Потерянные 25 лет
Из-за горе-реформаторов Россия пропустила цивилизационный рывок, который совершил мир
С чем ассоциируется слово «девяностые» у американца, англичанина или жителя Южной Кореи? С технологическим и экономическим подъемом: Силиконовая долина, бум доткомов, развитие компьютерных и мобильных сетей, появление технологических компаний-гигантов. После экономического спада семидесятых и проблемных восьмидесятых передовые капиталистические страны переживали бурный рост. В России девяностые ассоциируются с распадом единой территории страны, нищетой и «братками» в малиновых пиджаках.
Трудно поспорить с тем, что экономические проблемы позднего СССР были серьезными. Но были ли они фатальными? И являлись ли реформы девяностых их лечением? Похоже, «лечение» убило пациента. К началу «потерянного десятилетия» Россия подошла с огромным научным заделом и развитой системой социального страхования, бесплатными медициной и образованием, которое было самым массовым в мире. Благодаря горе-реформаторам и их не менее талантливым наследникам от всего этого и камня на камне не осталось. В результате Россия пропустила социальный и технологический рывок, которым наслаждались другие страны. Не успев на поезд, везущий весь мир в будущее, наша страна застряла на полустанке безрадостного настоящего.
Гибель социального государства
Реформаторы начала девяностых убеждали граждан, что возвращают Россию в лоно цивилизованного мира: после тупиковых попыток построить плановую экономику страна возвращается к свободному рынку — как на Западе, «как в лучших домах Лондона и Парижа». Но в какой же из развитых стран в это время существовал свободный рынок? Именно в девяностые передовые капиталистические страны начинают активно ограничивать права корпораций, увеличивать налоги с них и благодаря этому наращивать социальные траты. Так, в 1980-е годы в Великобритании суммарный объем пенсионных выплат не превышал 2% от ВВП страны. Сегодня, по данным Института пенсионной политики Великобритании, на пенсии тратится 99 млрд фунтов — 5,5% от британского ВВП. Львиная доля из этого (67 млрд фунтов) — это государственные пенсии, хотя узнай о подобной расточительности Маргарет Тэтчер, она бы в обморок упала. Но именно в последнюю четверть века в европейских странах происходило смещение акцента с интересов крупного капитала на интересы рядового гражданина. В конце 80-х у западного капитализма еще не было того человеческого лица, которым прельщали нас реформаторы-рыночники. А вот сейчас оно появилось — и во многом именно потому, что западные страны все сильнее напоминают канувший в лету СССР. То, что наши либеральные экономисты считали нежизнеспособным, там рассматривается как реальность или предпочтительный вариант будущего.
Действовавшая в СССР пенсионная система была самой щедрой в мире. Начиная с 1950-х годов, когда она стала всеобщей, она неоднократно совершенствовалась. По закону «О пенсионном обеспечении граждан в СССР», принятому в 1990-м году, минимальная пенсия по старости составляла 55% от заработка, при этом за каждый полный год работы сверх 25 лет у мужчин и 20 лет у женщин пенсия увеличивалась на 1% заработка. Максимальный размер пенсии доходил до 75% заработка. Вам это ничего не напоминает? В наши дни так же щедры пенсии ряда европейских государств, например скандинавских. В нашем отечестве все, увы, давно не так.
Конечно, у советской пенсионной системы был крупный минус — из-за того что формирование пенсионных фондов не возлагалось на сами предприятия, последние стремились предоставить льготные пенсии максимальному числу своих выходящих в отставку работников. Таким образом, пенсионная система становилась все более тяжелой ношей для бюджета. Но было ли это чисто советской проблемой? Ничуть нет, схожие затруднения в наши дни широко обсуждаются в прессе западных стран. И решения предлагаются следующие — например, поднять пенсионный возраст, предоставить старикам возможность работать и по достижении пенсионного возраста, предпочитая пенсии зарплату. В России экономисты эпохи девяностых рубанули сплеча: воспользовались тем, что инфляция многократно снизила реальный размер пенсий, и индексировали ее, не успевая за ростом цен. В результате получилось сэкономить за счет человеческого капитала: обнищание пожилых людей привело к невысокой продолжительность жизни россиян и плохой ситуации с их здоровьем.
Но не следует думать, что «реформы» ударили в основном по старикам. Даже опубликованный издательством Института Гайдара двухтомник «Экономика России. Оксфордский сборник», старающийся возвести все экономические проблемы к «проклятому совку», не может не признавать очевидного — в постсоветской России стремительно нищало вполне трудоспособное население: «Вопреки ожиданиям, ни безработные, ни пенсионеры не являются основными социальными группами в категории малообеспеченных граждан России. Вместо этого профиль бедности определяют в основном "работающие бедные", сельское население, а также семьи с детьми (особенно только с одним из родителей)». Как это все расходится с некогда распропагандированной реформаторами-рыночниками мыслью о том, что бедность — это удел лентяев!
