И …викинги кровавые в глазах
Норвежский журналист, собкор газеты «Aftenposten» в Москве Пер Андерс Юхансен откликнулся на фильм «Викинг», эдак по-свойски назвав князя Владимира Вальдемаром: «Вальдемар крестил Киевскую Русь. По-норвежски Владимир больше известен как Вальдемар, близкий родственник нескольких выдающихся правителей викингов Норвегии. Его предком был шведский викинг Рюрик, основавший королевскую династию, которой было суждено править Россией 600 лет. В 977 году Владимир бежал к своему родственнику Хокону Могучему в Трёнделаг. Проведя в Норвегии три года, Владимир собрал войско, которое помогло ему отвоевать Новгород и Киевское государство у брата Ярополка».
Вот так, одним росчерком пера и не стесняя себя рамками источников, навязывают князю Владимиру в родственники Хокона из Трёнделага. Моё знание русской истории и истории скандинавских стран позволяет предположить, что если кто у названных исторических лиц и был в общей родне, так это только библейский Афет, от колена которого происходят все европейцы. Ничего другого не отыскивается, как ни подводи счет родства между князем Владимиром и Хоконом Сигурдссоном (935-995) – представителем племенной знати из отдаленного угла средневековой Норвегии.
Родословная ярла Хокона Сигурдссона достаточно хорошо известна, поскольку для своих мест он был заметной фигурой. Родом он был из холёгеров – племени, по имени которого стала когда-то называться область Холёгаланд, бывшая самой северной оконечностью в средневековой Норвегии. В начале X в. её правители ярлы – титул, известный в раннесредневековой Англии как earl – обосновались несколько южнее, в Трёнделаге. Отец Хокона был убит в 962 г. в ходе междинастийных распрей между наследниками Харальда Прекрасноволосого. Хокон Сигурдсон, втянутый в эти распри, был вынужден неоднократно спасаться бегством на датские острова, пока не получил поддержку от датского короля Харальда Синезубого. С отрядами датчан Хокон Сигурдсон вернулся в Норвегию и правил там несколько лет как вассал Харальда Синезубого. В 974 г. Хокон Сигурдссон участвовал со своими отрядами в сражении при Даневирке (система оборонительных сооружений) против войск Оттона II. Но войска императора одержали победу над объединенными силами датчан и норвежцев. Король Харальд признал превосходство Оттона II и дал обещание креститься. Это послужило причиной конфликта между датским королем и Хоконом Сигурдссоном, что вылилось в затяжную вооруженную борьбу между датчанами и норвежцами.
Поскольку Хокон ярл был участником многих крупных событий и в истории Норвегии, и в истории Дании, то о нем рассказывается в целом ряде произведений скандинавской литературы, например, в «Круге земном» Снорри Стурлусона (1178-1241), в саге об Олаве Трюггвасоне в разных редакциях, в «Перечне холёгеров», сложенном в честь предков Хокона Сигурдссона скальдом из Холёгаланда Эйвиндом Скальдеспиллером предположительно в период между 986 и 995 гг., в хвалебной песне «Веллеква» скальда Эйнара Сколаглама, датируемой 986 г. и др. Упомянут Хокон Сигурдссон и в известном своде по генеалогии скандинавских королевских родов «De nordiske rigers kongeslægter», составленном датским историком Ю.П.Ф. Кёнигсфельдтом в XIX в. В этот генеалогический свод Хокан ярл попал, прежде всего, благодаря своей прабабушке Алоф Аарбуд, бывшей дочерью Харальда Прекрасноволосого. Кроме того, он сам породил многочисленное потомство, и некоторые отводки этого потомства через брачные связи проросли постепенно и в скандинавскую королевскую родню, поспособствовав в свое время, например, рождению норвежского короля Магнуса V Эрлингссона (1156-1184) или датского короля Эрика Лама (1120-1146).
