«Было время, и цены снижали…»
Повседневная жизнь каждого человека с её рутиной, однообразным бытом представляется чем-то неопределимо скучным. Но когда она становится историей, то окутывается романтическим флёром, прорастает загадками. И чем дальше от нашего сегодня прошедшая эпоха, тем больше у неё загадок и тем неудержимее в нас стремление разгадывать их.
Что свидетельствует ныне о быте ушедших эпох? Как выглядели жившие в них люди? Как были одеты, причёсаны, как развлекались и любили друг друга, чем украшали себя женщины, какие кушанья подавались к столу, что считалось приличным, а что возмутительным? На эти и множество подобных вопросов отвечают книги новой серии «Живая история: повседневная жизнь человечества» выпускаемые московским издательством «Молодая гвардия». Уже вышли в свет такие книги российских и иностранных писателей, как «Повседневная жизнь первых христиан. 95-197», «Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов», «Повседневная жизнь Греции во время Троянской войны», «Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения», «Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта», «Повседневная жизнь древних египтян во времена великих фараонов», «Повседневная жизнь Венеции во времена Карло Гольдони», «Повседневная жизнь российского рок-музыканта», «Повседневная жизнь Версаля при королях», «Повседневная жизнь Испании в золотую эпоху», «Повседневная жизнь во времена трубадуров. XII-XIII века».
Очень жаль, что подобные книги не издают на Украине. Но мой друг по Северу А. Сергиевский, рискуя быть высаженным с поезда Москва—Одесса, привез мне подарок. Почитаем…
Одной из популярных книг (двухтомник) выпущенной московским издательством «Молодая гвардия» стала «Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую Эпоху (1920-1930-е годы)» — это первый том и второй том «Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую Эпоху (1930-1940-е годы)».
Автор этого интереснейшего документального труда Георгий Андреевский в предисловии пишет: «Не надо времени навязывать свои взгляды, как это делает новичок-следователь, который заносит в протокол только те показания, которые соответствуют избранной им версии совершения преступления. Может быть, оттого, что историю часто не излагают, а сочиняют; полюбилась мне тема повседневной человеческой жизни. В ней не нужно врать и уж совсем ни к чему фамильярничать с «великими мира сего», пытаясь развенчать их или хотя низвести до своего уровня. За повседневной жизнью людей не надо подглядывать в замочную скважину или собирать о ней сплетни. Она проходит у всех на виду, и сказанную о ней ложь легко разоблачить, а уж ложь о жизни в Сталинскую эпоху — тем более, поскольку живы её современники… Я, по возможности, старался избегать оценок событий и взглядов людей, не считая свои взгляды интересными… К тому же совсем не обязательно в угоду политической корректности искажать или замалчивать существующую реальность. Разве интересно видеть жизнь людей такой, какой ты хочешь? Жизнь интересна тогда, когда о ней говорят правду. О жизни в Сталинскую эпоху и так много фантазировали. Это была обыкновенная повседневная жизнь миллионов таких же людей, как мы с вами.
Этим-то ощущением нашей схожести с людьми той эпохи, жившими в других обстоятельствах, мне думается, и интересна повседневная жизнь Сталинской эпохи. Мы невольно спрашиваем себя: а что стало бы с нами, если бы мы жили в те годы, как повели мы себя в тех условиях, в которых жили наши предшественники? Порой мы смотрим на них, как на первоклашек второклассники, гордые своими знаниями. А были они просто другими…»
В магазине «Яйцо-птица» на прилавках лежали фазаны
15 декабря 1947 года в газете «Правда» было опубликовано постановление «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». Этим постановлением вводились в обращение новые деньги. Не стало красных тридцаток, появились четвертные — купюры по 25 рублей. На всех купюрах (от 10 и выше) появился портрет Ленина. Старые деньги до 22 декабря включительно можно было обменять в сберкассах на новые из расчета 10 старых рублей на один новый. Монеты продолжали ходить по номиналу. Вклады до 3 тыс. рублей после проведения реформы выдавались также по номиналу, а остальные деньги до 10 тыс. выплачивались из расчета 2 рубля новых на 3 рубля старых, а свыше 10 тыс. — из расчета 1 рубль новых за 2 рубля старых.
Большинство населения (кроме барыг и спекулянтов) реформе радовались. Кто после войны имел вклады в сберегательных кассах? Единицы, хотя и был призыв: «Брось кубышку — заведи сберкнижку!» С реформой ушли в прошлое такие понятия, как «отовариться», «промтоварная единица». Не надо было теперь «прикрепляться» к магазинам, собирать и сдавать всякие справки для получения карточек, бояться того, что их потеряешь или их у тебя украдут. Ушли в прошлое такие объявления, как «Прием стандартных справок до 19-го. Не сдавшие своевременно останутся с пятидневками» или «С 1-го февраля 1946 года будет производиться продажа картофеля по продовольственным карточкам на февраль (по безымянному талону) по 3 кг на человека. Отпуск картофеля будет производиться по месту прикрепления продовольственных карточек».
К этому надо добавить, что и союзница СССР по антигитлеровской коалиции Великобритания У.Черчилля в послевоенные годы тоже бедствовала: были и карточки, был плохой маргарин. В художественной литературе об этом периоде рассказали английские писатели Джон Брейн в романе «Путь наверх» («Путь в высшее общество») и писатель, выходец из рабочих, Алан Силлитоу в своих рассказах и повестях…
Но когда после денежной реформы в Москве открылись наполненные товарами магазины, москвичи в полном смысле слова обалдели. После жалких прилавков военной поры картина была впечатляющая. На прилавках лежали продукты, о которых москвичи давно забыли. В Москве тогда сразу открылось 42 кафе, столовых и закусочных. Первое блюдо в столовой стоило от 80 копеек, а второе от 70-ти. В учреждениях и на предприятиях, помимо столовых, заработало 400 буфетов. Но портили впечатление ценники. 1 кг ржаного хлеба стоил 3 рубля, пшеничного — 4.40, кг гречки — 21 руб., сахара — 15, масла сливочного — 64, подсолнечного — 30, кг мороженого судака — 12 руб., литр молока — 3 руб., десяток яиц — 12-16 руб. (яйцо было трёх категорий). Килограмм кофе стоил 75 рублей, бутылка водки «Московской» — 60 руб., а пива «Жигулевского» — 7.
При зарплате в 500-1000 рублей жить было, конечно, трудно. Тем не менее, воины-фронтовики имели много льгот. Помимо орденов и медалей, они имели нагрудные знаки «Отличный пулеметчик», «Отличный понтонёр» и т.д. Раненым давали нашивки. Те, кто имел легкие ранения (без повреждения костей и суставов), носили красные нашивки, а те, кто тяжелые — золотые. За каждый орден и медаль ежемесячно выплачивалось от 5 до 25 рублей. Вернувшись домой, награжденные получали право ежегодного бесплатного проезда на поезде и пароходе и постоянного бесплатного проезда на трамвае. Льготы коснулись пенсий, жилплощади и налогов…
Вещи имели такие цены: скромный мужской костюм — 450 руб. (шерстяной — 1500), туфли — 260-300 рублей, галоши — 45, носки рисунчатые — 17, часы марки «Звезда» или «ЗИФ» — 900 рублей, столько же стоил патефон, радиоприемник «Рекорд» — 600 рублей, а фотоаппарат «ФЭД-1» — 1100 рублей.
Кстати, некоторые продукты получали в виде репараций из Германии. На Сретенке в магазине «Яйцо-птица» на прилавках лежали фазаны с длинными хвостами, продавали и американский яичный порошок. Жить было можно…
Водка подешевел, когда похоронили последнего голодного…
21-го января 1949 года в Москве, как цинично шутили тогда злоязычные москвичи, похоронили последнего голодного. Им оказался поэт Михаил Семенович Голодный, а неделю спустя в газетах появилось постановление правительства: «О новом снижении с 1 марта 1949 года государственных розничных цен на товары массового потребления».
Как разъясняло постановление, «новым» это снижение цен называлось потому, что в 1947 году, во время денежной реформы, были отменены коммерческие цены на продукты питания. На этот раз были снижены на 10 процентов цены на хлеб, крупу, макароны, рыбу, мясо, яйца. Водка подешевела на 28 процентов. Больше всего, на 30 процентов, подешевели патефоны и часы. С 1 марта 1950 года грамм золота в СССР стал стоить 4 руб. 45 коп.
Снижение цен в 1950 году было самым большим. Крепкие десертные вина подешевели тогда на 49, а пиво на 30 процентов. На 25 процентов были снижены цены на юфтовые ботинки. Эти ботинки делались из жирной кожи и были водонепроницаемы.
В 1951 и 1952 годах цены тоже снижались, но меньше.
Снижение цен касалось всех, и радость по этому поводу была всеобщей. В конце 40-х годов ненавязчивая реклама сообщала: «Кетовая икра полезна и вкусна, продаётся повсюду!» Она предлагала покупателям покупать пастеризованную черную зернистую икру, упакованную в баночки по 28, 56, 110, 168 граммов. Реклама также соблазняла двустишием: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!» Баночка крабов стоила 5 руб. 60 коп. В голодные военные годы о таком лакомстве никто и подумать не мог.
Несмотря на все трудности жизни того времени, выбор спиртного был достаточно широк. Так осенью 1948 года в продаже появилось фруктовое вино.
Пили Брусничную водку, а курили «Дукат» и «Норд»
Бутылка фруктового вина объемом 0,75 литра стоила 25 рублей, а пол-литра — 18. Бутылка портвейна в те времена стоила 40 рублей. 0,75 литра портвейна «777» («три семерки» или в обиходе «огнетушитель») в каком-нибудь уличном павильоне можно было приобрести за 66 рублей 80 коп. Из водок, помимо «Московской», были «Брусничная», «Клюквенная», «Зверобой», «Зубровка» (средняя цена 40 руб. 50 коп.).