Обещая сформировать в России обеспеченный средний класс, либералы-рыночники в итоге вырастили лишь один действительно богатый слой — слой крупных собственников. Для позднего СССР коэффициент Джини — показатель финансового расслоения общества — составлял 26 (чем он меньше, тем выше равенство доходов граждан). В современной России он равняется 39,9. Это не так уж плохо: если сравнивать доходы богатых и бедных в Великобритании и США, мы получим почти те же цифры. Но если мы возьмем коэффициент Джини для тех стран, которые считаются благополучными и славятся высокой культурой отношения к человеческому капиталу, мы увидим, что он такой же, как в СССР: Швеция — 25, Норвегия — 25,8, Япония — 24,9, Финляндия — 26,9.
И недаром «реформы» разочаровали всех мыслящих патриотов России. В книге «Россия в обвале» Александр Солженицын писал: «Никогда не поставлю Гайдара рядом с Лениным, слишком не тот рост. Но в одном качестве они очень сходны: в том, как фанатик, влекомый только своей призрачной идеей, не ведающий государственной ответственности, уверенно берется за скальпель и многократно кромсает тело России. И даже шестилетие спустя по сегодняшнему самоуверенно ухмыльному лицу политика не видно смущения: как, разорением сберегательных вкладов, он сбросил в нищету десятки миллионов своих соотечественников (уничтожив основу того самого "среднего класса", который и клялся создать)».
Бюст экономиста и политика Егора Гайдара в государственном университете «Высшая школа экономики». Фото: Валерий Шарифулин/ ТАСС
Обещанный средний класс фактически народился лишь к концу 2000-х. Правда, сразу отметим, что определять принадлежность человека к среднему классу российские экономисты предпочитают не столько по доходам, сколько по уровню образования и отсутствию необходимости заниматься физическим трудом. Если же попытаться определить размер российского среднего класса не по доходам, а по цене собственности, которой владеют граждане, ситуация окажется куда более плачевной — никаких 40% граждан, которые насчитывали в России до начала нынешнего кризиса мы, разумеется, не получим. «Приватизация внедрялась по всей стране с тем же неоглядным безумием, с той же разрушительной скоростью, как "национализация" (1917–18) и коллективизация (1930), — только с обратным знаком», — писал тот же Солженицын. И привела к таким же разрушительным последствиям. Когда сами капиталистические страны строили социальное государство, мы строили дикий, допотопный капитализм — такой, каким он был в США «ревущих двадцатых».
Сырье вместо технологий
В девяностые компании США, Европы и Юго-Восточной Азии вкушали от плодов технологического подъема. Доля расходов на исследования и разработки в этих странах росла на протяжении последних 20–25 лет. В 2010 году траты на НИОКР по сравнению с ВВП стран составили: в Японии — 3,6%, в США — 2,7%, в Южной Корее — 4,2%, во Франции — 2,2%, в Израиле — 4,1%, в Финляндии — 3,1%. В конце восьмидесятых этот показатель для большинства перечисленных стран и близко не стоял рядом с советским: СССР тратил на НИОКР 3,5% своего огромного ВВП. В девяностые для России этот показатель упал до примерно 1%, для большинства других республик он исчисляется десятыми долями процента.
И даже сейчас, после некоторого увеличения затрат на науку, траты на НИОКР в России не превышают 1,1% ВВП страны. Это меньше (в относительных показателях, конечно же), чем тратят на исследования и разработки такие не слишком технологичные державы, как Чехия или Португалия. А если вспомнить, что значительная часть этих средств в России оседает в карманах ответственных за науку управленцев (вспомним громкие дела о растратах в «Роснано», инновационном центре «Сколково» и т.д.), станет ясно, что реальная поддержка науки и технологий в России в разы ниже.
Несмотря на ужасное нежелание платить налоги, которым славятся американские технические гиганты, их вклад в экономику США велик. Например, лишь одна Apple в 2014 году заплатила 13,97 млрд долларов налогов. В России технологический компаний такого уровня нет, но можно сравнить эти налоговые поступления, например, с теми, которые вносит в российский бюджет крупнейшая отечественная фирма — «Газпром» — которая в том же 2014 году заплатила 2,063 трлн рублей налогов. Даже если не брать курс доллара 65 рублей, который стал следствием «черного вторника» 16 декабря 2014 года (хотя крупные компании в России платят налоги именно в конце года), а взять более щадящую цифру, например, 50 рублей за 1 доллар, то получится, что одна технологическая компания Apple приносит бюджету США треть от той суммы, которую приносит российскому бюджету сырьевой гигант «Газпром».
