И снова о религии и науке
Почему споры между сторонниками религии и науки часто оказываются бесплодными?
За тридцать лет церковной свободы, обретенной на рубеже ХХ-ХХI веков, о взаимоотношениях Православия и науки написано немало. Автору статьи довелось скопить не один десяток книг на этот счёт: от апологетики первой половины ушедшего века отца Стефана Ляшевского и профессора Н.Н. Фиолетова до вышедшего совсем недавно современного учебного пособия отца Сергия Кривовичева, адресованного теологам-бакалаврам. Споры между сторонниками религии и науки часто оказываются бесплодными. Они не бесполезны, как не бесполезны вообще диспуты между верующими и атеистами. Просто результат нелинейный. Нет такого, что ты предъявил кому-то цепочку аргументов, а тот воскликнул: как же я раньше этого не знал! А ведь именно на это зачастую наивно рассчитывают и верующие, и неверующие. Не замечал, не чувствовал, не придавал значения – ещё быть может.
Противника можно убедить, но, скорее, не логикой, а любовью, эмоцией, да и действием Божьим. А для этого любовь и веру нужно прежде всего иметь самому.
С другой стороны, именно эмоции, уверенность в собственной правоте, некомпетентность – главные виновники того, что диспуты погибают на корню, а противники расходятся в ярости, убеждённые, что противоположная сторона не уважает их.
Может ли биология доказать,
что Бог создал человека?
Приведём несколько примеров. Современная эволюционная теория очень убедительно показывает, что Человек разумный возник от общего с современными обезьянами предка в результате эволюции, и конкретно естественного отбора. Более того, дарвинизм во многом сформировал язык современной биологии, так что требование верующих отказаться от него – это ещё и требование остаться безъязыким.
В принципе, для верующего в эволюционной теории нет ничего плохого. Эволюция существует? Да, поэтому удаётся выводить определённые породы искусственно, или это происходит под влиянием условий природных. Внутривидовая, межвидовая – это всего лишь спор о терминах.
Но спор быстро набирает накал. «А вы предъявите промежуточные звенья эволюции между человеком и его предком?» – ехидно требуют верующие, понимая, что найти такой артефакт практически невероятно. Мне понравился ответ биолога Михаила Гельфанда: можно проанализировать гены недостающего звена и смоделировать его на компьютере. И для учёных это будет весьма убедительно.
Ещё один пример, широко обсуждавшийся в середине ХХ века, – теория Большого взрыва. Из Второго закона термодинамики известно, что Вселенная постоянно расширяется, что в перспективе должно привести к тепловой смерти: атомы разлетятся слишком далеко. Не менее интересно посмотреть на то, что было не в конце, а в начале. Была построена математическая модель расширения Вселенной. Теория позволяет откручивать время назад, соответственно, Вселенная сжимается всё больше и больше до… чего? До точки? До пустоты? Математики это называли сингулярностью, что можно истолковать как «непонятность», «нестандартность».
Верующие с радостью ухватились за эту концепцию: вот же, доказательство творения мира «из ничего». В научном мире сразу же родилась другая концепция: наша Вселенная – всего лишь пузырёк на поверхности кипящего «океана». Откуда такое предположение? А откуда предположение о действии Бога? Вера.
Ещё один пример, памятный тем, кто учился в школе в советское время – гипотеза Опарина о происхождении «живого» из «неживого». Якобы это происходило тогда, когда «неживой» субстрат подвергался на мгновения воздействию экстремальных условий на доли секунды, например, наносился волнами на действующий вулкан. У верующего напрашивается другая метафора: «перепутан Божий дар с яичницей». Яичница как раз и есть результат воздействия раскалённой сковородки на белок за оптимально короткое время. Но многие советские атеисты относились к этой концепции всерьёз.
Поэтому наука не способна доказать, что Бога нет, но она не берётся и доказывать, что Бог есть. Как ответил на подобный вопрос ныне покойный академик-атеист В. Гинзбург, Бог не является предметом изучения науки (и конкретно биологии).
Евангельская весть богаче
Зерно Благой вести, которую несёт миру христианство, вовсе не в том, произошёл ли человек от обезьяны или как создавалась Вселенная. Христос Бог стал Человеком, воплотился, умер и воскрес, чтобы верующие в Него смогли однажды воскреснуть и жить вечно в Царстве Его. Это невозможно обосновать никакими научными доводами, это просто вне науки. И принять это – для христианина является подвигом веры.
Главный аргумент, который даёт наука, – аргумент от «красоты». Можно вспомнить кантовское: «звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас». В современном богословии есть направление, посвящённое славе Божией, у католиков классиком в этой области считается Ганс Урс фон Бальтазар, а в современной православной России направление развивает движение «Теоэстетика». Можно вспомнить и то, как славит Бога в псалмах царь Давид, когда восхищается бурным ветром, снегом, градом, звёздами.
