Ветераны уходят молча
Сколько бы ни прошли здешние люди испытаний, все равно всегда считают, что село отмечено божьей благодатью, а потому роптать и плакать нет никакой надобности.
Волков бояться - на войну не ходить
- Не поверишь, но я видел у себя на огороде настоящего волка! Вышел груши собирать, а он под грушей и сидит. Я сперва подумал, что это собака бродячая. Но на голове вдруг волосы дыбом. Верный знак, что передо мной сам матерый. И прямо мне в глаза смотрел. А у меня в руках всего лишь корзинка. Ее я и бросил. Он зубы поскалил, будто ухмыльнулся, повернулся и через дыру в заборе исчез.
Смотрю на моша Иона Вырлана - и не знаю, как реагировать на эту историю. Он двигается с трудом, встав с постели, долго ищет рубашку и брюки. Сгорбившись, идет через небольшой коридорчик, ищет пиджак с наградами. Вернувшись, жмет плечами:
- Дверь в «каса маре» заперта. У меня ключа нет. А то показал бы тебе мои фронтовые награды.
- А ключ у кого?
- У одного из кумовей. У кого именно – поди, узнай. Они приходят, когда могут, наводят порядок и уходят. Вот так уже 30 лет, с тех пор, как моя Женя ушла из жизни. Нажили мы четверых детей, есть внуки, все разбрелись по свету, я их давно не видел. А ты хочешь меня сфотографировать?
- Хочу. Для газеты.
- Меня снимали для районки, когда я хорошо работал в колхозе. Ну, сфоткай, каков есть. Все, что на мне, не украдено. А что тебе про войну рассказать? Осенью 1944 года меня и еще несколько десятков парней из нашего села Милешть строевым шагом повели в село Старые Редены, что за лесом, потом в Корнешты, а оттуда, на поезде, до самой Украины. Потом в Польшу, где я начал воевать, но воевал недолго. Осколок не удосужился пролететь мимо, а пробил себе дорогу через мою ногу. Да так раздробил кости, что врачи их долго собирали. Рана была слишком серьезная, чтобы я мог вернуться на передовую. Служил меньше года в тылу, потом вернулся домой. Пережил голодовку, женился, дом построил, детей вырастил. Теперь, сам видишь, один-одинешенек. Забавляет меня только телевизор. А вот эта штука, телефон проклятый, уже месяца два как молчит. Дети и внуки звонить не могут. Так в тишине и живу.
- А вдруг вернется волк и в дом зайдет? Я ведь долго кричал у ворот, а вы плохо слышите. Зашел, потому что все двери открыты.
- Я по телику фильм видел о том, как Гитлер один раз за всю войну вылез из Берлина. Он поехал на фронт, чтоб подбодрить своих солдат. Ему выкопали где-то на Украине специальный штаб, который назывался «вольфшанце» - «волчье логово». Значит, Гитлера волком считали. А я на него шел и не боялся. Чего же мне бояться лесного зверя? Скажу ему, что мне 92 года, он сам подумает: стоит ли калечить клыки моими костями? Двери, пока тепло на улице, пусть открытыми будут. Я лежу и гадаю по шагам и голосам, кто проходит мимо дома, и дни кажутся веселее.
Вино бывает красным и… лебединым
Я приехал в село Милешть, узнав, что здесь живут четыре ветерана Великой Отечественной войны. Немало, учитывая, что очень много населенных пунктов, где нет в живых ни одного ветерана. А тут целых четыре! Всеми забытый дом мош Иона Вырлана, его заросшие бурьяном сад и огород никак не могли меня обрадовать. Зайдя затем во двор дома, в котором живет Владимир Басок, я увидел ухоженный огород, красивые фруктовые деревья, молодую женщину, собиравшую с дерева крупную вишню.
- Вишня привитая? – спрашиваю.
- Да, - отвечает она. – Папа был мастером в этом деле. Хотя по профессии он ветеринарный фельдшер. Животных в колхозе лечил.
- А где же он сам?
- В доме, отдыхает. Плохо ему. Восьмого июля стукнет девяносто. Мы и просим его поменьше трудиться. Чтобы в день юбилея был свеж как огурчик.
Владимир Михайлович никак не согласился рассказать о себе лежа на диване. Встал, постель выправил, а потом поведал, что в войну брал Варшаву. Там его и ранило, но войну продолжил до самой Победы. Домой вернулся в 1948 году, женился и вырастил семерых детей. Но так получилось, что первая его жена рано ушла из жизни. Решил жениться вновь, ведь семеро детей нуждались в женской ласке.
- Ко мне в дом пришла вторая жена, - рассказывает ветеран. – Но не одна. У нее тоже было семеро детей. И тоже три дочери и четыре сына. Славная семейка получилась! Потому и дом у меня опрятный, и сад ухоженный. Хватает рабочих рук. Недавно забор поменял. Приобрел пиломатериал, и сыновья соорудили заборчик за день. Дочери, невестки тут же его и покрасили. А ухаживает за мной постоянно одна из невесток. Но когда человеку хорошо, тут же появляется зависть. Как же без нее у молдаван? В 1944 году из нашего села отправили на фронт полсотни парней. Среди них был и я. Вот только из тех, что вернулись, жив один лишь я. Те трое ветеранов, что еще есть в селе, из другого призыва. А кто-то пустил слух, что я вообще на войне не был. Купил медали на базаре. Я стараюсь не придавать значения слухам. Но больно все-таки. Может, я угощу тебя лебединым вином?
- Я не пью. А что за вино?
- Когда вино у нас получается белое, искристое и пахучее, говорят «вин ка лебэда».
