«Антисемейный закон»: Мужчин хотят выселить из собственных квартир
Прошедшая 24 декабря в Москве пресс-конференция лоббистов т.н. «Закона о семейно-бытовом насилии» должна была, по мысли её организаторов, снять многие острые вопросы касательно этого проекта, уже разделившего общество и заставившего лидера страны усомниться в целесообразности принятия этого документа. В мероприятии приняли участие: член Совета Федерации Инна Святенко, депутат Государственной Думы Оксана Пушкина, адвокаты Алексей Полозов (защитник сестер Хачатурян) и Мари Давтян, «правозащитница» Алена Попова (активистка «болотной оппозиции», обещавшая в 2012 году, что спустя пять лет станет премьером России).
Такой блестящий состав обещал разъяснения и откровения. И они случились. Однако вместо умиротворения новые заявления «антисемейников» лишь подлили масла в огонь. Фактически они заявили о том, что проблемы угрозы ложных обвинений не существует, а право собственности и неприкосновенности жилища, закрепленное в Конституции, может попросту игнорироваться.
Одним из самых острых моментов предлагаемого законопроекта стала концепция «защитного предписания» – согласно нему человек, в отношении которого оно выносится, лишается права находиться под одной крышей с предполагаемой жертвой. Поскольку дискуссии ведутся о так называемом «домашнем» насилии, это значит, что речь идет о лишении получившего предписание права находиться у себя дома. Даже если некто является собственником жилья, то это жилье вынужден будет покинуть он, а не сторона, признанная жертвой (причем первичное предписание будет, согласно закону, выноситься во внесудебном порядке).
Адвокат Матвей Цзен, комментируя законопроект, остроумно назвал эту меру «бездомным арестом», в противоположность домашнему: там человек может находиться только у себя дома, тут – где угодно, кроме своего дома. Этот бездомный арест может использоваться как для неорганизованного, так и для вполне организованного квартирного рейдерства, для создания условий, в которых лишенный права пользования своим имуществом человек уступит его с меньшим сопротивлением. Например, такая манипуляция может осуществляться при разводе, чтобы более решительно «отжать» квартиру у бывшего супруга.
К каким последствиям может привести такой разгул «феминистской юстиции», показывает случай Испании, где в 2003 году был принят самый жесткий в Европе «комплексный закон по защите против гендерного насилия». Вот как описывает действие этого закона испанский автор:
«Начинается долгий процесс, в ходе которого вы, вероятно, будете осуждены только одним собственным словом, и в течении которого вы не сможете получить доступ к своему собственному дому, а также, скорее всего, будете уволены с работы…
Согласно этому закону вина по умолчанию возлагается на мужчину. То есть, даже если это именно он совершил вызов, и именно у него на теле имеются следы, указывающие на насилие, — именно он будет помещен в тюрьму. И ограничительные меры будут наложены именно на него, так что он не сможет вернуться домой, пока женщина по-прежнему находится там. Если мужчина схлопочет обвинение в гендерном насилии, то он лишится опеки над своими детьми, а если он попутно находится в процессе развода, то он, вероятно, потеряет вообще всё.
С момента вступления закона в силу, судьи в Испании испытывали сильное давление на себя, с тем чтобы посадить в тюрьму по этому закону как можно большее количество людей… мужчину осуждали только со слов женщины, без каких-либо дополнительных доказательств, или даже в случае, когда другие доказательства указывали на невиновность. Однако даже если Вас всё-таки признают невиновным, вы по-прежнему будете значиться в списке сексуальных преступников, так как юридически вы считаетесь виноватым с момента, когда женщина озвучивает свое обвинение.
С момента предъявления обвинений женщины также получают особые льготы, поскольку они считаются жертвами… Все судебные издержки по таким процессам оплачивает государство. Чтобы обвинить мужчину, женщине не надо платить ничего».