Как относятся к научному знанию сами верующие? Когда Церковь слаба и гонима, когда ожидается скорый Апокалипсис, скорее, равнодушно. Равнодушно не значит плохо – христианин обязан равно любить и плотника, и торговца, и книжника. Но когда Церковь занимает престижное положение в обществе, вступает в диалог с политикой и искусством, среди участников диалога оказывается и наука. И отнюдь не всегда наука отвечает Церкви взаимностью.
Для первых полутора тысяч лет христианства наука – скорее, книжность, учёность вообще. Не уклонялся в мистику, хотя бы философию, оставаясь строго в рамках геометрии, разве что Евклид. А книжность для христианина могла быть разной – в том числе и гностической, еретической, враждебной. Разумеется, как идол в мире – ничто, так и пустая книга – ничто, но она может соблазнить слабых.
И всё-таки христианская культура с самых первых веков – не устная, но книжная. И не удивительно, что для формулировки самых священных христианских догматов использовался язык философии, в том числе и неоплатонической.
Неслучайно некоторые святые, например, не рекомендовали христианам лечиться у врачей-иудеев. Дело вовсе не в антисемитизме, а в том, что помимо получения лекарственных снадобий больной мог быть вовлечён в каббалистический ритуал. Впрочем, святитель Василий Великий, согласно преданию, наоборот, дружит с врачом-иудеем и не умирает до того, как тот не обратится в христианство. Каждому по силам.
Василий Великий известен и знаменитой беседой «К юношам, о том, как извлекать пользу из языческих сочинений». В ту же эпоху появляется и «Исповедь» блаженного Августина, тоже встающего на защиту знания, хотя и куда более осторожно – всё-таки человек прошёл через манихейство и кается. Вспомним и апологии Тертуллиана, и омилии Оригена на книгу Бытия.
Но самым значимым сочинением стал, пожалуй, «Шестоднев» святителя Василия Великого, толкование на книгу Бытия. Сегодня она принимается за эталон, а «креационисты» готовы отстаивать её букву. Труд святителя Василия отражает научные представления его времени. Неужели, оказавшись чудесным образом в нашем времени, он не был бы открыт к спору?
Главная мысль «Шестоднева»: Божие Слово созидает естество. Как именно – вопрос второстепенный. С чего начинается книга Бытия? С описания Большого взрыва? Вовсе нет. «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».
Библия составлена очень целомудренно. В том же смысле, что и ответ родителей на вопрос трёхлетнего ребёнка о том, как он появился на свет. «Папа маму полюбил, и ты родился». Малышу не понять иных подробностей, зато акцент на любовь нагляден: вот папа обнимает маму, в семье мир.
Так же и человеку до смены геоцентрической парадигмы бесполезно рассказывать о других планетах и тем более о расширяющейся Вселенной, это уведёт его в сторону. Небо – там, вверху, по нему движутся солнце и луна, и ещё в какой-то закономерности звёзды, понять которые сможет лишь мудрец, освоивший Альмагест.
Атеисты ставят к книге Бытия и другие вопросы-ловушки. Как же свет появился в первый день творения, а солнце и луна в четвёртый? И здесь ни к чему мудрить: мол, речь о формировании квантов света, нашей галактики, о том, что солнце и луна стали видны «как сейчас» только после появления атмосферы (неба). Скорее, речь о том, что «день» – древнееврейское «йом» – это, скорее, смысловой отрезок. «В первый день мы сажаем картошку, а на второй кабачки» – и не так важно, сколько пробудет земледелец в поле, понятно, что по максимуму. Поэтому и не вполне корректно отождествлять дни творения с метафорой апостола Петра «у Господа один день как тысяча лет», толкуя их именно как тысячу оборотов планеты вокруг орбиты.
Жертвы-мученики за науку?
Так или иначе, отношение Церкви к науке, точнее, книжности было уважительным, хотя иногда и подозрительным. Собственно жертв «клерикального мракобесия» среди известных учёных не так и много. Обычно их перечень начинают с Гипатии, александрийской женщины-математика, которую обвинили в колдовстве. Толпа, которой указали на «ведьму», скора на расправу. И всё-таки это была, скорее, история о вражде между христианами и язычниками Александрии. Замешано это было и на социальном неравенстве: как это женщина может быть учёной, что ещё за числа и фигуры – явно колдунья. Кстати, Александрийская библиотека сгорела, а вот труды Гипатии уцелели (комментарий к трактату об арифметике, приписываемый ей).
Другой кейс – история гелиоцентрической модели, Коперник-Бруно-Галилей. Николай Коперник, католический каноник, племянник епископа, находился в лоне Церкви, получая от неё награды, а не претензии. Он не выходил за рамки собственно «научной» модели. Легко объясним принцип относительности: что движется, карета (поезд) относительно дома или дом относительно кареты? Смотря где выбрать точку отсчёта. Если зафиксировать землю, солнце тоже совершает вокруг неё движение по замкнутой орбите, только очень сложно объяснимой (эпициклы и т.д.) Если сделать центром солнце, расчёты упрощаются.
В истории Галилея имела место подмена обвинений. Обвинение в атомизме (который мог восприниматься как философский материализм, вспомним Тита Лукреция Кара) заменили на спорное и безопасное, за что была назначена епитимия – семь псалмов в день (примерно одна кафизма).
Трагичнее сложилась судьба Джордано Бруно, «магистра самой тончайшей магии», но там мировоззрение герметиста превалировало над тем, что можно было бы отнести собственно к науке.
При этом ничто не мешало совмещать богословие, философию и математику ни Рене Декарту, ни Исааку Ньютону, ни Блезу Паскалю.
Бравада учёных атеизмом началась тогда же, когда атеизм начал поднимать голову в европейском обществе. Во Франции – в XVIII-XIX веке, со времён писателя Вольтера, младшим современником которого был учёный Пьер Симон Лаплас, который, по преданию, заявил Наполеону, что его модель Вселенной «не нуждается в гипотезе Бога» (модель, быть может, и не нуждается, но невозможно представить себе такие слова в устах Паскаля). На XIX век пришлись и открытия Дарвина. В России такая волна выпала на начало ХХ века. После отлучения от Церкви Льва Толстого знаменитый математик Андрей Марков подал прошение в Синод отлучить от Церкви и его. После революции с атеистическими заявлениями выступил и знаменитый математик Стеклов, и ему дали основать научный институт, который по сей день носит его имя. Одновременно среди верующих того времени были причастные к математике (отец Павел Флоренский), и, наоборот, среди математиков – страдальцы за веру (Д.Ф. Егоров).
Сегодня самым известным учёным-атеистом является, конечно, Ричард Докинз, утверждающий, что религия – это мем, возникший в результате посторонних процессов. Читать его книги сложно, слишком много в них нападок и ругани в адрес Церкви. Увы, замечательные богословы, «анонимно православный» Дэвид Бентли Харт и Алистер Макграт, отвечая Докинзу, тоже не всегда сохраняют выдержку и спокойствие. И всё-таки это лучше мнения одного члена-корреспондента РАМН, онколога, протестовавшего против введения теологии в российских вузах: «Христианство – набор примитивных мифов о потопе и Вавилонской башне, что тут изучать?»
Мы живём не в секулярные, а в постсекулярные времена, когда вызов в отношении религии, сменившийся трагическим разрывом с ней в обществе модерна, превратился в итоге в равнодушие к ней. Среди учёных и сегодня можно встретить немало церковных людей, но не многие берутся афишировать это, и тем более связывать свою веру со своей академической тематикой (если только они не совпадают, как в случае с Ольгой Седаковой, изучающей Данте, или покойным академиком Сергеем Аверинцевым).
Вероятность и ожидания
Напомним и знаменитое «пари Паскаля». Наука не может ни доказать, ни опровергнуть бытия Божия, допустим оба исхода с равной вероятностью 50% на 50%. Что получает атеист? Константа 50%, умноженная на ноль, даёт ноль. Что получает верующий? Константа 50%, умноженная на бесконечность, даёт бесконечность – вечность и свободу в Боге.
Современные популярные книжки по атеизму уже на обложках обещают «освобождение» от оков религии, от табу и сложностей, затрудняющих жизнь. Так ли это? Когда в Библии говорится о «безбожниках», конечно, вряд ли имеются в виду атеисты-учёные в современном смысле, речь о язычниках. А язычник вовсе не ожидает «нуля» и не полагается лишь на собственные силы. Силы «сверхъестественные» часто дают ему санкции на насилие, власть, удовлетворение страстей.
Не то же ли происходит и с современным атеистом? Атеизм помогает ему «прятаться», скорее, от морали, а также от «проклятых» вопросов о бытии. Впрочем, атеисты зеркально обвиняют верующих в том, что те за верой прячут страхи и комплексы. Может быть, поэтому сегодня один из серьёзных вызовов от науки в адрес религии – это психоанализ, достаточно авторитетный, но по-своему объясняющий религиозность. Впрочем, может быть, Церкви и его удастся приручить. И этому круговороту нет конца – до скончания времён.
Юрий ЭЛЬБЕРТ
Публикация сайта Челябинской митрполии