ДАВАЙТЕ ЧЕСТНО – ЧТО НЕ ТАК С МИНЗДРАВОМ РОССИИ. ГОВОРЯТ ВРАЧИ

Громкое заявление сделал на днях глава Минздрава Михаил Мурашко. По его словам, показатели смертности мужчин в возрасте 35-40 лет вдвое выше, чем женщин. В свою очередь, дети в России болеют чаще, а дефицит квалифицированных врачей восполнить не удаётся: такое сочетание – серьёзный риск снижения качества и доступности оказания медицинской помощи детям. А если прибавить сюда ещё и демографическую яму… Куда мы идём?

Надо сказать, что глава Минздрава России в качестве основных причин такой смертности среди молодого поколения сильной половины нашего общества назвал  табакокурение, алкоголь и неактивный, неспортивный образ жизни. Однако корень проблем – в недофинансировании здравоохранения в целом. В России расходы на него составляют в среднем 3,5% ВВП, тогда как в странах ОЭСР – не менее 6,5%.

Но на самом деле причина кроется ещё и в так называемой реформе, которая была проведена. По большому счёту, медицинское обслуживание, медицинские услуги, как часто теперь это стали называть, обычному человеку недоступны.

Мы можем сколько угодно спорить о триллионных, многотриллионных суммах, которые выделяются на здравоохранение, – отметил обозреватель Юрий Пронько. – Но каждый из нас на собственном опыте знает, что даже поход в обычную поликлинику может потребовать определённой суммы денег, чтобы рассчитаться за услуги, которые должны входить в обязательное медицинское страхование.

В то же время дети болеют чаще, а дефицит квалифицированных врачей восполнить не удаётся. Такое сочетание – это серьёзный риск, снижение качества и доступности оказания медицинской помощи юному поколению.

Проведённая оптимизация здравоохранения показала свою неэффективность. Даже вице-премьер Татьяна Голикова вынуждена была это признать.

Во многих регионах страны оптимизация здравоохранения была проведена ужасно. И качество, и доступность услуг в здравоохранении резко ухудшились,

– заявила она несколько лет назад, добавив, что "виноваты в этом все – и центр, и регионы".

Однако практически все высокопоставленные чиновники, которые занимались этой оптимизацией, так и остались на своих местах, в насиженных креслах. И теперь они, судя по всему, будут и дальше "модернизировать" здравоохранение.

МЫ ТЕРЯЕМ ЦЕЛОЕ ПОКОЛЕНИЕ. ПОЧЕМУ ЭТО ПРОИСХОДИТ? ЮРИЙ ПРОНЬКО РАЗБИРАЛСЯ В ЭТОМ ВОПРОСЕ ВМЕСТЕ С ИГОРЕМ КАШАБОЙ, НАТАЛЬЕЙ ТИТОВОЙ И МАКСИМОМ РЫКОВЫМ. ФОТО: ЦАРЬГРАД.

Цифры страшные – мы теряем целое поколение

Эту тему в программе "Царьград. Главное" обозреватель Юрий Пронько обсудил со специалистом по соединительнотканной интегративной медицине, врачом-педиатром Игорем Кашабой, лидером общественно-политического движения "Объединение родителей" Натальей Титовой и заведующим кафедрой онкологии, научным сотрудником Национального НИИ общественного здоровья им. Н. А. Семашко Максимом Рыковым.

Юрий Пронько: Давайте разбираться в этом вопросе. Хотелось бы услышать ваше мнение как профессионалов. Для чего создана система здравоохранения – чтобы предотвращать и профилактировать, а при необходимости лечить? Начнём с вас, Наталья.

Наталья Титова: На самом деле, мне стало страшно, когда я услышала эти цифры смертности среди мужчин 35–40 лет. Мы реально теряем поколение. И то поколение, которое сейчас учится в школе, – мы его тоже теряем.

