«Я не прорубил окно, я его только протер»
На Иванове литература держится, — пишет газета «СЕГОДНЯ НЕДЕЛЯ»
В 1989 году на семинаре молодых фантастов СССР в Дубулты его назвали «самым громким провалом». Все 90—е не печатали. А потом он вдарил сразу тремя «кирпичами» многослойных романов.
Но чтобы стать по—настоящему массовым, популярным писателем в сегодняшней России, надо быть востребованным телевидением. В этом плане качественный скачок Алексея Иванова произошел после показа по федеральным каналам «историко—видового» сериала «Хребет России» про Урал с Сергеем Парфеновым и художественного фильма «Географ глобус пропил».
Родившийся в 1969 году в Горьком Иванов — автор многотомного и неисчерпаемого уральско—сибирского эпоса: «Золото бунта», «Сердце пармы», «Вилы», «Тобол»...
Мне же почему—то гораздо ближе поколенческие тексты о конце 80—х — начала 90—х: «Общага—на—Крови», «Ненастье». В общем—то, большие постсоветские города — что Екатеринбург, что Рига — плюс—минус похожи. Сегодня проданы права практически на все произведения, осенью на «России» выйдет 8—серийная детективная драма в режиссуре Сергея Урсуляка. На днях Алексей Викторович гостил в Риге.
Россия — это Европа, но другая
— Я не считаю, что Россия — некая бездна. Никакого «русского духа», «русской души» нет. Есть общечеловеческий характер и акценты. И русский распадается на более мелкие акценты. Говорить об этом бесконечно интересно.
Ключ к пониманию экономики России находится в Сибири — начиная со времен Ивана Грозного. Это гигантский бензобак, приделанный к российскому автомобилю. И так как добывать эти ресурсы, в общем, не слишком сложно, это позволяло России не модернизироваться, сохранять свои архаичные черты. В России до 1745 года не было ни одного собственного месторождения золота, его приходилось покупать в обмен на товар. Важнейшей универсальной валютой со времен древнерусских княжеств была пушнина — как у других пряности и шелк. А добыча пушнины не зависит от развития экономики — просто отнимаешь ее у сибирских инородцев, а экономика остается неразвитой.
При всей близости к Азии Россия — вариант европейского мира. Европа — это мир, в котором свобода является главной ценностью. В России — ценностью номер два или номер три. А в Азии — вообще не является никакой ценностью. Россия — это мозаика разных идентичностей. Они бывают трех типов: по национальности, корпоративная (чиновник, сиделец, солдат, купец), территориальная (москвич, уралец, сибиряк). Этим Россия объединена в сложносоставное, но единое целое.
Как пишут исторические романы
— Для романа «Тобол» главным раздражителем была ситуация постмодерна. Мне хотелось написать исторический роман, развивая классическую русскую традицию. Возьмем образцовый советский исторический роман — к примеру, «Петр Первый» Алексея Толстого. В основе реальные поступки исторических фигур, а остальные фигуры совершают дела, характерные для его социальной страты. Крестьянин и солдат страдают от помещика и муштры, купец обманывает...
Сейчас это не интерактивно, и я каждому герою дал свой сюжет. Скажем, бухарский купец Ходжа Касым не только торгует, но и прокладывает тракт в Кашгар. Губернатор Гагарин, в свою очередь, ведет свой бизнес и затевает корпоративную войну. Митрополит Филофей не только молится, но и гонится за идолом в кольчуге Ермака... Все эти сюжеты поддерживают друг друга — и получается роман воспитания, батальный роман, любовный роман. Все это смешение, характерное для постмодернизма, сошлось в начале XVIII века в городе Тобольске, где были представители не только разных стран, но и разных эпох. От первобытных коренных жителей до пленных шведов из века Просвещения.
Все герои значимы с сюжетной точки зрения. Постмодерн по своей сути экуменизм, и читатель то становится мусульманином, то язычником, то православным, то лютеранином. Я как автор не принимаю никакой стороны, но всех предъявляю в равных весовых категориях. Посмотрите сегодняшние сериалы — в них главный герой плохой человек, но о нем рассказывается как о хорошем. Этический релятивизм — тоже примета постмодернизма.
Есть классическая модель Маркса, история — борьба классов. Есть Толстого — история это роевое движение. Гумилев — цепь пассионарных всплесков. Видимо, для нас, как для участников, это явление носит целостный характер, но, по сути, оно непознаваемо.
