Шогготика: о культуре Новых Европейцев
Шогготика: о культуре Новых Европейцев
Уважаемые читатели!
У писателя Лавкрафта имеется повесть «Хребты безумия» — эссе об упадке цивилизации, замаскированное под хоррор.
Сюжет, напомним, строится вокруг антарктической экспедиции начала 1930-х, обнаружившей при трагичных обстоятельствах наследие давно ушедшей культуры высокоразвитых существ. Исследуя оставшиеся после них барельефы, члены экспедиции находят сначала образцы высокого искусства и хозяйственной системы, затем некоторые следы упадка — а затем полный развал, мерзость запустения и какую-то жуткую нелепую мазню, имитирующую элементы прежней культуры, но делающую это совершенно бессмысленным способом.
Как выясняется по ходу повести, авторами мазни были шогготы — гигантские комки протоплазмы, использовавшиеся древней расой в качестве рабочей силы, а затем взбунтовавшиеся и истребившие своих создателей. Благодаря тому, что они были проще и напористей. Правда, сами шогготы не сумели воспроизвести цивилизацию — и превратились просто в популяцию диких подземных антарктических хищников, пожирающих всё любое.
Повесть вышла на заре страшного десятилетия, погрузившего цивилизованный мир сначала в племенной вождизм, а затем и в самую кровавую бойню в истории. Она не была толком замечена современниками (как, впрочем, часто случается с текстами, выражающими дух ещё не наступившей эпохи), но получила широкое признание потом, когда всё уже случилось.
Если отбросить обычный для Лавкрафта готичный антураж — слизь, щупальца, нагромождение прилагательных и глухое припоминание Запретных Книг — то смысл текста можно свести к следующему:
— Прогресс есть вовсе не одностороннее движение. Ни одно общество не застраховно от того, чтобы побрести не туда, остановиться в развитии и даже начать деградировать.
— Не важно, как вы умны и сколько у вас щупалец — однажды ваши мегаполисы могут опустеть, а в них будут имитировать былую цивилизацию примитивные формы жизни.
Пару лет назад вполне объяснимые эмоции в России вызвала смелая инициатива киевских властей, приделавших на монумент Родины-Матери нелепый хуторской веночек с маками.
Это было воспринято как жест характерной украинской чрезмерности, порой вылетающей за пределы вкуса и здравого смысла.
Однако в действительности этот случай не является эксцессом. Он вполне системен.
Перед вами — Домский собор в г. Риге. Древний немецкий памятник архитектуры, заложенный головокружительные восемьсот лет назад.
Это — старинные немецкие витражи Домского собора:
А это — витраж в стиле латышского национал-романтизма, прикрученный в начале этого года к окну шурупами:
А это его гордый создатель.
Автор не может удержаться от цитирования восторженных местных СМИ:
«В 1991 году сторонники независимости сооружали баррикады на улицах столицы. Этому событию посвящен витраж «С рвением за свободную Латвию».
Красочные витражи собора до сих пор отражали события из истории Латвии, связанные с немецким господством, но не с периодом независимости. Создатели витража решили это исправить. Вертикальные окна нового витража посвящены историческим регионам Латвии, выше них – первая независимость (три звёздочки — элемент герба Латвийской республики, прим. авт.), вторая независимость. И в центре композиции круг – совершенство, символ Бога. Геометрия языков пламени объединяет эти символы в направлении вверх и к центру. В огне есть и искры, посвященные всем нам. Особо шлифованные – посвящены ем, кто пал, защищая свободу. Вот такой многослойный замысел реализовали авторы витража».
Что тут стоит особо отметить.
В принципе некоторое «подновление контента» на старинных культурных памятниках может быть вполне нормальной частью их памятниковой жизни.
Например, каждое поколение реставраторов 300-летнего собора в испанской Саламанке привносит по традиции что-нибудь от себя, из-за чего среди резных фигур на стене храма появляются то космонавт, опутанный листвой, то сатир с рогаликом мороженого.
Кстати, это тоже многим местным не нравится — но эта практика по крайней мере имеет характер «устоявшегося исключения», и даже сатир с космонавтом выполнены в манере предшественников.
Однако представим себе, что у Храма Василия Блаженного снесена одна башенка и приделана другая — треугольная и украшенная модерновыми барельефами, изображающими героические страницы приватизации 90-х.
Это было бы больше чем просто кичем и больше чем просто пошлостью. Это было бы преступлением против культуры.
Ну так вот: как легко заметить, на территориях, наиболее яростно противопоставляющих себя России — жертвами подобных преступлений без всяких философских судорог становятся не только памятники советской культуры, но и образцы культур более древних.
И это уже не объяснить «естественным откатом после советского строя».
Это, уважаемые читатели — «шогготика». То есть стирание с памятников цивилизации исторического облика и смысла с малеванием поверх своих незатейливых комиксов.
Для того, чтобы так поступать — нужно не просто не иметь пиетета перед культурой. Нужно ещё и искренне не понимать, «а чо не так». Почему это нельзя купить Джоконду и перекрасить ей лицо, чтоб было похоже на жену президента ООО. Почему нельзя напялить на монумент, символизирующий борьбу за выживание огромного народа-революционера, народа-бунтаря, сельскую ярмарочную бижутерию. Почему к собору, рассказывающему о тысячелетних отношениях конкретной имперской культуры с Богом, нельзя привинтить пафос тусовки, тридцать лет назад героически палившей костры в центре отдельно взятой республиканской столицы — чтобы спустя тридцать лет победно привести республику к уполовиниванию населения и деиндустриализации.
Почему эта шогготика стала возможной — вполне понятно.
Штука вся в том, что культура почти всегда есть продукт повседневной реальности — а также ее создатель. Культура и повседневность находятся в непрерывном взаимном общении и обогащении — если, конечно, есть чем обогащать.
Так вот. На момент распада СССР во многих национальных республиках обнаружилось, что городская цивилизация — та, что вызвана к жизни заводами, лабораториями, привязанными к ним университетами и творческими объединениями — является «русской», то есть «советской», «имперской» и т.д.
И вслед за индустриальным наследием империи, которое с остервенением кинулись пилить и распродавать национал-романтические режимы, выбравшие в качестве идеала сельские идиллии столетней давности — наступила и очередь культуры.
И если на Украине это уничтожение приняло свойственные данной территории гротескные формы замены имперского величия на западенскую сельскую самодеятельность — то в республиках вроде Латвии, где при советской власти произошла инкорпорация сельского автохтонного населения в городскую жизнь, оно приняло особую форму.
Здесь мы можем наблюдать формально по-прежнему городскую культуру, опирающуюся на совершенно де-индустриализированную повседневность. Этой повседневности не знакомы сложные циклы производства, исследований и научно-технических прорывов. Ей не знакомы порождаемые усложнённым индустриальным бытом общественная тематика и проблематика. Она, эта повседневность, строго говоря, вообще не живёт, а доживает на тикающей демографической бомбе — потому что вернуться к настоящему архаическому, но в целом жизнеспособному быту по образцу какого-нибудь Таджикистана она тоже не может.
Подчеркнём эту последнюю мысль. Речь идёт в данном случае не о «новом варварстве», которое приходит, рушит прежние храмы и строит на их месте собственные, отражающие изменившийся быт и его изменившихся богов. На смену божествам охотников и собирателей в Гёбекли-Тепе пришли божества земледельцев и скотоводов, возведших в конце концов дворцы Трои.
Речь в случае шогготики идёт об «имитационном варварстве» — на самом деле не представляющем собой ничего самостоятельного. А лишь без особой цели и смысла отправляющем свои (заведомо и очевидно нежизнеспособные уже) культы поверх монументов изгнанной цивилизации.
Потому что Украина, хоть всё там обклей маками и ленточками — не сможет вернуться в воображаемый мир «Сорочинской ярмарки» и «За двумя зайцами». Ни экономически, ни демографически, ни как-либо ещё. С другой стороны, с культом маков и ленточек и поголовной вышиванкой, идеологически противоположной настоящему индустриальному укладу, невозможно возродить никаких сложных государствообразующих отраслей. Всё, что будет выходить за пределы кустарного хайтека в стиле «десять талантливых парней на своих верстаках вытёсывают проги для иностранных заказчиков», в мире вышиванки обречено.
Ну и Прибалтика, хоть повыбивай она во всех тевтонских соборах родные окна и замени их на китчевый аборигенный символизьм — тоже не сможет ни вернуться в предполагаемый сельский эдем, ни обратиться внезапной Швейцарией (на всякий случай — идиллическая Швейцария есть небольшой научно-индустриальный гигант, экспортирующий ежегодно на 300 миллиардов долларов высокотехнологичных товаров и имеющей положительное внешнеторговое сальдо, превосходящее весь суммарный объём прибалтийского экспорта).