Последние два ковидных года нашим детям дались очень тяжело. У них идёт перестройка организма, а на них оказывалось постоянное давление. Понятно, что постоянное сидение за компьютером и дистанционное обучение не улучшало их самочувствие, я это как мама могу сказать. Тут всё рушится на корню.

– И это не громкие слова.

Н.Т.: Нет, это действительно так. Сейчас дети очень мало двигаются – это я вижу по своему ребёнку. Они больше сидят за компьютерами, за гаджетами. И это не только потому, что им так интереснее – нередко детям просто некуда пойти. А сажая детей за гаджеты, мы перестаём их обучать взаимодействию между собой. И это очень страшно.

ПОСТОЯННОЕ СИДЕНИЕ ЗА КОМПЬЮТЕРОМ И ДИСТАНЦИОННОЕ ОБУЧЕНИЕ НЕ ПОМОГАЛО ИХ САМОЧУВСТВИЮ, А ВСЁ ЭТО ОТРАЖАЕТСЯ НА ЗДОРОВЬЕ. ФОТО: АГН "МОСКВА"/ СОФЬЯ САНДУРСКАЯ.

– И я это сам наблюдаю, когда люди предпочитают переписываться, а не созваниваться. И если спросить, а почему они не хотят выйти в оффлайн, ответ один: а зачем? Наталья, вы считаете, что здесь целый многоугольник проблем, я правильно понял? И всё не только в финансирование медицины упирается?

И.Т.: Не только. Сейчас мы видим тотальную цифровизацию образования. В то же время мы наблюдаем нехватку педагогов в школах. Чтобы дети могли обучаться в одну смену, очно, глаза в глаза с учителями, пройдёт ещё немало времени.

Да, сейчас, согласно указу президента, и новые школы строятся, и проводят капремонты в существующих. Но это не полностью решает существующие проблемы.

– И всё это связано со здоровьем?

Н.Т.: Конечно. Дети учатся в две, а то и в три смены. Совершенно сбивается ритм дня. Детям надо не только в школе сидеть, но и на дополнительные кружки ходить. А когда они будут двигаться? Всё это настолько плотно взаимосвязано, что за одну ниточку дёргаешь – и разматывается клубок, который вообще охватывает все сферы нашей жизни.

– Игорь, вы тоже эту связь видите?

Игорь Кашаба: Я начну немного издалека. Часто спорят, что же такое медицина – это наука или искусство. Я считаю, что медицина – это детектив.

Когда к вам приходит маленький пациент, он не всегда может точно передать все свои жалобы, но врач должен поставить диагноз по определённым признакам.

Что касается вопроса о смертности мужчин в 35–40-летнем возрасте, то давайте оглянемся назад – вспомним 90-е годы. Тогда в магазинах внезапно появились любые продукты. Но купить их было сложно – цены подпрыгнули в 3–4 раза. И вот тогда и была заложена та мина, которая сейчас сработала.

– Подождите, а Мурашко говорит: табакокурение, алкоголь, неспортивный образ жизни. Вот, три позиции назвал министр.

И.К.: У меня своя версия. Если население вгонять в постоянный стресс, как это было в перестроечные и в 90-е годы, когда невозможно было купить детям продукты питания, ничего хорошего не получится.  

Я помню, как в начале 2000-х появилась информация о том, что Россия стала законодательницей в индустрии мод. Тогда у нас появились такие цельнонатянутые дети, в 18–20 лет они были худыми андрогинами с непонятным полом – то ли мальчик, то ли девочка.

А это как раз результат нарушения питания в 90-е годы. Для синтеза половых гормонов нужен холестерин. А для того, чтобы сформировался нормально пол, требуется соответствующее питание и физическая нагрузка.

– И всё это имеет прямую корреляцию с тем, что озвучил Мурашко по поводу мужчин 35–40 лет?

