«Я слышу памяти шорох…»

К 85-летию со дня рождения Елены Цезаревны Чуковской

…В одном из стихотворений Лидия Корнеевна Чуковская назвала её «моё живое счастье». Ей же немногим раньше, семилетней, посвятила такие строки: 

Чтобы ты не проснулась, когда разразится звонок,

Я готова на каторге стыть и стонать необъятные сроки.

Только б глаз не открыла ты. Спи, повернись на бочок.

Только б шею мою не обвили любимые руки. 

Это обращение к дочери — маленькой Люше. В отчаянном страхе за своё дитя, уходящее в «открытый мир, в зловещий топот ног». В неотступном страхе потери, разлуки: 

Я не хочу в который раз познать,

В который раз! всю злую власть бесчинства.

В слезах озлобленных опять проклясть опять

Бессилье мысли, тщетность материнства. 

С отцом Люши, Цезарем Самойловичем Вольпе, историком литературы, Лидия Корнеевна разошлась в 1933 году, спустя два года после её рождения. Он погиб в 1941-м при эвакуации из осаждённого Ленинграда по Дороге жизни через Ладожское озеро. Второй муж — Матвей Петрович Бронштейн, физик-теоретик, доктор физико-математических наук, 6 августа 1937 года, в день рождения Люши, был арестован, а 18 февраля 1938-го расстрелян по статье 58-8-11 УК РСФСР (реабилитирован в 1957-м за отсутствием состава преступления). Но и жизнь самой Лидии Корнеевны висела на волоске. Арестовать могли в любой момент — узелок с вещами всегда стоял возле её кровати, а дочь отправить в детский дом… 

Нам слово гибель, узкое и злое,

Привычней слов: письмо, берёза, дом.

Оно своё, оно как хлеб родное —

Ведь запросто мыс гибелью живём. 

Ещё несколько штрихов. Уже из другого времени — 1966 год. «Весь день с Люшей работали над “Чукоккалой”. С Люшей необыкновенно приятно работать, она так организована, так чётко отделяет плохое от хорошего, так литературна…» — это одна из дневниковых записей Корнея Ивановича Чуковского. Люша — одна из пяти его внуков, именно ей он завещал свой литературный архив.

А это из «Очерков литературной жизни» А. И. Солженицына: «Люша Чуковская почти пять лет, с конца 1965, стояла в самом эпицентре и вихре моей бурной деятельности: эти годы на ней перекрещивались все линии, все связи, вопросы, ответы, передачи – и ещё потом следующие три года до моей высылки немало шло через неё <…> Она была как бы начальник штаба моего, а верней — весь штаб в одном лице (увы, постепенно это и в ГБ отлично поняли) <…> И как измерить истраченные ею усилия? Плотность растрат превосходила возможности одного человека, для этого нужен был неспадающий подъем духа».

Люша — домашнее имя Елены Цезаревны Чуковской. Она родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде. В 1948 году, окончив с золотой медалью школу, поступила на химический факультет в МГУ им. М. В. Ломоносова. Потом более тридцати лет, до 1987 года, работала в Научно-исследовательском институте элементоорганических соединений. Кандидат химических наук (1962).

Печатается с 1974 года. Её голос был первым, кто в августе 1988 года потребовал вернуть гражданство СССР А. И. Солженицыну. Другие наиболее известные публикации — «Нобелевская премия» (о Б. Пастернаке; Вопросы литературы. 1990. № 2), сборник статей о Солженицыне «Слово пробивает себе дорогу» (совместно с В. Глоцером; 1998).

Главная хранительница, публикатор и комментатор творческого наследия Чуковских — Корнея Ивановича и Лидии Корнеевны, автор многочисленных статей, связанных с этими именами, литературовед. Благодаря стараниям Елены Цезаревны впервые увидели свет «Прочерк» (название книги объясняется тем прочерком, что стоит в графах «причина смерти» и «место смерти» в свидетельстве о смерти М. П. Бронштейна, выданном 9 мая 1957 года) и «Дом Поэта» Л. К. Чуковской; «Дневник» К. И. Чуковского, легендарный рукописный альманах «Чукоккола», впервые изданный в 1979 году — но со значительными купюрами — и переизданный в полном объёме в 1999-м (о перипетиях в его издательской судьбе см. очерк «Мемуар о Чукоккале»); переписка отца и дочери.

Эти строки Лидии Корнеевны вправе могла бы повторить и её дочь. 

Я сама выбирала свободу, а не победу.

И наконец самой собою

Я заслужила право быть. 

В 2011 году Е. Ц. Чуковская стала лауреатом литературной премии Александра Солженицына «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжёлые и опасные моменты её истории».

«Мой день расчислен по минутам…» — это начало стихотворения 1983 года Лидии Корневны. Так же могла сказать о своих буднях и Елена Цезаревна. Казалось, она не представляла свою жизнь без работы. Уже тяжелобольная, по словам переводчика Ларисы Георгиевны Беспаловой, «и за три дня до операции ещё читала вёрстку своей последней, замечательной работы — отрывки из дневника Лидии Корнеевны». 

