Про Советский Союз. Цены и зарплаты. Продолжение
Я прочла комментарии к прошлому посту. Читатели пишут, что я описываю московскую ситуацию, а Москва и вся остальная страна – это были разные миры. Пишут, что в провинции продуктов не было в продаже. Кроме Москвы, я жила в Западной Украине, в Станиславе, а мой любимый дядя Гриша, младший брат моего отца, жил в Каунасе, я у него часто бывала в гостях. Вероятно, и Западная Украина, и республики Прибалтики тоже были на особом положении. В Литве свободно продавались те продукты, которые продавались в Москве, и при этом они были несравненно лучшего качества, чем московские. Из Прибалтики я привозила сыр в подарок всем своим знакомым и сослуживцам, не только сыр, но и творог. А сослуживцы упрекали меня в том, что я мало привезла. Причём в Станиславе и в Прибалтике цены были ниже, чем в Москве. В Москве была так называемая «столичная надбавка».
Напишу ещё о ценах на колбасы и колбасные изделия. Колбасы «Отдельная» и «Ветчинно-рубленая» стоили 2 руб 20 коп за кг, «Любительская» - 2 руб 50 коп за кг, «Языковая» - 2 руб 90 коп за кг, ветчина – 3 руб 70 коп. А студенты покупали так называемые «колбасные обрезки». Тогда не было электронных весов, на которых можно взвесить любое количество, и выскакивает цена. Взвешивали на обычных весах, и если покупатель подавал чек, например, на 400 граммов, то продавец от куска, положенного на весы, отрезал лишнее. Так образовывались колбасные обрезки. Их продавали по 1 руб 50 коп, а там были кусочки и дорогих колбас, и ветчины.
В прошлом посте я написала, что хлеб и хлебобулочные изделия продавались намного ниже себестоимости, дотировались из бюджета. А вот в середине 60-х годов муки в открытой продаже не было совсем. Трёхкилограммовые пакеты муки перед большими праздниками, 1 мая и 7 ноября, выдавались в домоуправлениях жильцам по списку. Вот только не могу вспомнить, трёхкилограммовый пакет выдавался на человека или на семью.
Дотировались не только социально значимые продукты питания. Дотировались все товары для детей. Я ношу туфли 33-го размера, и обувь я покупала в «Детском мире». За белые лодочки из натуральной кожи я платила 7 или 8 рублей. Конечно, в «Детском мире» туфель на высоком каблуке не было. У лодочек, которые я покупала, был так называемый «школьный каблук». Это был широкий каблук высотой 4 см. А точно такие же лодочки на высоком каблуке стоили 25 рублей. Это относится ко всей детской одежде. Мужчины небольшого роста тоже одевались в «Детском мире».
А ещё дотировалась печатная продукция. Газеты, журналы и книги стоили очень дёшево. Так дёшево, что я выписывала «Новый мир», «Знамя», «Юность», «Дружбу народов» и «Науку и жизнь», а иногда и другие журналы. Например, журнал «Москва» не был популярным, но роман Булгакова «Мастер и Маргарита» был опубликован именно в «Москве», после чего все начали подписываться на «Москву». Из ленинградских журналов я выписывала «Аврору», «Звезду» и «Ленинград». Из газет я подписывалась только на «Литературную газету». А ещё я подписывалась на польские газеты и журналы. Они были такие же дешёвые, как наши, и кстати, продавались в Москве во всех киосках «Союзпечати». Из польских газет я подписывалась на литературную газету «Жиче литерацке» и на «Жиче Варшавы», это варшавская «Вечёрка», на единственный польский толстый литературный журнал, «Твурчость» («Творчество») и на два польских журнала о кино, «Экран» и «Фильм». Может быть, кто-нибудь помнит, что польский кинематограф был на высочайшем уровне, его вполне можно сравнить с итальянским неореализмом. Вообще, в сравнении с Советским Союзом в Польше была свобода слова. Поляки позволяли себе писать то, о чём наши и мечтать не смели. Кстати, некоторых русских авторов я прочла в польском переводе, когда у нас их ещё не печатали. В частности, рассказы Людмилы Петрушевской, рассказ Фазиля Искандера «Урок игры в шахматы», два рассказа Василия Аксёнова. А ещё я выписывала польские педагогические журналы, целых три журнала. Я тогда подрабатывала, отвечая на письма радиослушателей в радиопередачу «Взрослым о детях». Вот польские журналы нужны мне были для того, чтобы квалифицированно отвечать на письма радиослушателей.
