Я говорил с немцами по-русски
Изучая воспоминания, мемуары командира разведотряда Северного Флота Виктора Леонова американские "зелёные береты" писали свой Боевой Устав. Операции разведчиков Леонова до сих пор детально изучаются, боевой опыт отряда, который по праву считается ЛУЧШИМ разведывательно-диверсионным подразделением Второй Мировой войны, не потерял своего значения и доныне. Всмотритесь в эти лица. И помните!
Наш собеседник - дважды Герой Советского Союза Виктор Николаевич Леонов, в годы войны командир разведывательно-диверсионного отряда Северного, а затем Тихоокеанского флотов. Он - один из немногих и ныне здравствующих фронтовых героев из самого первого ряда, прошедших всю войну от звонка до звонка...
Его взгляд
"Наш отряд, действуя в тылу врага, всегда уступал ему в численности, в техническом оснащении, - говорит Виктор Николаевич, - но мы всегда побеждали в рукопашном бою. Ни немцы, ни японцы никогда не действовали так решительно, как мы... Психологический закон таков - в схватке двух противников один обязательно сдаст. В ближнем бою следует прежде всего приковать его взгляд к твоему - твердому и властному..."
Одно из самых громких дел леоновского отряда - пленение в корейском порту Вонсан 3,5 тысяч японских солдат и офицеров.
"Нас было 140 бойцов, - рассказывает Леонов. - Мы внезапно для противника высадились на японском аэродроме и вступили в переговоры. После этого нас, десять представителей, повезли в штаб к полковнику, командиру авиационной части, который хотел сделать из нас заложников.
Я подключился к разговору тогда, когда почувствовал, что находившегося вместе с нами представителя командования капитана 3-го ранга Кулебякина, что называется, приперли к стенке... Глядя в глаза японцу, я сказал, что мы провоевали всю войну на западе и имеем достаточно опыта, чтобы оценить обстановку, что заложниками мы не будем, а лучше умрем, но умрем вместе со всеми, кто находится в штабе. Разница в том, добавил я, что вы умрете, как крысы, а мы постараемся вырваться отсюда... Герой Советского Союза Митя Соколов сразу встал за спиной японского полковника, остальные также знали свое дело. Пшеничных запер дверь, положил ключ в карман и сел на стул, а богатырь Володя Оляшев (после войны - заслуженный мастер спорта, неоднократный чемпион Союза по лыжным гонкам) поднял Андрея вместе со стулом и поставил прямо перед японским командиром. Иван Гузненков подошел к окну и доложил, что находимся мы невысоко, а Герой Советского Союза Семен Агафонов, стоя у двери, начал подбрасывать в руке противотанковую гранату. Японцы, правда, не знали, что запала в ней нет. Полковник, забыв о платке, стал вытирать пот со лба рукой и спустя некоторое время подписал акт о капитуляции всего гарнизона.
Построили три с половиной тысячи пленных в колонну по восемь человек. Все мои команды они исполняли уже бегом. Конвоировать такую колонну у нас было некому, тогда командира и начштаба я посадил с собой в машину. Если хоть один, говорю, убежит - пеняйте на себя... Пока вели команду, в ней стало уже до пяти тысяч японцев...
...Старший матрос Виктор Леонов после первых же боев лета 1941 года был награжден медалью "За отвагу", тяжело ранен осколком мины. После первого боя, когда погиб его друг, с которым они вместе пришли в отряд, Леонов начал размышлять - как надо воевать?...
Могильный и Крестовый
Осенью 1942 года поход на мыс Могильный, откуда немецкий гарнизон засекал наши корабли и самолеты, складывался крайне неудачно. Командир пехотного подразделения, сопровождавшего отряд, был потом отдан под суд военного трибунала за преступную халатность и медлительность и расстрелян. Командир отряда и замполит бежали. Небольшую группу разведчиков на Могильный повел Леонов, старшина 2-й статьи.
Разведчики Северного Флота
После похода на Крестовый.
В первом ряду сидят (слева направо):
Виктор Леонов, Георгий Сафонов, Алексей Радышевцев,
Степан Мотовилов.
Стоят: Семён Агафонов, Павел Барышев, Дмитрий Ковалёв.
