать на бумаге.

Как я существовал эти дни в осажденном Ленинграде? Вчера я не обедал. В столовой мне, ответственному работнику отказали: нет продуктов. Я лег спать с неотступной мыслью o еде. Кто поймет, не испытав что такое пустой желудок? Человек, которому вверена защита от пожарной опасности города с трех миллионами населения, лежит голодный, истощенный, a ему ежеминутно нужно быть в боевой готовности! Вот до чего дошло дело. Что это чья-либо безалаберность, или так плохи дела в городе с продовольствием? Пожалуй, и то и другое. На днях я поставил вопрос перед П.С. Кубаткиным o нашем систематическом голодании. Но его указания кто-то извратил на столько, что вместо улучшения, произошло ухудшение нашего продовольственного положения.

Сегодня я тоже не ел. И ничего не знаю, как будет обстоять дело с едой завтра , послезавтра и т.д.

Мы все стали очень нервные. Порой хочется драться по пустякам. Что же это делается с нами? Неужели это все от голода и непрерывного процесса уничтожения, разрушения прекрасного города, массового убийства мирного населения? Должно быть так!

Мы работаем на пределе. Все делаем за счет волевого напряжения. Я сознаю, что мне вверены более двенадцати тысяч бойцов и командиров, которых я почти непрерывно вожу в бой с огненной стихией. Огонь военный перемешался с огнем пожарным, всюду бешеное пламя, чудовищный грохот, растерзанные тела людей, затянутое дымом небо. Сердце сжалось до предела, оно уже перестает реагировать на человеческое горе - так его много вокруг в самых неожиданных его проявлениях. Но мы не сдаемся и не сдадимся. Не сдадимся потому, что мы коммунисты, и что отступать нам некуда. Смерть нас уже перестала пугать. Она щедро сеет свои семена повсюду, куда бросишь свой взгляд. И мы сознаем, что хуже того, что есть сейчас, едва ли может быть. Жаль только, что наша борьба носит какой-то односторонний, я бы сказал, пассивный характер. Фашисты откуда-то издалека обстреливают город, причиняют разрушения городским строениям, убивают людей, a мы даже не можем ответить им нанесением ответного удара. Мы вынуждены ликвидировать последствия этих безумных вражеских атак, и нести при этом жертвы, потери в людях, в технике.

Эту страницу дневника я буду читать, как кошмар прожитых дней, если конечно, вообще я сумею ее когда-либо прочесть!

Вечером приехал в штаб полковник Сериков. Он вторично восхищался впечатлениями от той докладной записки, которую я написал властям o состоянии городской пожарной охраны. Он подчеркнул, что записка произвела большое впечатление не только на руководящий состав УНКВД, но и на руководителей Горсовета и Ленинградского фронта. Потом распорядился выдать всем руководящим работникам по пол-литра вина в связи с новым годом. Я получил свою долю. Но вот встал вопрос: a чем закусывать. Сегодня мне выдали по масляной карточке тминного сыра -без жиринки. Выдали на завтра 350 грамм ржаного, очень твердого хлеба. Так я и встретил новый 1942 год!

Сегодня радио передало, что наши войска взяли Керчь и Феодосию. Имеются небольшие успехи на нашем фронте.

Вечером я был у зам. начальника УНКВД Басова. Он в моем присутствии вел переговоры o назначении работников НКВД в Старую Руссу, Псков, Остров, Новгород, которые, как известно, находятся под властью оккупантов. Чтобы это значило?

Сводки говорят o том, что немцы должны быть отброшены от Ленинграда через непродолжительное время. Посмотрим! Хочется верить, что у нашей Красной Армии найдутся силы, чтобы сломать хребет фашистскому зверю!