Как видим, родословие ярла Хокона Сигурдссона в силу разных причин оказалось достаточно хорошо задокументировано во многих скандинавских источниках. И ни в одном нет даже намека на какие-либо родственные связи с князем Владимиром Святославовичем. А как известно, скандинавские правители с особым вниманием отслеживали междинастийные связи с представителями крупных иноземных династий. Так о браке Ингигерды с Ярославом Мудром мы знаем из рассказа датского короля Свена Эстридссона хронисту Адаму Бременскому. Как продолжение рассказа об этом браке приводилось и сообщение о браках трех дочерей Ярослава: Елизаветы, Анастасии и Анны (Adam av Bremen. Historien om Hamburgstiftet och dess biskopar. Översatt av Emanuel Svenberg. Kommenterad av Carl Fredrik Hallencreutz, Kurt Johannesson, Tore Nyberg, Anders Piltz. – Stockholm, 1984. S.91, 188). Без рассказа Свена Эстридссона, зафиксированного Адамом Бременским, мы бы и не знали, на ком был женат Ярослав, поскольку русские летописцы не придали значения происхождению супруги Ярослава, сообщив только о рождении первенца у Ярослава. А для небольших государств факт подобного брака был предметом гордости: дескать, вот какие великие государи сватали наших принцесс.
В родословии ярла Хокона Сигурдссона никаких брачных союзов, выходящих за пределы скандинавских стран, не отмечено. И вообще, значение его как личности также не выходило за пределы скандинавской истории. Его прозвание как Хокон ярл Могучий говорило о том, что относительно других ярлов, например, оркнейских или западногётландских, он мог считаться значительной фигурой. Но в масштабе континентальной Европы он становился незаметным. Например, у Адама Бременского в рассказе о сражении Оттона II против Харальда Синезубого, в котором ярл Хокон участвовал со своими отрядами, он даже не упоминается (Adam av Bremen… S.68-69). Поэтому в наречении ярла Хокона Сигурдссона Могучим можно увидеть проявление того, что я назвала бы «диканьковским» менталитетом. Напомню, что в «Ночи перед Рождеством» Н.В. Гоголь заметил о героине рассказа: «Оксане не минуло еще и семнадцати лет, как во всем почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про неё». Поэтому могучим ярл Хокон мог восприниматься как по ту сторону Трёнделага, так и по эту сторону Трандёлага, а для рассказа Адама Бременского, охватывавшего более значительный североевропейский масштаб, он оказался не фигурой.
Поэтому сообщение о Хоконе Сигурдссоне как о родственнике и сподвижнике князя Владимира Святославича, якобы побывавшего у него с визитом как раз в те годы, когда разгоралась вооруженная борьба между датским королем и ярлом Хоконом, выглядит как очевидный информационный вброс. Но где его истоки? В норвежской Википедии в статье «Håkon Sigurdsson jarl» подобного сообщения нет. А в российской Википедии в статье о Хокане Сигурдсоне под названием «Хакон Могучий» к полному изумлению можно прочитать: «В 977 году Владимир I Святославич искал у него (т.е. у ярла Хокона – Л.Г.) поддержки против своего брата Ярополка Святославича, великого князя киевского» с пометкой, что источник не указан. Эта же фраза введена в статью о Хокане Сигурдссоне на сайте academic.ru со ссылкой на Википедию, ссылка. А вот на сайте «Все монархи мира» в статью «Хокон Сигурдссон, ярл Ладе (Хладира)» этот фальсификат не внесен – ссылка. Думаю, просто не доглядели, потому что имя Hákon/Håkon передается на русский язык в разных вариантах: и через -а, и через -о, соответственно, статьи, где имя ярла передавалось иначе, чем в Википедии, система могла пропустить.
Полагаю, представленные сведения являются ещё одной иллюстрацией того, что русская история подвергается совершенно беспрецендентным атакам с целью её фальсификации. И викингская тематика, вернее, её использование для развития фейковой истории в средневековой Восточной Европе играет здесь свою деструктивную роль.
Я уже писала в ряде статей, что так называемые викингские проекты хорошо финансируется сегодня из различных источников. Например, с целью изучения так называемого викингского феномена шведским советом по науке при министерстве образования было выделено 50 миллионов крон для проекта «Vikingafenomenet», осуществление которого поручено университетам в Упсале и Стокгольме. Проект расчитан на 10 лет (2016-2026). Наверняка, этот проект не единственный. Неудивительно, что у русских князей непрошенная викингская родня начала плодиться не по дням, а по часам.