И.К.: Безусловно. Когда ребёнок рождается, мы начинаем в него вкладывать его будущее в плане питания, эмоционального, интеллектуального, физического развития. А у нас есть какая-то стратегия в образовании и в медицине, которая была бы направлена на профилактику, а не на извлечение прибыли? Нет. Мы живём в капиталистическом обществе.

– А государство в этой системе координат не призвано регулировать данные процессы?

И.К.: Оно обязано регулировать.

– Я не против того, чтобы кто-то зарабатывал. Я не против богатых, ради Бога. Но я напоминаю, в Конституции, как бы это высокопарно ни звучало, у нас записано: Россия – социальное государство. А из заявлений Татьяны Голиковой или Антона Силуанова мы узнаём о триллионных бюджетах, которые грохаются в здравоохранение. И я хочу узнать, куда всё это уходит…

И.К.: К примеру, это пошло в многофункциональные центры. Но при этом совершенно забыли про первичное звено.

– А оно является ключевым.

И.К.: С моей точки зрения, да. Потому что люди, прежде всего, приходят в поликлинику. А если в ЦРБ в какой-то нет соответствующих специалистов, то вам не будет оказана необходимая помощь или услуга, как это сейчас принято называть. 

– А тогда зачем мне эти многофункциональные центры, если они элементарно не могут обеспечить помощь? Если в результате оптимизации – это не мои слова, а слова президента Владимира Путина – медсестёр, младший медперсонал переводили в уборщицы. И народ начинает возмущаться и абсолютно справедливо говорить: слушайте, если многотриллионные суммы тратятся, если, на самом деле, мы за это платим через налоги. Не верьте тем, кто по ушам вам ездит, что, дескать, в России всё формируют отчисления юридических лиц. Извините меня, а предприятия, компании и корпорации, кто их создаёт, продукт – не люди? Но вернёмся к основной теме…

И.К.: Была поставлена задача: снижение заболеваемости, например, по сердечно-сосудистым заболеваниям. И мы действительно достигли определённых успехов в этом направлении. Кроме того, такие многофункциональные центры – это выгодно, потому что там можно получить высокотехнологичную помощь.

– Выгодно, простите, кому?

И.К.: Медицинским учреждениям. То есть за каждую операцию там же перечисляется, за каждого больного, за каждую манипуляцию.

– А пациентам?

И.К.: В принципе, пациентам тоже выгодно: пришёл с инфарктом или со стенозом, ему провели высокотехнологичную операцию и, тем самым, спасли его.

ИГОРЬ КАШАБА: "МЫ В 90-Е ГОДЫ ЗАЛОЖИЛИ МИНУ, КОТОРАЯ СРАБОТАЛА СЕЙЧАС..." ФОТО: ЦАРЬГРАД

– Простите, когда я слышу слово "выгода" применительно к медицине, я, конечно, понимаю, что мы живём в новое время, но само слово меня коробит. Поэтому я уточняю, кому именно это выгодно.

И.К.: С моей точки зрения, мы скопировали полностью американскую систему здравоохранения, в которой есть Фонд обязательного медицинского страхования.

И этот фонд, как коммерческая организация, проверяет врачей на правильность сделанных назначений, на, соответственно, оплату услуг, труда, а это съедает как минимум 30% всего бюджета здравоохранения. В принципе, это нормальная система.

Наша медицина – это бизнес в плохом понимании этого слова 

– Ну, нормально так, 30% загоняем себе. А на первичном уровне, то есть в центральной районной больнице, в ЦРБ, вам просто могут отказать в предоставлении той или иной помощи, потому что нет специалистов.

И.К.: Наталья говорила про учителей, а я вам могу сказать, то же самое у нас практически и со здравоохранением. То есть у нас точно такая же нехватка и медсестёр, и фельдшеров, и врачей.

– Особенно если по специализациям посмотреть.

И.К.: Да. Получается, что эта оптимизация – она же была и в образовании, и в медицине, и, в общем, везде, где только можно себе представить. То есть снижаем издержки, но получаем вот такой печальный результат.  А у нас же ещё демографическая яма, вы не забывайте, на сегодняшний момент.