Аналогичная судьба ожидает и Болгарию, откуда тоже бежит всё живое, но которая известна своими яркими и креативными раскрашиваниями памятника советским воинам в столице.
И под конец — ещё одно любопытное наблюдение. Нечто похожее на восточноевропейскую шогготику можно наблюдать на другом конце континента, в Великобритании. Где в Манчестерской галерее искусств лет сто мирно висело полотно художника Дж. У. Уотерхауса, написанное 120 лет назад, — «Гилас и нимфы». Сюжет — мифологический: красивого аргонавта Гиласа сманивают к себе в заводь неодетые нимфы, довольно целомудренно торчащие из воды по пояс.
Так продолжалось до конца января этого года, когда картину внезапно сняли, а вместо нее повесили боевой листок от администрации музея.
В боевом листке посетителям сообщалось, что картина была сексистской, что нимфы там, скорее всего, несовершеннолетние и к тому же изображены искусительницами, то есть злом. В конце предлагалось «бросить вызов этой викторианской фантазии» и оставлять свои отзывы. Одновременно открытки с репродукциями полотна были изъяты из сувенирного магазина при музее.
Как оказалось, инициатором смелой акции была афро-карибско-британская художница и преподаватель Чёрного Искусства Соня, которая пояснила: «Что кажется красивым одним, другим представляется «проблемной и унизительной системой». Посмотрите на искусство XIX века — «есть ли там вообще иные сюжеты, кроме женщины в роли роковой сирены или безответного объекта для разглядывания?»
И если бы не дикая волна возмущения граждан — прокатило бы.
Так вот. Сейчас будет довольно спекулятивное предположение, но Великобритания на фоне прочих европейских государств, вроде Германии или Швейцарии, является государством «постиндустриальным» — в том смысле, что занятость в промышленности там постоянно сокращается, а объём экспорта всего на четверть превосходит швейцарский — при восьмикратном перевесе в населении.
И хотя на острове, безусловно, сохраняется ряд передовых отраслей промышленности — но значительные круги населения от них вполне надёжно изолированы как бытово, так и умственно. И переориентированы на пёстрый «постиндастриал».
Поэтому мы можем предположить, что шогготика — своего рода симптом, сопровождающий примитивизацию уклада общества.
Другое дело, что побеждает окончательно она лишь там, где примитивизация является национальной идеологией.
Виктор Мараховский
У писателя Лавкрафта имеется повесть «Хребты безумия» — эссе об упадке цивилизации, замаскированное под хоррор.
Сюжет, напомним, строится вокруг антарктической экспедиции начала 1930-х, обнаружившей при трагичных обстоятельствах наследие давно ушедшей культуры высокоразвитых существ. Исследуя оставшиеся после них барельефы, члены экспедиции находят сначала образцы высокого искусства и хозяйственной системы, затем некоторые следы упадка — а затем полный развал, мерзость запустения и какую-то жуткую нелепую мазню, имитирующую элементы прежней культуры, но делающую это совершенно бессмысленным способом.
Как выясняется по ходу повести, авторами мазни были шогготы — гигантские комки протоплазмы, использовавшиеся древней расой в качестве рабочей силы, а затем взбунтовавшиеся и истребившие своих создателей. Благодаря тому, что они были проще и напористей. Правда, сами шогготы не сумели воспроизвести цивилизацию — и превратились просто в популяцию диких подземных антарктических хищников, пожирающих всё любое.
Повесть вышла на заре страшного десятилетия, погрузившего цивилизованный мир сначала в племенной вождизм, а затем и в самую кровавую бойню в истории. Она не была толком замечена современниками (как, впрочем, часто случается с текстами, выражающими дух ещё не наступившей эпохи), но получила широкое признание потом, когда всё уже случилось.
Если отбросить обычный для Лавкрафта готичный антураж — слизь, щупальца, нагромождение прилагательных и глухое припоминание Запретных Книг — то смысл текста можно свести к следующему:
— Прогресс есть вовсе не одностороннее движение. Ни одно общество не застраховно от того, чтобы побрести не туда, остановиться в развитии и даже начать деградировать.
— Не важно, как вы умны и сколько у вас щупалец — однажды ваши мегаполисы могут опустеть, а в них будут имитировать былую цивилизацию примитивные формы жизни.
Пару лет назад вполне объяснимые эмоции в России вызвала смелая инициатива киевских властей, приделавших на монумент Родины-Матери нелепый хуторской веночек с маками.
Это было воспринято как жест характерной украинской чрезмерности, порой вылетающей за пределы вкуса и здравого смысла.
