Маргарита Симоньян о своём СПИДе
Мне было 15, когда в нашу американскую школу пришел рослый красавец — парень лет 35 с голливудской линией челюсти и добрыми голубыми глазами.
Нас всех собрали в самой большой аудитории (по-русски — в актовом зале) и об'явили, что парень болен СПИДом и сейчас он расскажет нам, как это получилось и что теперь с этим делать.
Два часа парень рассказывал, что в юности трахался с кем попало, даже не помнит с кем, а потом полюбил, женился, родили двоих детей, и вот теперь у него СПИД, которому, видимо, много лет, просто он об этом не знал.
Жена и дети чудесным образом оказались здоровы.
Когда он закончил, нам предложили подойти и обнять его.
Меня, воспитанную в краснодарской школе, обуял ужас, который мне было трудно скрыть.
— Ты что, боишься к нему подойти? — спросила меня одноклассница. — Фу такой быть!
Я подошла, обняла его. Парень улыбнулся своими пушистыми голубыми глазами и сказал:
— Видишь, это было не так страшно.
Мне было 18, когда, наученная правильной американской пропагандой, я сама решила сдать анализы.
Анонимный кабинет располагался через дорогу от входа в маленькую краснодарскую телекомпанию, куда я только пришла стажеркой.
В кабинете было с десяток моих друзей и знакомых. Мы хихикали и подбадривали друг друга.
По лицам некоторых было понятно, что у них друг с другом был секс (и, конечно, незащищенный) и один не сказал другому, что идет проверяться.
Через неделю мне позвонили.
— Есть проблема с вашими анализами. Надо пересдать.
В обеденный перерыв я на цыпочках перешла дорогу.
— А в чем проблема?
— Результат положительный. Но это может быть ложно.
— Подождите, — тихо сказала восемнадцатилетняя дурочка я. — Положительный — значит хороший?
— Нет. Положительный — значит то самое.
Следующую неделю я прожила в невесомости. Я разговаривала с собой примерно вот так:
— Что будет самое страшное, что может случиться?
— Я умру.
— Но это лечат, помнишь того голливудского парня, он выглядел совершенно здоровым, у него семья.
— Ага, и пятнадцатилетняя девочка боялась его обнять.
Результат оказался ложным. Мои анализы перепутали. С тех пор я сдаю их раз в год — просто так, по сформировавшейся гигиенической привычке. Я никогда больше не думала с тревогой о ВИЧ, пока прошлым летом на празднике в одном из посольств не столкнулась с одним известным человеком, у которого ВИЧ, и я знала об этом.
Мы с человеком пили мохито, травили байки про общих знакомых и хохотали в голос. И он хохотал так зажигательно, что брызнул слюной, извините, мне прямо в хохочущий рот.
Мне стыдно в этом признаться, но, придумав быстрый предлог, я побежала в уборную прополоскать горло, а потом стала терзать телефон звонками всем специалистам, кому могла позвонить.
— Да брось дурью маяться, вероятность заражения микроскопическая. Только если у него во рту язвочки и у тебя тоже, и то, скорее всего, нет, — успокаивали специалисты.
Микроскопическая. Но есть. И вот это убийственное 'скорее всего'.
Не могу сказать, что, когда я ждала анализов, которые, как положено, сдала, узнав о третьей беременности, я чудовищно волновалась, вспоминая об этом случае. Но что совсем об этом не думала — тоже сказать не могу.
Я, в общем-то, не сомневалась, что результат придет отрицательный — то есть хороший. Но все-таки эта 'микроскопическая' букашка трепыхалась где-то на периферии моего взрослого, цивилизованного, отполированного американской школой сознания, пока я не увидела то самое заветное 'отрицательно'.
Премьера Антона Красовского на RT совсем не об этом. Но одновременно именно об этом. Посмотрите:
Маргарита Симоньян