Атака была успешной, опорный пункт разгромлен, но на небольшом пятачке (самая широкая часть мыса не превышала 100 метров) оказалось лишь 15 моряков. Немецкие егеря окружили их двойным кольцом, перекрыли путь отхода двумя пулеметами, от минометного обстрела лопались и рассыпались каменные валуны. Немцы торопились, как понял слышавший их команды матрос, знавший немецкий язык, закончить дело до наступления темноты... Боеприпасы у разведчиков заканчивались. Один из них, крикнув: "Все, песенка спета... Нам отсюда не выбраться!", - подорвал себя гранатой. Еще один хотел сделать то же... "Трус! Застрелю! Бросай гранату!", - приказал Леонов.
"Мы были прижаты к земле теми двумя пулеметами, стрелявшими непрерывно. Надо было что-то решать... Я вскочил на ноги и последними патронами ударил по камню, за которым лежали пулеметчики. Мне важно было, чтобы они спрятались, перестали вести огонь. А один из лучших наших бойцов Семен Агафонов по моему приказу бросился к этому камню метрах в 20-ти от нас... Он успел прыгнуть на камень и оттуда - вниз на немцев. Когда я, раненый в ногу, доковылял туда, один пулеметчик уже был мертв, с двумя другими Семен, схватившись, катался по земле. Я ударил одного, потом другого по голове прикладом, мы захватили эти пулеметы и вырвались оттуда...
Агафонов считался бесстрашным. Когда его спрашивали об этом случае, он со смехом говорил, что, когда увидел с камня, что у немцев руки дрожат, понял, что такими руками в него не попадешь. Но друзьям признавался, что в момент после приказа подумал - ну вот, Семен, на этом твоя боевая карьера и закончилась... Страх испытывал каждый, но нужно было действовать, как положено...
Потом Юрий Михеев последней связкой гранат удивительно точным, дальним, на 20 метров, броском подорвал немецкий блиндаж. Гранаты еще летели в воздухе, а он уже погиб, сраженный очередью... Но мы прорвали второе кольцо и пошли по ущелью к берегу. Поваливший снег скрывал наши следы. Последним шел Агафонов, у него в пистолете оставалось три патрона, еще несколько у меня... Забрались в прибрежный кустарник, несколько раз цепочка егерей проходила вблизи от нас, а мы сидели, затаившись, сжимая рукоятки ножей. Долго ждали своих, наконец, пришли два "морских охотника", увидели со второго раза наши сигналы и забрали нас с Могильного..."
Леонову было присвоено звание младшего лейтенанта, он становится замполитом, а с мая 1943 года и командиром отряда.
Первую Золотую Звезду Героя Советского Союза он получил за самую крупную операцию отряда в ноябре 1944 года. Перед началом общего наступления на Севере был получен приказ разгромить стратегически важный мощный опорный пункт немцев на мысе Крестовый.
"Тогда нам не удалось застать противника врасплох, - продолжает рассказ Виктор Николаевич. - В последний момент, в 20- 40 метрах от дотов, была задета сигнализация, немцы обнаружили нас и открыли огонь из орудий и пулеметов. Все освещено, перед нами - мощное проволочное заграждение... Я отдал приказ: действовать кто как может, сообразуясь с обстановкой, по группам, но через минуту всем быть на батарее!
От тяжелых потерь нас спас Иван Лысенко, уралец, чемпион по борьбе, самый сильный физически в отряде. Он вырвал из земли рельсовую крестовину, на которой крепились мотки колючей проволоки и поднял ее на плечи. В образовавшийся проход мы и пошли. Когда Лысенко уже не мог один стоять, в него попало больше двадцати пуль, ему помог наш врач Алексей Лупов. Оба они погибли... Но мы ворвались на прикрывающую батарею и, захватив орудия, открыли из них огонь, благо трофейное оружие мы знали неплохо...
...Враг почувствовал нашу силу. Помню, привели еще в самом начале войны пленного офицера. Я уже переоделся. Тут из комнаты, где допрашивали, выскочил наш начальник отдела информации и говорит: "Вот, сволочь, ничего не говорит! Смеется только". Я ему: "Сейчас заговорит..." Пошел, снова оделся в то, в чем офицер тот в руки мне попался. Вошел в ту комнату, он сидит нога на ногу и курит сигарету. Увидев меня, встал. Я говорю переводчику: передайте этому прохвосту, что вот эти адмиралы (показываю на штабистов, а там был и один адмирал) уйдут скоро, пусть они ничего не узнают, но он останется со мной... Повернулся и вышел. Немец начал рассказывать... Я говорил с немцами по-русски, и они понимали меня лучше, чем других по-немецки.