– Да у нас не яма, у нас катастрофа, я считаю, настоящая.

И.К.: Да, которой с 40-х годов не было ещё. То есть это тоже результаты решений, которые были приняты, в том числе в 2019 году.

– И за которые никто не ответил, к сожалению. Максим, а ваш профессиональный взгляд.

Максим Рыков: Я тоже хочу возвратиться к тому, с чего начал коллега: что же такое медицина, наука или искусство. И мне, в этой связи, вспоминаются как раз слова нашего замечательного режиссёра и художника Андрея Тарковского, который сказал, что искусство – это единственное бескорыстное деяние, доступное человеку.

Но, наверное, наша медицина – это не то и не другое, это бизнес. Но бизнес в плохом понимании этого слова. Если бы было в хорошем, как за рубежом, то тогда бы все получили выгоду.

А что такое "в хорошем смысле"? Это, прежде всего, когда есть свободная конкуренция между частными организациями медицинскими и государственными. И контроль за действиями тех и других. Опыт той же Турции показывает нам, что там вполне успешно частные клиники вытеснили государственные. Потому что государству из бюджета всё равно кому платить.

– А в чём у нас принцип неуспеха, на ваш взгляд?

М.Р.: В том, что у нас каждый главный врач пытается заработать на чём угодно – на стройке, на закупке препаратов. Но не на качестве медицинской помощи, а для себя. И это ни для кого не секрет.

И вы ведь совершенно верно сказали, что вся система ориентирована на обывателя, то есть на пациента. А у нас очень часто чиновники любят говорить, что "мы повысили качество и доступность медицинской помощи". Но если их спросить, они не знают даже, что это за определение, которое в 323-м ФЗ заложено. И они тем более не понимают, что означают эти слова глазами пациента.

А мы этим интересовались. Например, проводили социологический опрос среди детей с онкологическими заболеваниями и их родителей, в зависимости от возраста. И они что ответили? Почти все хотят уехать на лечение за рубеж, но денег нет.

– А это миф о таком прекрасном зарубежном лечении, на ваш взгляд, или это действительно так? Я почему уточняю. Если послушать ваших израильских коллег, то они все говорят: полная катастрофа с медициной в Израиле. Ваши американские коллеги говорят: у нас всё дошло до маразма, даже анализы берут подряд – надо или не надо. Потому что это коммерция, это бизнес. И чем больше анализов они возьмут, тем больше заработают.

М.Р.: Конечно, прекрасное зарубежное лечение – это миф. Потому что сама суть лечения, протоколы, они не отличаются от наших. Медицина сейчас трансляционная, а у нас никогда не было своих научных разработок, за редким исключением.

Условия – да, там, конечно, лучше. Пациентоориентированность тоже есть. Но сами пациенты говорят, что не чувствуют заинтересованности врача в успехе лечения. И, конечно, процветает коррупция.

Но когда мы говорим о зарубежной медицине, надо помнить, что в той же детской онкологии, в большинстве своём, используются оригинальные препараты. А у нас дженерики отечественного производства. Надо уже быть честными. Сколько бы Минздрав ни говорил, что эти лекарства сертифицированы, что выдана лицензия, по которой оно производится, а значит, препараты безопасны, но доказать это очень сложно, а вот процент осложнений намного выше. А в целом всё это размывается несовершенством статистики и учёта. Многое можно списать на онкологию, мол, что вы хотите…

– Как ни цинично звучит, списать на это?

М.Р: Да, так и происходит. Потому что онкология, тем более детская онкология, в России на фоне ситуаций в других странах – "всего ничего". Однако есть большое "но": по уровню детской смертности от рака наша страна недавно поднялась с седьмого на пятое место.

Почему? Потому что, опять-таки, несовершенство учёта, дефицит статистики. И со временем, когда выявляемость будет повышаться, будет повышаться и смертность.