Дмитрий Балашов: "Новгород Великий останется негаснущею святыней нашей великой старины"
Ниже размещен текст послесловия Дмитрия Балашова к переизданию 1990 года его первой повести "Господин Великий Новгород" (1967).
Писатель Дмитрий Балашов в 2000 году. Фото: Дмитрий Коржов
Города, как люди, старея, уходят под землю. Прах разрушенных построек — «культурный слой» — покрывает древнюю почву, и город незримо растет, возвышаясь с каждым столетием над своим прошлым, засыпая подошвы старинных зданий, и те словно бы тонут в напластованьях веков. Деревянные мостовые Новгорода на пять-семь метров ушли в землю. В раскопках археологов они выглядят как высокие, в три человеческих роста, штабеля почерневших от старости бревен. Мостовые перестилали (настилали новые сверху старых) каждые двадцать лет. По этим мостовым да по нижним венцам сгоревших некогда и вновь выстроенных хором археологи определяют время, датируют потерянные пять-шесть столетий назад вещи: гребни, кресала, продолговатые кусочки бересты с процарапанными на них буквами древних писем, обрывки кожаной обуви, сточенные топоры, иногда продолговатые серебряные слитки — гривны, деньги древнего Новгорода.
В Новгороде и теперь, — отвлекаясь от стандартных блоков современной застройки, от завода, воздвигнутого на Торговой стороне, рядом с Ярославовым дворищем, — можно ощутить историю, почти пройти по древним улицам (вернее — над ними, выше них), взглянуть на свидетелей великого прошлого — храмы и башни вечевой республики, на светящую в сумерках северного вечера текучую струю Волхова, представить крылатые лодьи на ясной воде, неусыпный шум торга, прикоснуться душою к векам минувшим, невянущий свет которых и доныне брезжит нам сквозь толщу прожитых событий и лет и будет еще долго светить, вызывая восторги и споры, пробуждая гордость и сожаления, ибо странным образом люди эти, которые жили, торговали, воевали и праздновали в суете ежедневных свершений, сумели, как оказалось потом, заработать себе право на величие в веках, право на бессмертие.
В Новгороде впервые я побывал, когда еще и догадаться не мог, что когда-то стану писать об его историческом прошлом. Еще не были раскопаны хоромы горожан XII — XV веков, не были найдены берестяные грамоты — маленькие четырехугольные, коричневые от времени, кусочки древних писем, чудесно оживившие голоса далекого прошлого. Но царственно сиял на северном сиренево-сером небесном окоеме золотой купол Софии, и, лишенная колоколов, гордая звонница по-прежнему тяжело и гордо вздымалась над крепостными стенами Детинца. Много лет спустя, уже написавший первую повесть свою, я сидел в Новгороде, в комнате археологов, с трепетом прикасаясь к потемневшим от времени предметам быта древних горожан, разглядывал гребни и буквицы, вертел в руках костяную уховертку, удивляясь нарочитой мастерской небрежности безвестных резчиков, ощущая буквально кожею ладную уютность, умное изящество каждой содеянной ими вещи.
И было то, чему мне трудно и поднесь подыскать название, и что я тогда, несколько наивно, называл для себя «крестьянским аристократизмом»: удобство, неотторжимое от красоты, основательность, высокое уважение к человеку, к личности, к гражданину, проглядывавшие буквально во всем, начиная от костяного двустороннего гребня до какого-нибудь долбленого вагана, ложки или туеска, тоже своеобразного шедевра, и уже душепонятно становилось, что «небрежность» мастера тут есть не небрежность как таковая, а «преодоленное мастерство», что этой-то вот живой, трепетной, человечной «неправильности» научиться, быть может, труднее всего.
В начале века наш замечательный искусствовед Игорь Грабарь сказал вещие слова, — в ту пору прозвучавшие несколько нарочито, — что придет, мол, время, и иконы новогородского письма будут цениться наравне с античной скульптурой. Время это приходит, пришло. Во всяком случае, слова Грабаря ныне уже не кажутся запальчивым преувеличением ценителя-специалиста.
Вклад Новгорода Великого в русскую культуру ни описать, ни оценить невозможно, — он безмерен, более того, он до сих пор еще и не осознан во всей полноте своей, потому что и на диво высокая культура северных крестьян-поморов, давших стране отнюдь не одного лишь Ломоносова, и сохраненный тем же севером эпос — это тоже наследие новогородской культуры. А настойчивые возвращения к истории новогородской республики наших мыслителей, художников, политиков и публицистов? Да, была и идеализация вечевого строя, были и упрощенные толкования «вольностей» новогородских; быть может, только наука наших дней в полной мере разобралась в непростой структуре вечевого строя (и тут нельзя не вспомнить работ выдающегося нашего ученого академика В.Л. Янина), но и при всех уточнениях, при всех новых истолкованиях исторического процесса, Новгород Великий останется негаснущею святыней нашей великой старины.