…В 1994 году Елена Цезаревна дважды откликалась на мою просьбу об интервью. Одно из них было опубликовано в газете «Сегодня» — «Приезжаю в Переделкино на час и месяц потом болею», в котором, как ясно из названия, внимание в первую очередь уделялось судьбе Дома-музея К. И. Чуковского. Вклад Елены Цезаревны в сохранение переделкинского дома и преобразование его в официальный действующий музей неоспорим, и именно она вместе с секретарём К. И. Чуковского Кларой Израилевной Лозовской проводила там первые экскурсии — абсолютно бескорыстно, на голом энтузиазме, как всегда, с полной отдачей тому делу, за которое бралась. Другое интервью, о взаимоотношениях нескольких поколений Чуковских и А. И. Солженицына, предназначалось для РИА «Новости». Планировала сделать ещё одну беседу, подготовила вопросы. И — не успела… 

Солженицын и Чуковские 

— Елена Цезаревна, когда состоялось знакомство Корнея Ивановича с Солженицыным, какие события этому предшествовали?

— Чуковскому принадлежит первая в мире рецензия на рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — «Литературное чудо» (см. Нева. 1993. № 9). Дело было так. В начале 1960-х годов Корней Иванович часто отдыхал в санатории «Барвиха» вместе с Александром Трифоновичем Твардовским, и тот однажды дал ему ознакомиться с рукописью под названием «Щ-854» некоего А. Рязанского (под этим названием А. Солженицын сдал в «Новый мир» свой рассказ, впоследствии опубликованный как «Один день Ивана Денисовича»). В те дни Твардовский, чтобы обеспечить публикацию рукописи, стремился подкрепить её отзывами известных писателей. Затем — об этом не знал ни Чуковский, ни Солженицын — он передал полученные отзывы Хрущёву...

Издание «Одного дня...», вызвавшее восторженные отклики прессы, стало литературной и политической сенсацией. Рассказ тут же взялись переводить на иностранные языки. Только на один английский — шесть издательств. Но переводили — лишь бы скорей! В большинстве переводов погасли все краски, смешались все языковые пласты... И Корней Иванович (известно, что проблемы художественного перевода — одно из направлений его литературной деятельности) отозвался об этих переводах как о достаточно небрежных, скороспелых, не передающих своеобразия языка оригинала. Солженицын, будучи в Пушкинских горах, услышал чтение этой статьи по радио и — приехал к Чуковскому в Переделкино. Так в начале июня 1963 года состоялось личное знакомство двух очень разных по характеру и темпераменту писателей.

11 сентября 1965 года, через четыре дня после ареста Андрея Синявского и за день до ареста Юлия Даниэля, на квартире лиц, которым Солженицын доверил хранение своих рукописей, был конфискован его литературный архив (роман «В круге первом», стихи «Сердце под бушлатом», пьесы, написанные в лагере). Об этом времени Александр Исаевич вспомнил в своих «Очерках литературной жизни»: «В эту пору К. И. Чуковский предложил мне (бесстрашие для того было нужно) свой кров, что очень помогло мне и ободрило. В Рязани я жить боялся: оттуда легко было пресечь мой выезд, там можно было взять меня совсем беззвучно и даже безответственно: всегда можно свалить на произвол, на ”ошибку” местных гэбистов. На переделкинской даче Чуковского такая “ошибка” исполнителей была невозможна.

Я гулял под тёмными сводами хвойных на участке К. И. — многими часами, с безнадёжным сердцем, и бесплодно пытался осмыслить своё положение, а ещё главней — обнаружить высший смысл обвалившейся на меня беды». С тех пор Солженицын прижился в нашем доме. Его отношения с Корнеем Ивановичем отразились в «Дневнике» Чуковского (М.: Современный писатель, 1994). Здесь, в Переделкине, в мае 1967 года Солженицын находился в дни IV съезда писателей. Как известно, он обратился к съезду с Письмом, в котором требовал упразднения цензуры над художественными произведениями. Здесь же, в Переделкине, написаны некоторые главы «Ракового корпуса», рассказ «Пасхальный крестный ход».

О том, что Солженицына исключили из Союза писателей — 5 ноября 1969 года, — стало известно через несколько дней после похорон Чуковского.

— Кажется, в Переделкине жил Солженицын и свои последние перед изгнанием из СССР осень и зиму 1973–1974 годов?

— Да, он жил там по приглашению Лидии Корнеевны. 28 декабря в Париже издали первый том «Архипелага ГУЛАГ» — чаша терпения власти предержащей переполнилась. Началась грубая травля, которую 14 января 1974 года открыла «Правда» статьей Соловьева «Путь предательства». Её подхватила «Литературная газета», назвав Солженицына «литературным власовцем», АПН вылило на автора целый сборник клеветы и помоев, тем же занялось и ТАСС... Возмущённые письма граждан, не читавших его книгу… Карикатуры Бориса Ефимова, не сходящие с газетных страниц... Трехнедельная атака телефонных звонков в московскую квартиру, в Переделкино (а 9 января Лидию Корнеевну исключили из Союза писателей)...

Отчётливо помню последний приезд к нему. Напротив меня в пригородной электричке сидели несколько мужчин. Подъезжаем к Переделкину, один другому: «Там этот гад, Солженицын, живёт! Хрущёв открыл архивы, а он, воспользовавшись этим, теперь клевещет на Родину! Ну мы ему покажем!..» Я почувствовала страх... Ведь в это время московскую квартиру Солженицына осаждали с угрозами подосланные негодующие советские граждане. Но в Переделкино их, к счастью, не посылали, хотя кэгэбэшнкки знали, что он — у нас. За Солженицыным пришли 9 февраля, в пятницу, — под предлогом ремонта дачи. Но арестовывать не стали — лишь убедились в том, что он — на месте... В понедельник в семь вечера Солженицын должен был прийти к нам на московскую квартиру — мы жили по соседству. Возвращаюсь домой с работы — записка: «Александра Исаевича арестовали в четыре часа». Об его аресте гудели все радиостанции мира...

Прошло четырнадцать лет. Июль 1988 года. Как всегда, веду экскурсию по нашему музею. Мимоходом упоминаю о шести переводах «Одного дня...» (книги стоят на полке). Вдруг кто-то из толпы (публика разношёрстная): «А почему Солженицын в Россию не приезжает?» — «Гражданства лишён». Всеобщее удивление. Новая реплика: «Да он на Западе миллионером стал!..» И пошло-поехало... В тот же вечер написала статью «Вернуть Солженицыну гражданство СССР», в которой как бы продолжила дневной разговор с оболваненными пропагандой экскурсантами. Заканчивалась она такими словами: «Пора прекратить затянувшуюся распрю с замечательным сыном России, офицером Советской Армии, кавалером боевых орденов, узником сталинских лагерей, рязанским учителем, всемирно знаменитым русским писателем <...> и задуматься над примером его поучительной жизни и над егo книгами».

— А что сегодня с Домом-музеем Чуковского  в Переделкине? Кажется, многолетняя борьба за этот дом, в конце концов, увенчалась вашей победой?

— Да, однако... Сравнительно недавно я уже говорила вам о том, что условия договора предусматривали вовлечение в строительные работы двух сторон: Литфонда и Фонда культуры. Первый — от начавшегося ремонта самоустранился.

А в Фонде культуры тогда произошли отнюдь не отрадные перемены: к власти пришёл не кто иной, как Никита Сергеевич Михалков, который продолжил дело, начатое Сергеем Владимировичем Михалковым... Фонд прекратил ремонт. Это какой-то рок.

— Судя хотя бы по записям в «Чукоккале», Сергей Владимирович недоброжелательности к Корнею Ивановичу при его жизни не питал. Что же могло послужить причиной столь резкой перемены? Почему он так повёл себя по отношению к имени Чуковского? Боязнь иметь дело с опальными, неблагонадёжными людьми?

— Возможно, и это... В 1970-е годы, как я уже упоминала, дом Чуковского пользовался нелестной репутацией у властей. Лидия Корнеевна выступала с открытыми письмами в защиту Андрея Дмитриевича Сахарова, у нас, повторяю, часто гостил Солженицын. Дом считался рассадником антисоветчины и т. п. В ноябре 1973 года шеф КГБ Юрий Андропов в записке ЦК КПСС, в частности, констатировал: «Из оперативных источников известно, что Л. К. Чуковская <...> использует дачу Литературного фонда Союза писателей СССР в посёлке Переделкино, выделенную в своё время К. И. Чуковскому. Для закрепления права пользования дачей за собой на будущее Чуковская добивается превращения её в литературный музей отца, рассчитывая стать его директором». Союз писателей должен «отказать Чуковской в создании музея в посёлке Переделкино».

Сегодня под руководством директора Государственного литературного музея Натальи Владимировны Шахаловой (умерла 30 сентября 2006 года. — Е. К.) снова приступили к реставрации. Предполагается открыть музей Чуковского весной. Для будущей работы музея я считаю важным решить наконец вопрос о создании некоммерческих частных благотворительных фондов (все общественные, считаю, абсолютно себя дискредитировали).

То, что у людей сохраняется интерес к судьбе переделкинского музея Чуковского, подтверждают и их многочисленные письма, и денежные переводы, продолжающие до сих пор поступать на ремонт музея. Всё это нас необычайно трогает. Однако специальный фонд для поддержки музея так и не создан — из-за отсутствия закона о музеях и о частных благотворительных фондах. 

Беседу вела Елена Константинова