Напугала трех псов и здоровенного дядьку.

Это сейчас, по крайней мере, у нас возле дома, лед или раскалывают и убирают с тротуаров, или посыпают коричневой смесью, от которой он превращается в бурую грязь.

А в конце девяностых зимой у нас был такой каток, что хоть коньки на прогулку прихватывай. Что, кстати, и делали соседские дети.

И вот шла я по этому гололеду и вела с прогулки двух наших собак – полуметровую в холке дворнягу Шерри и эрдельтерьера Малыша. Шла, осторожно ступая, одергивая псов, чтобы те меня не повалили.

А навстречу нам, пятнистый и могучий, вышел алабай Персей. На поводке и при хозяине, разумеется.

Малыш – пес со странностями. Таким он к нам пришел уже взрослым. И одна из его странностей – манера задирать чужих кобелей. При этом драться дуралей кудлатый не умел вообще, очень обижался и пугался, если дело доходило до трепки.

Обычно Малыша отбивал Шерри, пес не самый крупный, но подлый и боевитый. Но к Персею Шерри и сам сунуться не посмеет, и Персею эта пуховая шмакодявка - на один зубок.

И вот, завидев Персея, Малыш, не реагируя на мои попытки его урезонить, завел свою обычную песню:

«Да-я-тебя-сейчас-на-клапти-разорву-да-я-тебя-в-сотню-раз-круче!»

Персей. Могучий, доминантный, такой наглости от песика в два раза меньше себя стерпеть не мог. И, глухо рыча, попер карать задиру.

Обычно хозяин Персея прекрасно справлялся с псом и удерживал его, не давая добраться до Малыша и начать драку.

Но не сейчас.

Собачьи когтистые лапы куда лучше подходят для ходьбы по гололеду, чем толстые войлочные валенки, которые красовались на ногах и у меня, и у хозяина Персея.

Персей тащил своего хозяина навстречу Малышу, а Малыш, кудлатый дурень, не понимая, что за ужас на него надвигается, волок меня навстречу Персею. Мечущийся из стороны в сторону в попытке остановить Малыша Шерри только дополнительно дергал поводок, сбивая мое равновесие.

Вот. Сейчас. Они сойдутся. И Персей загрызет Малыша. Как волка. Просто схватит за горло, встряхнет пару раз…

Страх, возмущение, протест, желание не допустить гибели пса – все это я вложила в один-единственный крик. Крик столь громкий и могучий, что меня саму от него выгнуло назад.

«ФУУУУУУУУУУУ!»

Не знаю, сколько я так орала. Пока не кончился воздух.

Драка не началась.

Все три пса, включая Персея, сидели на льду в позе «я хорошая собака и ни в чем не виноват». Рядом с Персеем, такой же ошарашенный, как и собаки, сидел его хозяин.

Горло наливалось болью.

Подергав за поводки, чтобы псы поднялись, я увела своих притихших псов домой.

Почти неделю мне было больно говорить. Потом, потихоньку, боль прошла, и я стала такой же болтушкой, как и раньше.

Но всю эту компанию, оглушенную моим воплем, я вспоминаю до сих пор. Уж очень потешно они все четверо смотрелись, когда сидели на льду с огромными глазами.