Энергия действования, как и всякая энергия, возникает при разности потенциалов. Надобны напор, борьба, одоление и противоборство сил. Частые всплески мятежей, смена посадников, бои на Волховском мосту, возмущения горожан — до поры все это было знаком и показателем силы, а отнюдь не слабости, и Новгород Великий рос как на дрожжах, богатея, люднея, наливаясь силой, расширяя свою и без того немалую волость все дальше и дальше за Камень (за Урал), приобретая, распахивая, заселяя и застраивая земли русского севера. XIII век — время безусловного подъема новогородской республики. А трудная Раковорская битва (кстати, навсегда отбившая охоту у немецких рыцарей воевать с Новгородом) показала твердость вечевого строя, способного в грозный час организовать действенное сопротивление коварному, сильному и организованному противнику.
Разумеется, нельзя забывать, что демократия Новгорода Великого (так же, как демократия Флоренции, Рима, Афин) была демократией далеко не для всех, что помимо полноправных граждан были зависимые и полузависимые жители, были холопы, что и в среде полноправных горожан существовало деление на вятших и меньших, подобное делению на патрициев и плебеев в Древнем Риме, что, наконец, и сам Новгород возник как союз трех племен, разных этнически (два славянских и одно чудское), что племенная рознь пережиточно продолжала сохраняться в розни городских концов Великого Новгорода и в конце концов эта рознь, усугубленная возникшими классовыми противоречиями, и погубила вечевой строй и самостоятельность новогородской республики…
В XIII веке до всего этого было еще далеко. Еще почти столетие пройдет до реформы Онцифора Лукина (1350-1354 гг.), организовавшей коллективное боярское посадничество, покончившее вскоре с подлинной демократией низов; а до окончательной гибели Новгорода и его присоединения к Москве (1480 г.) еще и вовсе далеким-далеко, хотя в зачатке, в зародыше, все позднейшие роковые конфликты уже содержались в бурном бытии растущей новогородской республики уже и в славном XIII столетии.
Новгород, как сказано, возник в виде союза трех племен: славен, образовавших Славенский конец на правой (Торговой) стороне Волхова (позже из него выделился в особый конец ремесленный пригород, получивший название Плотницкого конца); кривичей, образовавших Прусский или Людин конец — по-видимому, в возникновении этого конца принимали участие балтийские славяне, отступившие под натиском немцев, и, возможно, разделившие их судьбу пруссы (литовское племя, целиком уничтоженное немцами, на землях которого позже и возникла Пруссия, агрессивное немецкое королевство), третий, Неревский конец первоначально был чудским, и название его, по-видимому, происходит от имени реки Наровы, пограничной меж землями чуди новогородской и эстами. Между Людиным концом и Неревским позднее возникло Загородье — пригород, превратившийся в пятый городской конец. Сам факт этого союза племен убедительно доказан В. Л. Яниным.
Исторический романист имеет некоторое право на гипотезы. Могу представить себе, что с легендарным Гостомыслом с юга, откатываясь после аварского погрома, пришли именно словене, на горьком опыте своем, в сражениях с обрами (аварами) и Византийской империей понявшие необходимость государственного единства, почему они и явились инициаторами возникшего союза. Те же, кто отступал из Прибалтики, также понимали, что племенная разобщенность — плохая защита от врага. Однако и те и другие уходили от насилия, стремясь сохранить идеалы племенной демократии. Вот, как мне кажется, определилась духовно-идеологическая основа позднейшей вечевой республики. И в бесконечных кончанских спорах своих, при всех прихотливых извивах исторической судьбы, Славна чаще опиралась на низовских (позднее владимирских) великих князей, Людин конец «тянул» к Литве, а неревляне упорнее всего и осваивали и защищали северные владения Великого Новгорода — населенное чудью Заволочье.
Три опасности подстерегают подобные города-государства: рознь старых и новых граждан, приводящая к затяжным внутренним конфликтам; опасность возникновения личностной диктатуры; местническая узость, вызывающая споры главного города с его «пригородами» и препятствующая созданию общенационального государства. История античных полисов, городов-государств, явила нам достаточно вариантов всех этих трех роковых для демократии опасностей. Античная Греция так и не смогла объединиться в одно государство, а Римская республика, создав огромную империю, сама пала жертвой этого гигантского организма.
Новгород, казалось бы, развивался счастливо, избежавши установления диктатуры, и мог, по-видимому, сложиться в особое русское государство, подобное Риму, с демократической формой правления. История, однако, пошла иначе. Потребовалось объединение всех сил огромной страны — и узкоместническая новогородская демократия не устояла. Начались ссоры с «пригородами» — Псковом и Вяткой, — добивавшимися отделения от «старшего брата», начались внутренние трения граждан. В конце концов выродившись в боярскую олигархию, новгородская республика пала под ударами объединенной Москвы. В своем втором романе («Марфа-посадница») я постарался показать этот трагический закат великого города. Политическая необходимость слияния русских земель в одно государство не должна, однако, закрыть от нас великой ценности демократической новогородской культуры и самого опыта древней русской демократии, опыта, имеющего самостоятельную и непреходящую историческую и учительную ценность.
«Господин Великий Новгород» — мой первый литературный опыт. Теперь, по миновении двух десятков лет, мне, автору, трудно уже что-либо изменить или переделать в этой своей ранней работе. Надеюсь все же, что читатель ощутит в какой-то мере тот восторг перед Господином Великим Новым Городом, который заставил меня некогда написать эту повесть.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky