ВЛАДИМИР МЕНЬШОВ: НА ВОПРОС “ЗАЧЕМ?” ОЧЕНЬ МНОГОЕ В НАШЕМ КИНО СЕГОДНЯ НЕ ОТВЕЧАЕТ
Не стало Владимира Валентиновича Меньшова. Тяжелая утрата. По-настоящему народный режиссер и актер скончался от последствий коронавирусной инфекции на 82-м году жизни, которая полностью была посвящена российскому кино. Символично: его последней режиссерской работой стал фильм «ВГИК 100».
Имя Владимира Меньшова знакомо каждому мало-мальски грамотному человеку в нашей стране, Владимир Валентинович – обладатель разных наград, включая «Оскар». Его картины – потрет поколения людей, живших в СССР. Даже сложно поверить, что Владимир Меньшов снял всего 8 фильмов, если не считать работ в «Фитиле» и незавершенного «Большого вальса». Такие названия, как «Розыгрыш», «Любовь и голуби», «Москва слезам не верит», «Ширли-Мырли», «Зависть богов» – на слуху практически у всех. По крайней мере, на слуху людей старшего и среднего поколения. Картины его разные, и в каждой – судьбы, судьбы, судьбы. На экране с его легкой руки перед нами появляются обычные люди, вовсе не простые, а обычные, то есть живущие на соседней улице, в соседней квартире – родные, узнаваемые, понятные… А фоном для их историй служит Время, с его мельчайшими деталями и приметами.
Последний раз мы пересекались с Владимиром Меньшовым на кинофестивале на Урале несколько лет назад. Он действительно переживал за российское кино, и в отличие от многих других участников, смотрел все, что было в обширнейшей программе того фестиваля. Хотел составить свое собственное мнение. Он откровенно высказывался на круглых столах, внимательно слушал коллег и не стеснялся признаваться, что чего-то не знает. Это оставляло удивительное впечатление и очень располагало. Тогда-то мне и удалось записать некоторые его размышления, связанные с ситуацией в нашем кинематографе. Делился он этими размышлениями неохотно, но искренне и честно.
– Мы в компании с Кареном (Шахназаровым – прим. автора) , – рассказывал Владимир Меньшов, – много говорим о кинематографе. Я убежден, что выделение кинематографа в отдельную организацию, воссоздание того Госкино, которое было при СССР, то есть воссоздание и планомерность действий нашего общества в отношении к кинематографу должны вернуться. Этого сейчас нет. Нет четкой, продуманной, прозрачной политики в этом вопросе. Выскакивают эти таинственные питчинги с непонятными людьми, которые ходят и якобы нечто доказывают на них. А у меня ощущение такое, что дело в отношении всех фильмов уже решенное, давно решенное, а здесь на наших глазах разыгрывается какой-то спектакль. Вот я просматривал все картины, которые нашей страной были выдвинуты на “Оскар”, и там был еще приложен огромный список фильмов, которые вышли в прокате (остальные, их почти столько же, в прокат не вышли). Для начала я прочел аннотации к этим фильма и ахнул откровенно: что же мы предлагаем в своей массе зрителю? Почему он вообще должен на это идти? Даже по аннотации мне не ясно, почему это надо смотреть. На вопрос “Зачем?” очень многое в нашем кино сегодня не отвечает… При всем том, в российском кино ведь выскакивают очень талантливые ребята. Вы посмотрите, какую плодотворную нишу с детским кино нащупал Сельянов, хотя ему вроде бы никто и не давал такого задания. И вдруг пошло, пошло. Вот выскочил озорной режиссер Крыжовников. Я посмотрел три его фильма – это смешно и неожиданно. Список значительно шире, есть люди, на которых наше кино сегодня может опираться… Беда в том, что мы не имеем адекватной обратной связи. Каждого режиссера спрашивают: вы вернули деньги? И он начинает как-то витиевато отвечать, что мол, вернул. Мне хочется в такие моменты предложить положить на стол бумажку – сколько потрачено и сколько получено. Но тут начинается такая сложная механика, что ногу сломаешь. Я полагаю, что в итоге этот разговор, в котором необходимо присутствие самых наших серьезных апокалиптических соображений, должен состояться, если мы, конечно, хотим остаться державой кинематографической. И убежден, что к кино должен быть на государственном уровне такой же серьезный подход, как и к обороне. Вот ведь несколько десятков лет было ощущение, что мы в области космоса совсем загнулись, а оказывается – не загнулись: летаем ведь…
Владимир Меньшов умел дружить. И он очень любил своих актеров. Превыше всего ценил на площадке моменты общения с талантливыми людьми, которых тщательно отбирал на свои картины. Попасть сниматься к Меньшову – это была невероятная удача в актерской судьбе. А он при этом считал невероятной удачей общение со своими артистами. Вот, например, как Меньшов рассказывал мне о работе с Сергеем Юрским.
– Мне повезло с ним работать на фильме «Любовь и голуби». Искал старика на роль дяди Мити, но все старики, которых отсмотрел, не были комичными. А роль того требовала. И тут я вспомнил, как был на спектакле БДТ, где очень смешно роль старика играл Юрский. К моему огромному счастью, он оказался свободен в то лето. Его присутствие на площадке – это постоянная роскошь общения, это было так смешно, так талантливо! Замечательные были съемки, я всегда потом с теплотой все наши разговоры вспоминал – и о БДТ, и о театре, и о искусстве, литературе, и даже нашу игру в шахматы. Юрский вообще был прекрасен. Для общения с ним требовалась подтянутость, к нему невозможно было вот так запросто прийти в гости, развалиться в кресле и поговорить о том, о сем. Разговор требовал подготовленности. Он и сам не позволял себе пустопорожних разговоров. Говорил о том, где был, что смотрел. Все приходящие в его присутствии старались прихорашиваться, то есть выглядеть лучше, чем в обыденной жизни. Вот с каким человеком я общался!
Думается, что Владимир Меньшов так высоко ценил своих коллег по кинематографическому цеху потому, что и сам был человеком необыкновенным, «птицей очень высокого полета», и в творческом, и в человеческом отношении. И при том всем – невероятно скромным. И еще – чрезвычайно ответственным: в словах, в поступках, в том, что выходило из под его пера и попадало на экран. Таким мы его и будем помнить. Тем более, что с нами навсегда останутся его замечательные фильмы.
Елена Булова.