- Впервые слышу. А красное вино как величают?
- Если интенсивного цвета - кровавым. А если чуть-чуть розовое – «пеля кукоаней», то есть кожа барыни.
- Почему так жестоко?
- Такая у барыни кожа, когда ей холодно…
Фронт - Белорусский, а битвы – везде
Василий Михайлович Потлог сидел на ступенях перед своим домом и колдует над двумя электронасосами типа «Извораш».
- Оба насоса отнес в ремонт, чинили их, семь шкур с меня содрали, а толку никакого. Мне, 90-летнему, сейчас приходится их разбирать и из двух сделать один. А что мне остается? Есть свой колодец, огород поливать надо, ведь засуха. Ладно, сделаю небольшой перерыв. Так тебе про войну рассказать? Был я там, по Европе погулял без шенгенской визы. В составе Второго Белорусского фронта под командованием Рокоссовского посетил Польшу, Чехословакию, а под конец и Австрию.
- Вену видели?
- Вену нет, но вальсы Штрауса слышал. В одном маленьком селе, в опустевшем большом доме, был граммофон, а при нем и пластинки. Покрутили пару, пока не загремела канонада.
- А после войны не тянуло перейти Прут и повидать Европу?
- За Прутом я был до войны, батрачил там на одного помещика, который косо глядел на бессаребцев, но уважал нас за трудолюбие. А что мне искать в Европе? Разве что круиз устроить по местам, где живут мои дети и внуки. У меня девятеро детей. Три дочери сейчас в Санкт-Петербурге, остальные в разных странах Европы. А я один. Жены давно нет, других женщин мне не надо. Вот, домашней живностью занимаюсь, есть даже свой инкубатор, птенцов вывожу.
- На войне обошлось без ранений?
- Куда уж там! У меня медаль есть «За отвагу». А ее за венские вальсы не дают. Рискнул собой, выручил товарищей, за то и получил. Ранение, правда, не страшное. Хуже было моему односельчанину: Коля Жардан вернулся с войны без ноги. Да кому интересно слушать наши рассказы? Уж лучше помолчим. Сейчас в газетах больше пишут о подвигах тех, кто воевал в Приднестровье. Только мне не нравится: чем нас, ветеранов, меньше, тем их, борцов за независимость, больше. И чем меньше они пострадали, тем больше для себя льгот требуют. Молодежь!
Джорджия Милештская
Домик дядюшки Фоки Романа и снаружи кажется небольшим. Зайдешь в одну из комнат, где сидят два брата Романы, Ион и Георге, - и дом покажется еще меньше. Потому что они – богатыри настоящие. Высокие, коренастые, мужчины так наполнили собой комнатушку, что с первого взгляда я и не заметил на небольшой панцырной кровати лежащего там хозяина дома. Острый нос и такая же острая борода, а также зажженная лампадка на столе ясно говорили о том, что дети готовятся к худшему.
- Отец совсем плох, - сказал мне Георгий. – Но мы все еще надеемся, что он еще будет в поле траву косить. Ведь поднял нас восьмерых – шестерых братьев и трех сестер. Наш папа самый старший по возрасту во всех Милештах. Ему скоро будет девяносто три. Он вам ничего рассказать не сможет, он говорит больше жестами. А ну, папа, покажи, какое крыло у тебя раненное!
Старик чуть заметно улыбнулся и поднял голую правую руку, больше похожую на руку скелета.
- Этой рукой, которую чуть было не потерял на войне, он крестился, ел и трудился, - объясняет Георгий. – Не смотрите, что нынче рука такая слабая. Ею он и нас учил уму-разуму, когда мы были пацанами. Шесть сорванцов – это целое отделение в армии.
- А можете назвать их по старшинству?
- Старший – Петру. Потом Андрей, Василий, я, Дмитрий, Ион.
- Не обошлось без Георгия? Я уже в курсе, что это самое распространенное в Милештах имя.
- Такая сложилась в селе традиция: с тех пор, как построили церковь, празднуем каждый год Храм Святого Георгия. А когда стали Грузию называть Джорджией, милештцы в шутку и сказали: а почему не назвать так наше село? У нас полсела Георгиев. И Жеоржетт тоже хватает.
- А вам отец про войну рассказывал?
- Очень мало. Но знаю, что ранило его в руку в Польше, он лечился в Москве, там и послужил пару лет, потом вернулся. Отсиживаться дома не мог, нужны были рабочие руки. Пока хватило сил, трудился в поле, потом сторожем в совхозе и на винзаводе. Росли дети – ведь кроме нас, шести гайдуков, у отца есть и две дочери, Зина и Анна. Из восьмерых пятеро живут в селе. Отец в последние годы жил у одного из нас, но, когда почувствовал себя совсем плохо, сказал, что дожить хочет в своем домике. Вот и сторожим у его постели по очереди. С надеждой, что еще заговорит и забегает. А пока он больше молчит, и крутит, наверное, в памяти многосерийный фильм своей жизни. И в каждой серии – один из его восьми детей, двадцати внуков и десятка правнуков.
Село, полное благодати
Вот так, молча, в своих домах и на своих кроватях уходят последние ветераны самой кровавой войны. Название села Милешть – от молдавского слова «милэ» что означает и жалость, но и благодать. Сколько бы ни прошли здешние люди испытаний, все равно всегда считают, что село отмечено божьей благодатью, а потому роптать и плакать нет никакой надобности.
Ион Мардарь
На снимках:
Ион Вырлан.
Владимир Басок.
Василе Потлог.
Фока Роман с невесткой, сыном и внуками. 90-е годы.