12 лет без Егора

— Дело даже не в том, что информации слишком много. Мне не нравится то, что за ней стоит. Ведь все, что сочинялось, творилось людьми на протяжении сотен, тысяч лет, полностью исчезло, обесценилось до степени постмодерна
— И тут начинается огромное количество попыток выхода обратно, попыток вернуться, попыток идти вперёд, стоически преодолеть, делать вид, что всё здорово, что победили. Как на альбомах «Солнцеворот» и «Невыносимая лёгкость бытия» — самых трагических наших альбомах. Они сочинены после событий 1993 года, октября, когда, собственно говоря, реально восторжествовал… не то что восторжествовал — а, я считаю, было на весь мир показано, что такое есть вот наш, русский экзистенциализм. Когда горстка отстреливалась, по ним там били из танков, а все думали, что победим. Альбомы, собственно говоря, про это: когда человек полностью проиграл — и он поёт, как он победил, и побеждает
— То, что мы делаем, не относится к понятию «рок», «творчество» и т. п. То, что мы делаем — это акт выстаивания относительно огромного нагромождения всей этой грязи, мерзости, которая на нас валится. И сейчас нужно выстоять против чудовищного натиска этой безобразной дряни — всей системы европейской цивилизации, полностью всей — с литературой, искусством... Не надо никакого искусства, не надо никакой литературы, надо быть Живым
— Вокруг нас люди мрут, а нас обвиняют, что мы не умираем. А мы не умираем. Мы не умрём. Я так себя чувствую… таким вечным. То есть я бессмертный человек. Но за это платится определёнными вещами. И в будущем будет платиться. Просто сейчас я не представляю, чем можно ещё платить, что будет дальше. Потому что нагрузка идёт всё сильнее и сильнее. А путь всё равно всё интереснее и интереснее, собственно говоря. Я не знаю, мне это нравится. Единственное, я боюсь старости — с точки зрения энергии и прочих таких вещей. Потому что силы… Мне бы сейчас силы молодости, я бы просто столько ещё наделал!
— В критический момент я понял, что внутри есть что-то, что сломать невозможно. Можно умереть, но всё равно ничего не иэменится, ты становишься внутри себя как будто каменный, вечный
— Те. кто нас не знает, сильно удивляются, и даже испытывают шок. когда видят, что в жизни мы люди весёлые и очень контактные. Мне вообще нравится жить. То что я делаю — это религия жизни
— Я человек из области живчиков, мне нравится жить, мне нравятся живые
— Если человек живой, так он всегда живой, а если мёртвый, то его уже не реанимируешь
— Пластмассовый мир всё-таки победил?
— Нет, и я надеюсь не победит никогда.