Графская смородина для императрицы

Кто не знает прекрасных акварелей и картин Федора Петровича Толстого? А ведь многое в жизни Ф.П. Толстого противилось его живописной карьере. Его семья ожидала, что он станет военным и юноша послушно окончил морской корпус, но служить не смог - помещала непереносимость морской качки. Семья с холодком отнеслась к его решению учиться в Академии художеств, марать бумагу на досуге - еще куда ни шло, но граф-художник? Родные считали такое увлечение несерьезным. Еще хуже они восприняли решение Федора Петровича жениться не на какой-нибудь графине или княгини, а на дочери советника коммерции Анне Дудиной, они даже отказались присутствовать на скромном венчании графа Федора Петровича с его Аннетой.

«На нем был его неизменный морской мундирчик, на непокрытой голове развевались кудри... На ней было простое белое коленкоровое платье, да из своего сада венок из живых цветов на голове. Держась рука с рукой, они пешком перешли через улицу и вступили в храм Благовещения, где Бог судил им соединиться навеки... За ними следовали шафера, братья и сестры невесты, да несколько человек закадычных друзей отца моего и бабушки. Из церкви молодые и провожатые их вернулись в дом бабушки опять-таки по образу пешего хождения... Ни парадного обеда, ни бала в этот день не было. Пообедали запросто, чем Бог послал, и молодежь разбрелась по саду, поливала цветы, чистила дорожки, каталась в лодке по пруду и под вечер бегала в горелки на большом круглом лугу против дома... Как просто! а сколько тут было настоящей, чистой, святой любви!..» - писала впоследствии их младшая дочь, Мария Федоровна Каменская.

Что же, родственники графа ошиблись и там и там, Федор Петрович стал не только талантливым художником, но и вице-президентом Академии художеств. А их брак с Анной Федоровной, которая являлась не только супругой, но и любимой музой, оказался очень счастливым.

Конечно, поначалу молодой семье пришлось очень нелегко, но помощь, внимание августейшей семьи и признание началось с нескольких веточек красной и белой смородины. Вот как вспоминает об этом М.Ф. Каменская:

"Папенька сейчас же пожелал исполнить желание её величества, показать ей свои акварели и, мало того что показать, поднести ей что-нибудь хорошенькое. Была у него тогда акварелька, сделанная им с натуры, смородинка , которая ему самому нравилась. Это было больше ничего, как несколько веточек черной, красной и белой смородины, как бы нечаянно брошенных вместе, да на них несколько капель росы, и одну капельку пьет муха. Кто не видал этого восхитительного рисунка, пусть посмотрит его в альбоме отца моего, который находится у сестры моей от второго брака, Екатерины Федоровны Юнге. Стоит она, чтобы на нее поглядеть: смородинку съесть хочется, муха совсем живая... а про капельки росы могу рассказать даже анекдотец, который мне, уже большой, передавала маменька.

Раз как-то к нам приехал Лонгинов с женою и, как всегда, попросил посмотреть рисунки отца. Сидят они и разглядывают их, а маменька со мною на руках стоит около них. Я, говорят, тогда была годовая. Дошли они до смородины и начали ею восхищаться. Мне, видно, надоело, что маменька все стоит на одном месте, и я разревелась...

Вдруг Лонгинова с испугом вскрикнула:

— Графиня, что вы сделали? Посмотрите, Машенька накапала слезами на смородину!.. И Мария Александровна осторожно начала прижимать свой батистовый платок к каплям росы... Так вот какова была рта смородинка!






Лонгинов решил, что этот рисунок можно поднести государыне. Но, видно, папеньке захотелось и для себя сохранить этот рисунок, потому что он прежде снял с него копию, а потом уже отнес Лонгинову, с просьбою поднести её величеству, что Николай Михайлович и исполнил немедленно. Даже сам приехал обрадовать отца радостною вестью, что Елисавета Алексеевна от смородинки пришла в восторг и приказала очень благодарить графа за его прелестный подарок. Но этим еще не кончилось. Не успел отец мой остыть от радостной вести, как её величество прислала ему богатейший бриллиантовый перстень. Конечно, положение отца в то время было не такое, чтобы ему возможно было сохранить этот подарок себе на память... и хоть жаль было, но его живо променяли на деньги... На эти деньги первым делом выбрались из домика у Смоленского кладбища на Петербургскую сторону, в светлый и веселый дом Слатвинского, где, как я писала выше, 3-го октября 1817 года я изволила родиться.





Как умно тогда сделал отец, что снял для себя копию со смородины. Вскоре после того, как он поднес её государыне, она потребовала его опять к себе и попросила нарисовать ей еще точно такую же смородину. Отец нарисовал, и за второй рисунок опять получил точно такой же перстень. И это было не раз, не два, а, по словам отца моего, он и счет потерял, сколько нарисовал «смородинок» Елисавете Алексеевне... Всякий раз, когда ей хотелось подарить кому-нибудь из своих заграничных высочайших родственников что-нибудь новое, изящное, она опять заказывала еще и еще смородину и за каждую из них к отцу летели перстни... Часто папенька, рассказывая кому-нибудь про начало своей художественной карьеры, говаривал: — Тяжело мне приходилось, да меня тогда моя смородинка выручала!.. Если бы не она, не знаю как бы я вывернулся... Можно не шутя сказать, что целая семья питалась одной смородиной...

Должно быть, благодетельница отца моего с умыслом тогда избрала этот способ деликатно и безобидно помогать бедному художнику..."


После смерти Александра I в 1825 году и Елизаветы Алексеевны в 1826 году, Федор Петрович Толстой был так же обласкан вниманием новой монаршей четы: Николай I назначил графа вице-президентом Академии художеств, а Александра Федоровна делала заказы, среди которых был "прелестный рабочий столик, на крышке которого был стакан воды с букетом лиловых сиреней и на одной их веточке посадил совсем живую канареечку. Этот столик так понравился императрице, что она возила его с собою, когда меняла местопребывание».




Так несколько веточек красной и белой смородины не только помогли графу кормить семью, но принесли известность и успех.