Хотя до недавнего времени норманисты отправляли князя Владимира за помощью в Швецию, например, в Рослаген, который и во времена Владимира Святославича еще не поднялся над водой, или в Среднюю Швецию. Обходились без источников, считая, что западных источников с рассказами о походах норманнов по Западной Европе с лихвой хватит и для русской истории: «Раз норманны нападали на Западе, то они просто должны были нападать и на Востоке Европы!». Аргумент, как говорят юристы, недействительный, поскольку если какое-то событие происходит в одном месте, то совсем необязательно, чтобы аналогичное событие происходило и в другом месте.
Образ князя Владимира, ездившего в Швецию за подмогой, присутствует и у современных шведских медиевистов. Например, по убеждению Торгун Снэдаль, высказанному ею в статье, посвященной рунной надписи на Пирейском льве, князь Владимир «рекрутировал в 970-е годы шведов для того, чтобы одержать победу над братом Ярополком» (Thorgunn Snædal, Runinskrifterna på Pireuslejonet i Venedig. Riksantikvarieämbete, 2014. S. 35). Теперь Пер Андерс Юхансен уверяет, что дело было в Трёнделаге. Источник опять же неизвестен.
Однако такая устойчивая привязка к Скандинавскому полуострову легко объяснима, если знать истоки шведского политического мифа. Дело в том, что летописное выражение «за море», куда бежал князь Владимир («…убоявся бѣжа за море»), в течение трёхсот лет отождествляется норманистами со Скандинавским полуостровом, есть выдумка, извлеченная из неистощимой «Атлантиды» Олофа Рудбека. Той самой «Атлантиды», в которой, по словам Ю.Свеннунга, шовинистическое фантазирование шведов было доведено до пика абсурда. Так, развивая политически ангажированную фантазию о шведо-варягах, Рудбек писал: «В старых летописях рассказывается, что своими первыми королями русские считают тех, кто пришёл с (острова) Варгён, а Варгён находился по другую сторону Балтийского моря, из чего ясно, что это была Швеция».
Аргумент этот до крайности нелепый, но у Рудбека нелепо все! Если верить ему, то для определения места, где находится летописное «заморье», надо в буквальном смысле выйти на берег моря, окинуть взором морские дали и воскликнуть: вон, вижу! Швецию вижу за морем! Значит «из-за моря» – это «из Швеции». Но глупость-то здесь специфическая. Рудбек создавал свой труд в период до Северной войны, когда шведская корона держала под своей властью часть русских земель, согласно Столбовскому договору, и контролировала русскую торговлю хлебом, изрядно на этом наживаясь. Поэтому вопрос о древнем господстве шведов под именем шведо-варягов в русских землях был вопросом не только историографической мечтательности, но и прагматической идеологии. Дескать, если в Смутное время мы что и оккупировали, то только на законных исторических основаниях.
Есть у Рудбека сюжет, повествующий и о вымышленных поездках князя Владимира к шведским правителям за помощью. Саги рассказывают, сообщал Рудбек, что старейшей резиденцией русских правителей был сначала Новгород, а потом Киев. Эти резиденции объединил Вальдемар, который был потомком Эрика Вэдерхата, короля Швеции (Erik Väderhatt – сказочный король свеев в Упсале, который, согласно мифу, мог менять направление ветра, поворачивая свою шляпу – Л.Г. ), а его сын Ярослав женился на дочери Олофа Шётконунга. Этот Вальдемар обращался за помощью к варягам, и получил её, уверяет Рудбек, благодаря конунгу Эрику Победоносному, его союзнику (Rudbeck O. Atlands eller Manheims. Tredje delen. Uppsala eller Stockholm, 1947. S. 174 -199).