И это при том, что Apple фактически торгует технологическими решениями и дизайном, а «Газпром» продает невосполнимые природные богатства. Не будем забывать и другое: да, Apple — крупнейшая американская технологическая компания, но даже серьезно отстающие от нее Amazon, HP и Microsoft вместе имеют гораздо большую выручку, чем детище Стива Джобса. В целом налоговые поступления от технологических компаний в бюджет США превышают 100 млрд долларов. В России они почти незаметны на фоне отдачи от компаний сырьевых. От девяностых годов Россия унаследовала искаженную и слабо диверсифицированную структуру экономики, целиком зависящей от добычи природных ресурсов. И это при том, что лишь благодаря сырьевым гигантам стране удалось худо-бедно восстановить промышленность. «Потерянное десятилетие» на деле растянулось на 16–17 лет: агрегированный индекс промышленного производства России лишь в 2008 году достиг уровня начала 90-х годов.
Да и сам тот факт, что крупные компании платят налоги вовсе не данность, — это показатель цивилизованности и законности в государстве. В годы застоя теневая экономика в СССР не превышала 10–15% ВВП страны. В девяностые цифра ушла за 50% ВВП, и не то чтобы ситуация преодолена: сейчас Росстат оценивает объем теневой экономики примерно 15–20%, хотя реальная цифра легко может оказаться вдвое выше. Коррупция служит еще одной причиной обнищания граждан: государство перекладывает на плечи честных тружеников те налоги, которые не может взять с мошенников.
Фото: Станислав Красильников/ТАСС
Дураки и их дороги
В позднем СССР и постсоветской России активно критиковались советское образование и медицина: они ведь бесплатные, а как бесплатное может быть хорошим? Ведь ценит человек только то, за что платит деньги. Сегодня люди радостно перепощивают в «Фейсбуке» новость: «Германия сделала университеты бесплатными для всех граждан!» И восклицают: какие молодцы, не то что мы! Простите, но в СССР образование стало совершенно бесплатным еще в 1918 году. А, например, в Великобритании в том же году стала бесплатной для всех жителей острова лишь начальная школа. Сегодня правительство Великобритании борется за то, чтобы повысить доступность высшего образования для граждан — в этом году на стипендии для тех, кто не может платить за свое обучение, выделено до 12 млрд фунтов. До 2010 года находящиеся у власти лейбористы неоднократно говорили о своем стремлении добиться того, чтобы у всех талантливых представителей молодежи был шанс на бесплатную учебу в колледжах и университетах. Кажется, в передовых капиталистических странах, которые нам подавали в качестве примера, вовсе не считают, что ценно лишь то, за что граждане платят из своего кармана.
Такой же «советский» подход нетрудно заметить и в реформировании западными странами своих медицинских систем. Барака Обаму демократы славят за то, что проводимая с его подачи реформа системы медстрахования позволит с годами охватить бесплатным обслуживанием 95% населения. А ведь речь идет лишь о базовых, дешевых медицинских услугах — сложные случаи и целый ряд заболеваний бесплатная страховка не покрывает. В СССР последний дехканин из узбекского кишлака мог бесплатно лечиться в московской поликлинике по направлению из своего республиканского центра. Любопытно, что реформу медстрахования в США планируется проводить в том числе благодаря увеличению налогового гнета на фармацевтические компании и лечащихся богатых граждан. Вперед, к социализму!
Был голливудский фильм про деревеньку придурков в XIX веке, которая вместо того, чтобы двигаться на Дикий Запад, как все нормальные американские пионеры, отправилась обратным путем. При взгляде на постсоветскую историю России живо вспоминается этот сюжет. Пока Европа объединялась в Евросоюз, мы свой Союз рушили. Пока Запад усиливал систему соцстрахования, мы разрушали свое бесплатное образование и медицину. Пока США и страны Европы принуждали корпорации блюсти закон, мы грезили о свободном рынке, который по страннейшей логике демократов должен был накормить всех голодных и исцелить страждущих, а любые беззакония списывали на побочные эффекты первичного накопления капитала. Рыночники не умеют признавать ошибки — оттого они так и цепляются за примеры, где реформы якобы привели к прогрессу: «Почему у Грузии получилось? Почему у Украины получилось?» Затрудняясь при этом сказать, что же именно получилось — неужели экономическое процветание? Нет, ложный настрой на всепобеждающую силу рыночных реформ, на деле обернувшихся разграблением страны, мог увенчаться только провалом. Не дает терновник винограда, а репейник смоквы.