После махорки военных лет люди снова получили возможность курить папиросы и не особо тогда популярные сигареты. Картонная коробка папирос «Казбек» со скачущим по горной тропе всадником в бурке на крышке стоила 5 рублей 20 коп., папиросы «Северная Пальмира» с ростральными колоннами Ленинграда над Невой стоила 8 рублей, «Беломор» — 3 руб. 20 коп., «Норд» — 2 руб.10 коп., а сигареты «Дукат» стоили вообще 1 руб. Были ещё сигареты, выпускаемые ленинградской табачной фабрикой им. Клары Цеткин, а незнакомое тогда понятие «сигареты» раскрывалось на этикетке более понятными словами «безмундштучные папиросы». Коробок спичек стоил 20 копеек.
В пивной- «американке» за прилавком около продавца всегда можно было увидеть пивную бочку с вставленной в крышку железной трубкой. Через эту трубку пиво из бочки и выкачивалось. На полках «американок» стояли бутылки, лежали табачные пачки, а на видном месте красовалась дощечка с надписью: «Водка — один литр 66 руб., 100 гр. — 6.60. Имеются в продаже горячие сосиски и сардельки, пиво жигулевское 0,5л — 4 руб. 20 коп….»
Приметы мирной жизни с каждым годом все больше и больше давали о себе знать. Кафе «Мороженое» в доме №4 по ул.Горького даже предлагало москвичам мороженое с доставкой на дом. Мясокомбинат им. Микояна приглашал жителей сельской местности сдавать скот на убой. Со сдатчиками, в зависимости от их желания, комбинат рассчитывался не только деньгами, но и колбасой, копченостями и перетопленным жиром…
О чем говорили в очередях!
Тем не менее, многого еще не хватало. И хотя по объявлениям в газетах можно было купить трофейные немецкие автомобили «Мерседес-Адлер», «Опель-Олимпия», «Опель-Адам», «Мерседес-Бенц» часто дефицитами было обыкновенные бидоны для керосина, самоварные трубы, мясорубки №5, оконная замазка, прищепки для белья, сиденья для венских стульев, медные чайники, синька, гладильные доски и т.д.
Очень любопытно Г.Андреевский пишет об очередях. Процитируем его: «Очереди были не просто «временным явлением», они были приметой эпохи. В очередях ругались и дрались, знакомились и влюблялись, в них изливали душу, делились знаниями и узнавали новости, пророчествовали и высказывали смутные опасения. В очередях можно было услышать о том, что немецкая подводная лодка высадила в Южной Патагонии Бормана, бежавшего из Берлина, когда в него вошли наши войска, сама же подводная лодка была затоплена. О том, как фашисты похитили труп Муссолини с миланского кладбища и хранили его в сундуке монастыря «Святой ангел», пока, наконец, один из монахов другого монастыря, Ордена Меньших братьев, не выдал его полиции. В очереди можно было услышать о том, что знаменитая исполнительница русских народных песен Лидия Русланова повесилась на собственных чулках в камере Бутырской тюрьмы, куда её посадили из-за мужа-генерала, который вывез из Германии целый вагон барахла. Рассказывали в очередях и о том, что еврейки, торгующие апельсинами, набивают их битым стеклом, о том, что яичный порошок делают из черепашьих яиц и о многом, многом другом.
Весной 1945 года, например, рассказывали о пожаре в Моссовете, о том, как в ночь на 14 марта кто-то в мастерской по ремонту пишущих машинок в подвале забыл выключить электрический паяльник и что, как всегда, во время пожара не сработала сигнализация и оказался неисправным насос для воды. Осенью, якобы, был еврейский погром в Киеве. Там вроде какой-то еврей-энкавэдист застрелил двух наших офицеров за то, что они ему не отдали честь. Когда же по дороге на кладбище убитых проносили мимо еврейского базара, начался погром. Кто говорил, что было убито пять евреев, кто пятьдесят, а кто и пятьсот. Рассказывали и анекдоты про евреев. Например такой: однажды заспорили между собой писатели Лев Кассиль и Самуил Маршак, кого из них больше знают дети. Кассиль говорит: меня, а Маршак — меня. Спорили, спорили и решили, наконец, обратиться к детям. Вышли во двор, спрашивают мальчишек: «Милые детки, вы нас знаете? А дети хором отвечают: «Знаем» «Ну и кто мы?» — спрашивают писатели: «Жиды, — отвечают детки…»
Говорили в очередях, конечно, и о том, что опять будет война и надо запасаться солью и спичками, что на Москву упадет метеорит. Высказывали и недовольства: теща ругала зятя, подчиненный — начальника, пешеход — милиционера, и все вместе ругали власть за то, что они распустила спекулянтов, воров и бандитов…»
Но, тем не менее, люди жили с верой в будущее. Сейчас этой веры нет! Как бы там ни было, а писатель Эдуард Лимонов, описывая то время и послевоенный родной Харьков, назвал свою повесть «У нас была великая эпоха…»
В наше время цены на Украине только растут. При Сталине их ежегодно снижали…