Однако в действительности этот случай не является эксцессом. Он вполне системен.
Перед вами — Домский собор в г. Риге. Древний немецкий памятник архитектуры, заложенный головокружительные восемьсот лет назад.
Это — старинные немецкие витражи Домского собора:
А это — витраж в стиле латышского национал-романтизма, прикрученный в начале этого года к окну шурупами:
А это его гордый создатель.
Автор не может удержаться от цитирования восторженных местных СМИ:
«В 1991 году сторонники независимости сооружали баррикады на улицах столицы. Этому событию посвящен витраж «С рвением за свободную Латвию».
Красочные витражи собора до сих пор отражали события из истории Латвии, связанные с немецким господством, но не с периодом независимости. Создатели витража решили это исправить. Вертикальные окна нового витража посвящены историческим регионам Латвии, выше них – первая независимость (три звёздочки — элемент герба Латвийской республики, прим. авт.), вторая независимость. И в центре композиции круг – совершенство, символ Бога. Геометрия языков пламени объединяет эти символы в направлении вверх и к центру. В огне есть и искры, посвященные всем нам. Особо шлифованные – посвящены ем, кто пал, защищая свободу. Вот такой многослойный замысел реализовали авторы витража».
Что тут стоит особо отметить.
В принципе некоторое «подновление контента» на старинных культурных памятниках может быть вполне нормальной частью их памятниковой жизни.
Например, каждое поколение реставраторов 300-летнего собора в испанской Саламанке привносит по традиции что-нибудь от себя, из-за чего среди резных фигур на стене храма появляются то космонавт, опутанный листвой, то сатир с рогаликом мороженого.
Кстати, это тоже многим местным не нравится — но эта практика по крайней мере имеет характер «устоявшегося исключения», и даже сатир с космонавтом выполнены в манере предшественников.
Однако представим себе, что у Храма Василия Блаженного снесена одна башенка и приделана другая — треугольная и украшенная модерновыми барельефами, изображающими героические страницы приватизации 90-х.
Это было бы больше чем просто кичем и больше чем просто пошлостью. Это было бы преступлением против культуры.
Ну так вот: как легко заметить, на территориях, наиболее яростно противопоставляющих себя России — жертвами подобных преступлений без всяких философских судорог становятся не только памятники советской культуры, но и образцы культур более древних.
И это уже не объяснить «естественным откатом после советского строя».
Это, уважаемые читатели — «шогготика». То есть стирание с памятников цивилизации исторического облика и смысла с малеванием поверх своих незатейливых комиксов.
Для того, чтобы так поступать — нужно не просто не иметь пиетета перед культурой. Нужно ещё и искренне не понимать, «а чо не так». Почему это нельзя купить Джоконду и перекрасить ей лицо, чтоб было похоже на жену президента ООО. Почему нельзя напялить на монумент, символизирующий борьбу за выживание огромного народа-революционера, народа-бунтаря, сельскую ярмарочную бижутерию. Почему к собору, рассказывающему о тысячелетних отношениях конкретной имперской культуры с Богом, нельзя привинтить пафос тусовки, тридцать лет назад героически палившей костры в центре отдельно взятой республиканской столицы — чтобы спустя тридцать лет победно привести республику к уполовиниванию населения и деиндустриализации.
Почему эта шогготика стала возможной — вполне понятно.
Штука вся в том, что культура почти всегда есть продукт повседневной реальности — а также ее создатель. Культура и повседневность находятся в непрерывном взаимном общении и обогащении — если, конечно, есть чем обогащать.
Так вот. На момент распада СССР во многих национальных республиках обнаружилось, что городская цивилизация — та, что вызвана к жизни заводами, лабораториями, привязанными к ним университетами и творческими объединениями — является «русской», то есть «советской», «имперской» и т.д.
И вслед за индустриальным наследием империи, которое с остервенением кинулись пилить и распродавать национал-романтические режимы, выбравшие в качестве идеала сельские идиллии столетней давности — наступила и очередь культуры.
И если на Украине это уничтожение приняло свойственные данной территории гротескные формы замены имперского величия на западенскую сельскую самодеятельность — то в республиках вроде Латвии, где при советской власти произошла инкорпорация сельского автохтонного населения в городскую жизнь, оно приняло особую форму.