Результат не замедлил сказаться – с 2003 года в Испании неуклонно растет статистика мужских самоубийств при неизменности числа женских. Общее число покончивших с собой мужчин выросло в два раза – это прямое следствие того, что в результате открытой испанскими феминистками инквизиционной «охоты на мужчин» многие остались без работы, без семьи, без детей, а главное, без собственного дома.
Если до пресс-конференции ещё оставались сомнения в том, что лоббисты российского варианта антисемейного закона просто не осознают его правовых последствий, то теперь карты были открыты. Последствия они осознают и сознательно игнорируют. Особенно откровенен был адвокат сестер Хачатурян Алексей Паршин.
Для начала он сообщил точку зрения своих зарубежных коллег (что России намереваются насильственно пересаживать иностранный опыт, никто и не скрывает), что ложных доносов и оговоров «по их статистике – не больше 2%». Второй его аргумент – мол, если в полицейский участок врывается женщина и кричит, что у неё украли сумочку, никто не бросается в первую очередь проверять, была ли сумочка. Иными словами, устанавливается абсолютная презумпция виновности обвиненного мужчины (характерно, что в ходе пресс-конференции лоббисты наконец-то признали: закон и в самом деле направлен прежде всего против мужчин). «Там разберутся».
Характерно, что в ходе пресс-конференции лоббисты наконец-то признали: закон и в самом деле направлен прежде всего против мужчин. Фото: Nikolay Gyngazov / Globallookpress
Построения Паршина являются, по сути, совершенно циничными и антиправовыми. Когда кто-то кричит, что у него украли сумку, то ищут, прежде всего, вещь, а не вора. Мало того, зачастую нахождение вещи прекращает расследование кражи – была она или нет на самом деле.
В случае же с бытовым насилием уместны примеры скорее с изнасилованиями – изучение довольно большого массива реальных обращений в правоохранительные органы об этом преступлении показывает, что заведомо ложные жалобы очень часты и могут достигать половины случаев за год. Особенно часты они со стороны несовершеннолетних, опасающихся признаться родителям в добровольном характере связи. Не менее часто встречаются и обращения об изнасиловании «постфактум», когда сама связь была добровольной, однако последующее поведение мужчины показалось женщине оскорбительным и обидным (например, после возлияний и ночи страсти случайный «герой-любовник» женщину обокрал). Второе немногим отличается по аморальности от изнасилования, но, тем не менее, фактическая сторона обвинения оказывается ложной.
Может быть, конечно, остатки давно позабытой протестантской этики делают шведов феноменально честными (правда, когда читаешь детективы Стига Ларссона, в это не верится), но, скорее всего, речь идет об обычном сокрытии статистики, например, причислении к ложному доносу только той лжи, которая была опровергнута в суде. В любом случае, призыв ориентироваться на принцип «держи вора, а там разберутся», переданный нам от шведов адвокатом Паршиным, звучит откровенно пугающе и подтверждает, что антисемейный закон – это не про право, а про феминистский суд Линча при соучастии государства.
Не менее показательно было и другое заявление Паршина: «Не может превалировать право собственности над правом на жизнь, правом на здоровье», которым он оправдал «бездомные аресты», которые предполагается налагать на мужчин-«агрессоров». Иными словами, господин Паршин одной репликой отменил 25 и 35 статьи Конституции России, гарантирующие неприкосновенность жилища и право частной собственности.
Спору нет, право на жизнь действительно выше права собственности. Однако в случае законопроекта о «семейно-бытовом насилии» речь идет не об угрозе жизни или здоровью – защиту от соответствующих угроз должен предоставлять уголовный кодекс. Речь идет, как подчеркнула несостоявшийся премьер Алена Попова, о всех видах насилия – экономическое, физическое, психологическое, сексуальное (что имеется в виду в последнем случае – не очень ясно, явно не изнасилование. Это физическое действие – неужели попытка подарить цветы или комплимент?). И, конечно, право не выслушивать действительно или мнимо обидные замечания не может и не должно ставиться выше права собственности и права на жилище.