Вот от рудбековского шовинистического фантазирования и повелось у норманистов обыкновение отправлять князя Владимира за помощью в Скандинавию. Но если почитать летописи, то летописное «заморье» как географическая координата, совершенно очевидно, связывается с землями или странами, откуда или куда добирались морем, и таких адресов было много. У С.М. Соловьёва, например, читаем следующее: «…В 1390 г. трое бояр великокняжеских привезли невесту в Москву из-за моря, от немцев, по выражению летописца, т.е. из владений Ордена, где жил тогда Витовт». У Н.М. Карамзина приводятся и конкретные цитаты из летописи: «Къ В.К. Витовту въ Немцы, въ Марiинъ городокъ (Марiенбургъ) прiидоша послы изъ града Москвы, просяще дщери его за В.К. Василья Дмитрiевича. Витовтъ же даде дщерь свою Княжну Софья за В.К. Московского, и отпусти ю изъ града изъ Марiина… см. Хронику Стриковского, кн. XIII, гл. 8) «из града Гданьска, и поидоша вси корабли за море, и прiидоша ко граду Пскову…». Противоречия в указаниях источников нет, поскольку Мариенбург/Малборк находился в нескольких километрах от Гданьска/Данцига, откуда и отчалили корабли с невестой для московского князя.
Выражение «из немец», как ясно видно из приведённого отрывка, относится к землям Тевтонского ордена, т.е. к южнобалтийскому побережью. Создание Ордена изменило всю обстановку в южнобалтийских землях, что отразилось и на лексике источников. Прежнее летописное выражение «от варяг» было заменено на выражение «от немец». Поэтому «за море къ варягомъ» определенно означало южнобалтийское побережье, земли варинов/варягов. Именно оттуда прибыл Рюрик с братьями в княженье Словен. И туда же бежал из Новгорода князь Владимир, опасаясь нападения Ярополка.
Но добираться морем можно было до многих мест. Летописный термин «заморье» обстоятельно анализировался российскими историками. Например, обращалось внимание, что в Лаврентьевской летописи под 1226 годом говорится, что «тое же зимы Ярослав, сын Всеволожь, ходи из Новагорода за море на емь». НПЛ обоих изводов терминами «за море» и «из заморья» может указывать на Готланд (1130 г. – новгородцы «идуце и-замория с Гот»; 1391г. – прибыли послы «из замория… из Гочкого берега»), на Данию (1134 г. – «рубоша новгородць за морем в Дони»; 1303 г. – «послаша послове за море в Доньскую землю», на Швецию (1300 г. – «придоша из замория свеи в силе велице в Неву»; 1339 г. – «послаша новгородци… за море к свеискому князю посольством»; 1350 г. – новгородцы «быле за морем у свеиского короля у Магнуша»); на восточнобалтийские города Ригу, Колывань, на южнобалтийский Любек и другие ганзейские города (1391 г. – немечкые послове приихале из заморья, из Любока из городка, из Гочкого берега, из Риге, из Юрьева, из Колываня и из оных городов изо многих»). Постепенно, как убедительно доказывает В.В.Фомин, понятие «заморские» земли сделалось просто синонимом «заграничные» или «иностранные» (Фомин В.В. «За море», «за рубеж», «заграница» русских источников // Сб. РИО. Т. 8 (156). М., 2003. С. 146-168).
Воспринимать же летописное из-за моря/за море как «с противоположного берега моря», т.е. из Скандинавии – есть нелепость, которую нам пытаются навязать норманисты, вслед за Г.Ф. Миллером и А.Л. Шлёцером, тиражировавшими Рудбека. Гданьск или Данциг, а также Любек были «заморьем» относительно Пскова или Новгорода, т.е. территориями, сообщение с которыми осуществлялось морским путём.
Как можно заметить, скандинавское «заморье» появляется в более поздних источниках, причем всегда с конкретными уточнениями: «за море в Доньскую землю», «за морем у свеиского короля у Магнуша», а южнобалтийское заморье – в более ранних источниках, при этом иногда – с уточняющей локализацией, а иногда нет, поскольку место было всем известное и понятное. Подобный адрес «убытия» мы видим у полоцкого князя Рогволода. О нем в ПВЛ за 980 г. рассказывается: «Бъ бо Рогъволодъ пришелъ и-заморья…». Сама неопределенность этой фразы позволяет увязать «и-заморья» Рогволода тоже с какой-либо областью в землях варягов-варинов. Могут возразить, что Полоцк и южнобалтийское побережье не отделены друг от друга морем. На что я отвечу, что морем от Полоцка был отделен остров Рюген. И многое говорит в пользу того, что тем «заморьем», откуда прибыл Рогволод, был как раз Рюген, но это отдельная история.
(...)
Окончание здесь