Я не знаю, что будет дальше, и не уверен, что кто—то знает. Футурология экстраполирует какие—то тенденции настоящего, но предугадать будущее не дано никому. Советские писатели Стругацкие 20 лет размышляли об этом, но «не попали». Не будет ни таких коммунаров, ни мгновенного перемещения в пространстве через какой—то портал, которое казалось им нормальным. В то же время они не смогли предугадать появление Google или «Яндекса». У них, если кто—то хочет что—то узнать, делает запрос в мировой информаторий, и к вечеру ему приносят карточку...
В детстве и юношестве я любил фантастику и прочел роман Сергея Павлова «Волшебный локон Ампары». И в это будущее я до сих пор верю. Кроме технологической, социальной структуры, он описывает и философию Ампары. Эта школа предполагает, что наш день сегодняшний детерминирован не прошлым, а будущим. Как в фильме «Терминатор», герои совершают поступки, которые отразятся в дальнейшем. Уметь видеть в дне сегодняшнем будущее — большое искусство, профессиональная компетентность.
И до меня было много писателей, которые писали об Урале и Сибири. Я не прорубил это окно — я его только протер. Несмотря на то что в «Тоболе» присутствует и линия фэнтези, он все—таки исторический роман. Но — литературное произведение, а не учебник истории. Для писателя важно, чтобы образ получился выразительным, и он может даже отступить от факта. Но не настолько, чтобы нарушалась структурная основа. Реальный губернатор Гагарин приехал в Тобольск зимой, а у меня — летом, чтобы была сцена, как народ втаскивает карету на гору. Отступления от фактов есть, но они не нарушают самой истории.
Художественная идентификация территории, смыслов, присущих той или иной стране, ужасно мне нравится. Я очень много отдал этому времени относительно Урала, моей родины.
Иерархия культуры и анархия соцсетей
— Я не считаю, что в России был золотой век. Были времена, когда она была мировым лидером, внутренне интересной самим и другим. Были периоды упадка. Но для кого—то это времена Екатерины Второй, а для кого—то времена Брежнева. Мне же более всего интересен XVIII век.
Я делю литераторов на ВПЗР («Великий Писатель Земли Русской») и писателей буржуазных. Первые пишут о величии России, несчастье России или подлости российской власти. А к последним отношу себя. Они видят проблемы там, где их еще никто не видит. Какой раздражитель самый важный — о том ты и пишешь.
Для меня большим вызовом является то, что мы в обычной жизни начинаем жить так, как в социальных сетях. Это пока не осмысленная угроза, но она существует. Появление интернета и соцсетей как его квинтэссенции — революция человеческой цивилизации. Предыдущим явилось изобретение книгопечатания. До Гутенберга никакой прессы не было, появилось гражданское общество и буржуазное развитие. Точно так же интернет меняет наше общество, формирует стратегии исторического развития.
В обычном традиционном обществе человеку, желающему познакомиться с девушкой, надо поработать над собой, эволюционировать. А в обществе социальных сетей он найдет себе девушку, которая примет его бедным, глупым, нечесаным. Выбор все равно найдется, но он отменяет эволюцию. В обычном традиционном обществе, чтобы тебя слушали в таком вот кафе, ты должен что—то сделать, написать, как я. В виртуальном же обществе ты можешь вещать сразу на весь мир, к тому же анонимно.
И какого—то авторитета в социальной сети не существует. Мнение академика равносильно недоучившемуся субъекту. Культура была системой иерархий, а ситуация соцсетей — это анархия, и эволюционировать она будет к тоталитаризму. Рунет и так достаточно тоталитарная зона. Молодые люди делают селфи самоубийств, чтобы получить больше лайков. Но погибают—то они в реальном мире...
Представьте, как жили бы люди виртуального мира в настоящем. Человек спустился из подъезда, рассказал соседу, что он ел на завтрак. Потом поймал еще одного, рассказал, что он собирается делать днем. На остановке встретил двух разговаривающих людей, высказал им свое мнение о них. Такой человек закончил бы в дурдоме — но это логика поведения в сети.
ОРИЕНТИРЫ
«Основные тренды культуры рождаются в Европе и США. Поэтому я стараюсь читать переводную литературу и смотреть западные фильмы. Считаю лидерами Умберто Эко, Дэна Симмонса, Габриэля Гарсиа Маркеса».
Николай КАБАНОВ.