Один раз за последние 102 года жилища в России уже были обобществлены и подчинены принципу революционной целесообразности – и это привело к полной разрухе и в клозетах, и в головах. Если речь идет о реальной серьезной угрозе преследования, то, если жертва проживает с агрессором под одной его крышей и ей больше некуда идти, необходимо содействие государства в предоставлении ей временного жилья. Но конфискация законного жилья в качестве меры уголовного наказания давным-давно устранена, так как является несправедливостью и фактором социального напряжения. Так же ограничивается и изъятие жилья за долги. Никаких оснований вводить для собственников ограничение в пользовании своим жильем в случае фактически внесудебного преследования, осуществляющегося, как нам уже доказали, по принципу «украденной сумки на рынке», не существует. Появление в законе любых ограничений для собственников жилья означало бы полный дефолт нашей правовой системы в самих её основаниях.
Лоббисты антисемейного закона так уверены в своей правоте и поддержке иностранных сил, что сами, в общем-то, не осознают, насколько проговариваются. Высшей инстанцией для них является не народ России, а Страсбург. Депутат ГД Оксана Пушкина так и сказала, мол, в январе ей ехать в Страсбург и, если закон не будет принят, придется отдуваться перед строгими господами и госпожами за пробелы в российском законодательстве.
Депутат Государственной Думы Оксана Пушкина. Фото: Сергей Ведяшкин / АГН «Москва»
Продвигаемый законопроект едва ли не в каждой своей статье противоречит фундаментальным принципам права: презумпции невиновности, недопустимости карать за деяния, которые не признаны законом преступлением, праву на неприкосновенность жилища и частной жизни, праву на семью и воспитание детей. Не учитываются ни уровень несовершенства и коррумпированности нашей правоохранительной системы, ни правовая культура, серьезно подорванная периодом революционного правосудия, к которому вновь зовут возвратиться феминистки.
При этом о реальных проблемах женщин зашла речь, по большому счету, один раз – когда было указано на недостаточное количество центров помощи жертвам насилия. Конечно, и в существовании таких центров есть свои риски – как и любая другая система, они просто могут начать искать себе работу и придумывать её, высасывая те или иные случаи из пальца. Но всё-таки начинать следовало бы с социальной помощи, а не с выстраивания систем внесудебного преследования из участковых и судей. И если такой социальной помощи нет, то ничем, кроме кормежки «палочной системы» нашей полиции, ситуация не закончится. Причем меры будут приниматься не против самых опасных, а против самых беззащитных. С опасными, как и прежде, будут бояться связываться.
Единственный проблеск вменяемости, который показали лоббисты антисемейного закона – это то, что они стали подчеркивать, что он не предполагает вмешательства в воспитательный процесс в семье, что семейную дисциплину этот закон никак не нарушит. Но вряд ли тут можно видеть что-то большее, чем распределение работы – боевые ювенальщики – это одно, боевые феминистки – другое. Давайте сначала победим мужчин до испанской степени, а потом уже возьмемся за детей.
Увы, пресс-конференция авторов и апологетов «закона о семейно-бытовом насилии» подтвердила худшие опасения. «Революционная целесообразность» оказывается превыше всего – некогда доказывать, надо трясти (и это, конечно, проливает совершенно иной свет на то же «дело Хачатурян», может и в их случае дело не в безысходности, а в «революционной целесообразности» убийства?). Перед нами не столько попытка устранить пробелы в законодательстве, оставляющие женщин беззащитными против серьезных угроз, сколько стремление ввести в России «феминистский суд Линча» по испанскому и шведскому образцу. Попытки, совершенно не отягощенные ясным правосознанием, пониманием фундаментальных основ права и прямо упраздняющие часть конституционных гарантий граждан.
Вопрос об антисемейном законе, таким образом, это совсем не вопрос «мужчины или женщины», и не только вопрос «традиция или феминизм». Это вопрос «Конституция или анархия», «Собственность или грабеж», «Право или произвол». Именно поэтому принятие подобного проекта означало бы откат в развитии нашего правосознания к уровню конфискаций, лагерей, а там недолго и до расстрелов…