На Родину тянется классик: почему Куприн вернулся в сталинский СССР?

30 мая 1937 года Александр Куприн пересёк советскую границу, возвращаясь в СССР из эмиграции.

Почему он вернулся – несколько позже. Почему уехал?

Куприн – один из тех русских писателей, чей талант прошёл огранку военной службой и во многом был ей раскрыт – хоть он и рано, в 1894 году, в возрасте 24 лет и в чине поручика вышел в отставку .

Второй раз на военную службу он пошёл уже во время Первой мировой войны, был демобилизован из-за проблем со здоровьем. Но через четыре года, в 1919 году, пошел снова воевать, на этот раз в Северо-Западную армию Юденича. Служил уже не в строю, был редактором газеты.

После поражения Юденича он покинул Россию – но душой остался с ней навсегда.

Эмигрантский хлеб был для него нелёгок, его семья откровенно бедствовала, а сам Александр Иванович подорвал своё и без того неважное здоровье: «Эмигрантская жизнь вконец изжевала меня и приплюснула дух мой к земле. Нет, не жить мне в Европах… Если уж говорить о том Париже, который тебе рисуется и представляется, то я его ненавижу…»

За год до того, как вопрос возвращения Куприна в СССР был решён, у него обнаружили рак. В Россию он ехал не столько жить, сколько умирать.

В общем история хоть и грустная, но вполне понятная. Непонятно другое. На дворе – 1937 год. Как мог офицер Куприн, активный участник белогвардейского, а затем и белоэмигрантского движения, не понимать, что произойдёт с ним, когда он только ступит на советскую землю?

А ровно ничего плохого с ним не произошло. 66-летнего писателя торжественно встретили в Москве, провезли мимо подвалов Лубянки, поселили в «Метрополе», потом выделили ему дачу рядом с санаторием Союза писателей. Напечатали его собрание сочинений, за которое ему выплатили приличный гонорар – как и полагалось в СССР «инженерам человеческих душ». Фактически обеспечили писателю заслуженную пенсию и исполнили его последнюю мечту: спокойно умереть на родине.

В какую страну ехал Куприн?

«Когда из этой гнетущей атмосферы изолгавшейся демократии и лицемерной гуман­ности попадаешь в чистый воздух Советского Союза, дышать становится легко. Здесь не прячутся за мисти­чески-пышными фразами, здесь господствует разумная этика, и только этим этическим разумом определяется план, по которому строится Союз», – это из «Москва 1937» Лиона Фейхтвангера, документального произведения, написанного по итогам визита писателя мировой величины в СССР.

И тут не надо говорить, что западный писатель «ничего не узнал и не понял – «воронки»-то к нему домой не приезжали!» Всё он знал и всё увидел. И написал про два лица СССР, одно из которых – «суровая беспощадность, сметающая со своего пути всякую оппозицию». А другое – и самое главное – созидание.

Для Фейхтвангера это был не просто визит в социалистическую страну. На тот момент он тоже лишился родины – по причине прихода Гитлера к власти в Германии. Там все его книги изъяли из библиотек и сожгли. В СССР при всем «обострении классовой борьбы» такого вандализма не было и близко.

У Куприна была другая претензия к западной демократии, выбранной им в 1920 году: «Больших дел и больших идей эмиграция не ведает. Даже на сильную ненависть к виновникам её бегства на чужбину у неё не хватает темперамента».

Оба писателя, глядя в 1937 году на СССР, ясно видели главный смысл нашего тогдашнего государства: созидание и размах.

Впрочем в 1937 году это видели не только эти два писателя. То же увидел и весь остальной мир – например на Всемирной выставке в Париже. Ее посетителей потрясли результаты двух первых советских пятилеток, индустриальный прорыв, изображённый в виде карты промышленности СССР и скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», венчавшая советский павильон.

Это сейчас немыслимо – но советская делегация увезла с той парижской выставки 1937 года 270 наград – включая 95 гран-при, 70 золотых медалей, 40 серебряных и 6 бронзовых. За каждой из этих наград стояли наши реальные инновации, высотки, ГЭС и строящиеся индустриальные гиганты.

Главный приз выставки в результате разделили павильоны СССР и Германии. Однако точку в этой экспозиции поставила Великая отечественная война, которая и скорректировала решение мирового жюри.

Известно, что человеческая память избирательна. Но если особенностью индивидуальной памяти является сохранение лучших воспоминаний и вытеснение негативных, то в случае с нашей коллективной памятью мы имеем прямо противоположный результат. 1937 год остался в памяти многих синонимом кровавой бани и апофеозом государственного террора. Почему?

С одной стороны, сейчас этот «кровавый 37-й» – один из элементов мифологии о высшем государственном руководстве того периода. О Сталине и Берии, назначенных еще Хрущевым в самые  страшные разрушители нашей страны – при том, что созданное ими потрясало даже самых ярых врагов ССС, просто запущены конъюнктурные сказки.

Но есть и более глубокая подоплека. Искусственно насаждаемое мнение, будто Сталин был исчадьем ада, за которое всем нам надлежит каяться перед Польшей, Прибалтикой и собственной страной – это удар по самой идее созидания. И Куприн, и Фейхтвангер схватили своими незамыленными глазами главное в сталинском СССР – великое строительство! Не разрушение былых царских основ, о чем сегодня ноют наследники Романовых и Гогенцоллернов – а именно прорыв в такие творческие небеса, перед которыми нынешняя власть смотрится жалко и убого.

Куприн был вовсе не дурак, не сволочь и не стяжатель. Как и его духовные коллеги – Бунин, Прокофьев, Рахманинов, Алексей Толстой, Вертинский и т.д. Эти классики русской музыки и литературы, отбыв свой срок на Западе, именно при Сталине потянулись вереницей на свою Родину, которую признали в СССР. Кто-то, как Прокофьев и Вертинский, успел вернуться на родную землю, встретившую их с распростертыми объятиями, кто-то – нет.

Что этих творцов, ставших признанными «гражданами мира», сюда звало? Зов крови – это одно дело, но другое – тот одухотворенный созидательный порыв, который при Сталине захлестывал СССР. Прокофьев, убежавший после 1917-го года в США ради реализации своего композиторского и пианистического дара, объяснил свой возврат к нам очень простыми словами: «Такой отзывчивой аудитории как в СССР больше нигде в мире нет».

Созидание – это не только строительство чего-то, но и осознание смысла, а также готовность нести личную ответственность за все. Без этого всякое строительство постепенно превращается в копирование чужих форм и смыслов, в духовное и политическое падение.

Куприн, Фейхтвангер, Прокофьев, Бунин рвались в сталинский СССР. Но в современную Россию, где правит бал не творчество, не созидание, а некий убогий хитрый план, нацеленный на проедание страны и кумовское воровство, они наверняка не стали б рваться.  

Иван Зацарин
➡ Источник: http://publizist.ru/blogs/34/12904/-