Выше мы написали про цены, а теперь хочу написать о зарплатах. Как я уже писала, минимальная зарплата была 70 рублей, с неё не брали налога. Я напишу о том, сколько зарабатывала я. Мои зарплаты – это средние зарплаты работников в области культуры. Во Всесоюзную книжную палату я поступила на должность библиографа с окладом в 80 рублей. Потом я стала старшим библиографом и стала получать 90 рублей. Работать в палате мне было очень интересно, и я уже писала, что работала в редакции «Списка изданий ограниченного распространения». У меня проходили книги, которые не поступали в открытую продажу, на них не была написана цена, а было написано «Рассылается по списку. Экземпляр №». Я читала книги, которые я описывала, и информация, которую я там вычитывала, была совершенно бесценной. Поэтому я считала, что получаю не 90 рублей, а 120, 30 рублей за информацию. Информация, конечно, стоила гораздо дороже, но если бы мне пришлось её покупать, то дороже 30-ти рублей у меня не было бы возможности за неё заплатить. В Книжной палате был замечательный коллектив, вообще палата была дом родной. Но я всё-таки ушла из палаты в ЦНТБ по архитектуре и строительству на зарплату 105 рублей, немногим выше, чем в палате. Я ушла не из-за более высокой зарплаты, а из-за того, что в ЦНТБ мне предстояло работать с журналами на славянских языках: польском, чешском, словацком, болгарском, сербско-хорватском, украинском. Я вообще-то славист, а в Книжной палате я сидела и языки забывала. За языки платили надбавку, за первый язык – 15% надбавки, а за последующие добавлялось по 5%. Но я получала надбавку только за польский и чешский языки. Для того, чтобы получить надбавку, нужно было сдать экзамен по языку специальной экзаменационной комиссии. То, что у тебя оценка за язык есть в университетском дипломе, и то, что ты работаешь с журналами на языках, не давало права на надбавку. Я сдала польский и чешский, а остальные языки сдавать не стала. Все мои сослуживцы обычно говорили, что нам мало платят, а мне казалось, что нам слишком много платят, и мне неловко было эти деньги получать. Я думала, что рабочие работают в помещении цеха, большом, как ангар, в котором дуют сквозняки и всякие неприятные технические запахи. Они работают, стоя на бетонном полу, и от станка, на котором работают, телу передаётся вибрация, а вреднее этого для здоровья ничего нет. А мы сидим в чистой, светлой, тёплой комнате, за очень удобными столами… За то время, что я работала в ЦНТБ, нам столы меняли трижды, меняли на более удобную, более совершенную, новую модель. А платят нам, как рабочим. Каждое увеличение зарплаты я переживала, как неприятность, но естественно, не отказывалась, меня бы сочли за сумасшедшую. Я помню, я как-то пришла домой с работы, мама подала мне обед и спросила: «Лина, у тебя какие-то неприятности на работе?». Я сказала, что никаких неприятностей у меня нет. После обеда я ушла в свою комнату, мама зашла ко мне и сказала: «Ты, конечно, можешь мне не рассказывать, но я вижу, что у тебя какая-то тяжесть на душе». Я сказала: «Я могу сказать тебе, что это за тяжесть, 170 рублей зарплаты со следующего месяца». Мама моя была человеком остроумным и с мгновенной реакцией. Она сразу всё поняла и ответила: «Вот видишь, а ты не уважаешь наших вождей, а какие это мужественные люди, разве они 170 рублей получают, а как они стойко это переносят». Мы обе засмеялись, и мне немного полегчало.
Мой муж Игорь Тареев работал начальником издательского отдела в НИИ ядерной геофизики и геохимии. По первому образованию он был геолог. Потом он окончил ГИТИС, актёрское отделение, но актёром стать не захотел, понял, что профессия актёра очень зависимая. Актёр всё время должен стараться понравиться. Сначала он должен понравиться режиссёру, чтобы получить роль, а потом он должен нравиться зрителям. Он должен не сыграть роль как можно лучше, а потакать вкусам зрителей. А он ничего не хотел делать специально, чтобы кому-то нравиться, гордость не позволяла. Ему казалось, что стремление нравиться унижает его человеческое достоинство. После ГИТИСа Игорь поступил на филологический факультет МГУ на третий курс, ему перезачли те предметы, которые были общими для ГИТИСа и МГУ. Работая начальником издательского отдела в НИИ ядерной геофизики и геохимии, он использовал и своё геологическое, и своё филологическое образование. Но я про зарплату. Игорь получал зарплату старшего научного сотрудника без степени, и это было 160 рублей.
Продолжение следует.