Здесь мы можем наблюдать формально по-прежнему городскую культуру, опирающуюся на совершенно де-индустриализированную повседневность. Этой повседневности не знакомы сложные циклы производства, исследований и научно-технических прорывов. Ей не знакомы порождаемые усложнённым индустриальным бытом общественная тематика и проблематика. Она, эта повседневность, строго говоря, вообще не живёт, а доживает на тикающей демографической бомбе — потому что вернуться к настоящему архаическому, но в целом жизнеспособному быту по образцу какого-нибудь Таджикистана она тоже не может.
Подчеркнём эту последнюю мысль. Речь идёт в данном случае не о «новом варварстве», которое приходит, рушит прежние храмы и строит на их месте собственные, отражающие изменившийся быт и его изменившихся богов. На смену божествам охотников и собирателей в Гёбекли-Тепе пришли божества земледельцев и скотоводов, возведших в конце концов дворцы Трои.
Речь в случае шогготики идёт об «имитационном варварстве» — на самом деле не представляющем собой ничего самостоятельного. А лишь без особой цели и смысла отправляющем свои (заведомо и очевидно нежизнеспособные уже) культы поверх монументов изгнанной цивилизации.
Потому что Украина, хоть всё там обклей маками и ленточками — не сможет вернуться в воображаемый мир «Сорочинской ярмарки» и «За двумя зайцами». Ни экономически, ни демографически, ни как-либо ещё. С другой стороны, с культом маков и ленточек и поголовной вышиванкой, идеологически противоположной настоящему индустриальному укладу, невозможно возродить никаких сложных государствообразующих отраслей. Всё, что будет выходить за пределы кустарного хайтека в стиле «десять талантливых парней на своих верстаках вытёсывают проги для иностранных заказчиков», в мире вышиванки обречено.
Ну и Прибалтика, хоть повыбивай она во всех тевтонских соборах родные окна и замени их на китчевый аборигенный символизьм — тоже не сможет ни вернуться в предполагаемый сельский эдем, ни обратиться внезапной Швейцарией (на всякий случай — идиллическая Швейцария есть небольшой научно-индустриальный гигант, экспортирующий ежегодно на 300 миллиардов долларов высокотехнологичных товаров и имеющей положительное внешнеторговое сальдо, превосходящее весь суммарный объём прибалтийского экспорта).
Аналогичная судьба ожидает и Болгарию, откуда тоже бежит всё живое, но которая известна своими яркими и креативными раскрашиваниями памятника советским воинам в столице.
И под конец — ещё одно любопытное наблюдение. Нечто похожее на восточноевропейскую шогготику можно наблюдать на другом конце континента, в Великобритании. Где в Манчестерской галерее искусств лет сто мирно висело полотно художника Дж. У. Уотерхауса, написанное 120 лет назад, — «Гилас и нимфы». Сюжет — мифологический: красивого аргонавта Гиласа сманивают к себе в заводь неодетые нимфы, довольно целомудренно торчащие из воды по пояс.
Так продолжалось до конца января этого года, когда картину внезапно сняли, а вместо нее повесили боевой листок от администрации музея.
В боевом листке посетителям сообщалось, что картина была сексистской, что нимфы там, скорее всего, несовершеннолетние и к тому же изображены искусительницами, то есть злом. В конце предлагалось «бросить вызов этой викторианской фантазии» и оставлять свои отзывы. Одновременно открытки с репродукциями полотна были изъяты из сувенирного магазина при музее.
Как оказалось, инициатором смелой акции была афро-карибско-британская художница и преподаватель Чёрного Искусства Соня, которая пояснила: «Что кажется красивым одним, другим представляется «проблемной и унизительной системой». Посмотрите на искусство XIX века — «есть ли там вообще иные сюжеты, кроме женщины в роли роковой сирены или безответного объекта для разглядывания?»
И если бы не дикая волна возмущения граждан — прокатило бы.
Так вот. Сейчас будет довольно спекулятивное предположение, но Великобритания на фоне прочих европейских государств, вроде Германии или Швейцарии, является государством «постиндустриальным» — в том смысле, что занятость в промышленности там постоянно сокращается, а объём экспорта всего на четверть превосходит швейцарский — при восьмикратном перевесе в населении.
И хотя на острове, безусловно, сохраняется ряд передовых отраслей промышленности — но значительные круги населения от них вполне надёжно изолированы как бытово, так и умственно. И переориентированы на пёстрый «постиндастриал».
Поэтому мы можем предположить, что шогготика — своего рода симптом, сопровождающий примитивизацию уклада общества.
Другое дело, что побеждает окончательно она лишь там, где примитивизация является национальной идеологией.
Виктор Мараховский