Известный лингвист: Русские – не угрюмые, у них просто другой этикет
Можно ли по нормам речевого этикета изучать национальный характер? И почему не здороваться, заходя в лифт – это вполне этично?
Известный лингвист, доктор филологических наук Максим Кронгауз давно наблюдает за русским речевым этикетом.
- Вы, наверное, одним из первых стали серьёзно заниматься речевым этикетом как одной из важных направлений науки о языке и его связью с национальным характером. Если собрать все кодовые фразы нашего речевого этикета, которые мы используем в повседневной жизни, можно ли по ним составить условный портрет среднего россиянина?
- Я сразу оговорюсь, что, конечно, я не первый. В нашей лингвистике ещё в 60-е годы началось активное изучение речевого этикета. Этот термин, по-моему, ввёл в обиход известный учёный-лингвист Виталий Григорьевич Костомаров. Но я, как мне кажется, стал рассматривать речевой этикет в другой плоскости: не то, как надо – в контексте обучения иностранцев – а наблюдая реальное поведение людей. И оказалось: оно очень сильно отличается от представлений самих людей, как они себя ведут. Человек считает, что он ведёт себя определённым образом, а на самом деле в жизни это происходит совершенно иначе. Мне кажется, это очень важно – наблюдать реальное этикетное поведение.
Что касается портрета, то это в большей степени портрет общества, нежели усреднённый портрет россиянина. Потому что если человек соблюдает этикет, мы о нём вообще ничего не можем сказать. Мы о человеке можем говорить только в том случае, если он нарушает этикет или отклоняется от привычных норм. Вот тогда мы можем это описывать как проявление каких-либо его индивидуальных свойств либо как проявление свойств возрастной или социальной группы.
Есть этикеты отдельных сообществ и при их помощи можно нарисовать обобщённый портрет некоего социального типа.
- Можно ли вообще дать характеристику русскому речевому этикету? Описать его в нескольких фразах?
- Мы очень сильно изменились за последние 30 лет – как общество. XXI век вообще очень трудно оценивать – это время слома этикета, начиная с 90-х годов, и переход к чему-то другому, что ещё не до конца оформилось. Если же говорить о XX веке, позднесоветской эпохе, то наш этикет – это, с одной стороны, стремление к анонимности с незнакомыми людьми, а с другой стороны – как только мы переступаем некую черту в сближении, мы тут же кидаемся в объятия. Это очень интересный момент: мы боимся перейти эту черту, но как только перешли – раскрываемся полностью.
Вот эта стремительность – видимо, действительно, характеристика русского этикета. Анонимность, выработанная всем ходом истории XX века, страх перед встреченным человеком или осторожность по отношению к нему. Но если уж начали общаться, то идём до конца.
Средний европеец аккуратней в этом смысле – он всегда доброжелателен вначале и впоследствии не делает этого скачка. У нас же имеются две крайности.
- Это как раз типичные претензии иностранцев – русские не улыбаются, угрюмые, настороженные…
- Да-да, на первом этапе. А на втором – наоборот – поражают гостеприимством до такой степени, что иногда это кажется навязчивым. Это не следует оценивать как что-то сначала отрицательное, а потом положительное. Это этикет, сложившийся в определённой исторической ситуации, в определённой культуре, когда общение с незнакомцем было действительно опасно по разным причинам. Но сейчас он активно меняется – опять же под влиянием условного глобального этикета, поскольку сейчас весь мир перемешивается.
- Слом речевого этикета происходит не только в России?
- У нас он просто резче, заметнее произошёл. Потому что обрушился «железный занавес». Мы стали ездить, к нам стали больше ездить. Естественно, мы впитываем нормы чужого поведения. И в этом смысле представление о русских как о людях угрюмых – оно не очевидно, потому что мы действовали в рамках своего этикета.
Мы были вполне доброжелательны, но в рамках своего этикета.
Но сегодня мы действительно начинаем здороваться с незнакомцами в тех ситуациях, в которых раньше не поздоровались бы. Мы начинаем улыбаться, потому что видим, что так принято.
Формируется новый, может быть, отчасти «на продажу», на внешнего потребителя, но общемировой глобальный этикет, который объединяет все нации.
Для нас это был скачок в новое, но это же характерно для всего мира – подстройка под общие нормы поведения.
- Вы как-то приводили забавный пример: когда русский человек заходит в лифт и не здоровается, это по логике нашего этикета как раз очень хорошо и значит, что он не собирается проявлять агрессию.
- Да-да. Для иностранца приветствие – это демонстрация стратегии «мы – цивилизованные люди и не представляем друг для друга опасности». Мы же – люди России XX века – наоборот, не смотрим на человека, стоящего с нами в лифте или на автобусной остановке поздним вечером. И тем самым как бы говорим: «я тебя не вижу и поэтому не представляю для тебя опасности. И ты на меня тоже не смотри и не здоровайся».
- Это та самая «негативная» вежливость?
- Термин «негативная» не значит что-то отрицательное. Позитивная вежливость – это такая солидаризация с собеседником. А негативная – это, если огрубляя, «недокучливость»: я не должен докучать собеседнику, не должен нарушать его пространство. Это две разные модели вежливого поведения.
Используя одну, я поддерживаю, подбадриваю собеседника. Если я сразу начинаю обращаться к собеседнику на «ты», демонстрируя своё расположение, свою близость, это позитивная вежливость. А если я держу дистанцию, не покушаюсь на его личное пространство, это называется негативной вежливостью.
- На Ваш взгляд, почему мы при всём богатстве русского языка так и не выработали приемлемую форму обращения к незнакомому человеку? «Товарищи» канули в Лету, «господа» как-то не прижились…
- Это вполне понятно. Когда «господин» и «госпожа», а тем более «сударь/сударыня», попытались вернуться после распада Советского Союза, то оказалось, что они очень чужеродны. Потому что западные обращения «мадам/месье», «фрау/герр» прошли свой путь демократизации: в начале прошлого века это было обращение к верхушке общества, а теперь просто повседневное обращение к незнакомцу.
В России такого пути демократизации обращений не было. Просто в тех ситуациях, где употребляли слово «товарищ», стали употреблять слово «господин». И это было странно. Потому что всё-таки их помнили по каким-то старым, возвышенным представлениям.
Оказалось, что общепринятого, прошедшего с нашим народом через его историю, обращения не существует. Слово «товарищ» сохранило идеологический оттенок и тем самым дискредитировало себя, хотя с точки зрения языка оно довольно удобное.
В результате мы остались без конкретного обращения, но в общем справляемся. Говорим «простите/извините» вместо существительного. Но для иностранца это всякий раз некоторое потрясение: а как же вы это делаете? Так и делаем.