Геннадий ПРАШКЕВИЧ: ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ СПОНТАННЫ (интервью)
– На недавнем фестивале «Сибирская книга» встретились писатели, издатели, книготорговцы, библиотекари, журналисты. О чём говорили?
– Налицо кризис взаимоотношений писателя с читателем. Интерес к чтению сейчас снижен. Но вины писателя в этом нет, он продолжает работать, не щадя живота своего. Впору говорить об отечественной гуманитарной катастрофе: в стране выросли уже два поколения нечитающих людей!
Конечно, писатели нуждаются в помощи. Но нельзя просто выпрашивать деньги. Что это за подход: дайте нам денег – и у вас будут шедевры? Если автор захочет что-то написать, он создаст своё произведение вопреки всему. Но при этом, считаю, власть должна договориться со СМИ о пропаганде местных литераторов.
Одно из самых неправильных мест в нашей Конституции – отказ от идеологии. Советы хотели строить сильную страну, где должен быть свой театр, своя литература и так далее. Правда, соцреализм вытеснил всё остальное. Сейчас мы знаем, что ни капитализм, ни коммунизм в чистом виде не могут дать простому человеку всех благ. Значит, надо придумать нечто важное для людей – объединяющее. Люди должны понимать, что им делать и для чего! И помнить, что свобода – не абстракция, что во всём должны проявляться мера и вкус.
– Как вам кажется, с какими именами связаны успехи современной отечественной литературы, если они вообще есть?
– Хм-м… (задумывается). Странная вещь: если начать перечислять нынешних мастеров, за каждым можно увидеть хвост негатива. Дина Рубина отпугивает матом и развязностью, а Улицкая – политической нетерпимостью. Акунин пытается выдавать себя за Карамзина, Соловьёва и Ключевского вместе взятых. Пелевин и его философия становятся всё скучнее…
Замятин писал: будущее русской литературы – прошлое русской литературы. Слишком сильно сказано, но вспомним поэта Николая Тихонова. Он начал с книг «Орда» и «Брага» и никакие последующие просоветские тексты не смогли их затмить! Был Сельвинский, закрутившийся в своём конструктивизме – но за ним стояла и стоит гениальная «Уляляевщина». Что стоит за Фадеевым? «Разгром»!
В юности я прочёл замечательную повесть Иосифа Гуревича «Борьба с подземной непогодой», незаслуженно холодно принятую публикой. И вот как-то спросил автора: почему не переиздаёте? Он ответил: «Эта книга о вулканологах, а вулканы для современного читателя – это то, что далеко и их мало!» Так вот, сейчас слишком многие писатели кидаются на экзотику, а «это далеко и их мало».
Потенция творческих людей сильно упала. Телевизионные и литературные произведения зачастую пишутся на основе переработки уже известного. Сами сочинять не могут, не умеют, воображения ноль, сил нет. Российской фантастики особенно не повезло – есть потоки фэнтези, где всё одно и тоже, где снесено всё живое. Знаю, меня недолюбливают за такие оценки.
В то же время, не стану скрывать, интересные имена среди пишущих есть. Но мы стоим слишком близко друг к другу – и это мешает нашей объективности. Центральных писателей, вокруг кого бурлила бы жизнь, я не знаю.
– А есть ли писатели, чья жизнь оказала серьёзное влияние лично на вас?
– Могу назвать вам сразу несколько человек, которые, собственно и сделали из меня то, чем я сегодня являюсь. Прежде всего, это Иван Антонович Ефремов. Школьником я написал ему письмо, совершенно не надеясь получить ответ от знаменитого писателя. Но письмо от Ефремова пришло! Затем мы разговаривали с ним в Москве. И мне казалось, он задавал вопросы, как-то не соответствующие масштабу его личности. Помню, он спросил меня, например, чем там закончилась история в семье Карениных. А я ничтоже сумняшеся ответил: «Да всё нормально. Анна Аркадьевна бросилась под паровоз, все занялись делами!» Иван Антонович даже остановился от удивления, а после, помолчав, попросил, чтобы я, вернувшись домой, внимательно перечитал роман. Видимо, для Ефремова это был очень важный тест. Видимо, он решил, что если я чего-то не пойму, то со мной дальше дело иметь и не стоит. Но я понял. И после моего письма Ивану Антоновичу наша дружба длилась до самой смерти мастера.
Мне повезло быть знакомым и с Анной Андреевной Ахматовой. Когда у меня была трудная ситуация в жизни, она отправила в Новосибирск свою приятельницу, детскую писательницу Фриду Абрамовну Вигдорову, и та меня просто спасла. Как известно, в молодости у Ахматовой был роман с художником Модильяни, и про эти их отношения я написал роман «Египтянка и скорпион»….
Должен сказать, мне вообще везло на людей всю жизнь! С Аркадием Натановичем и Борисом Натановичем Стругацкими я дружил до последних их дней. Однажды я получил от Аркадия Натановича потрясающий совет. Когда в Новосибирске в 1983 году уничтожили тираж моего «Великого Краббена», а это ни много, ни мало 30 000 экземпляров, я пребывал в жуткой депрессии. Печататься негде, надо искать что-то принципиально новое. И вот Аркадий Натанович посоветовал мне ни в коем случае не бороться за свою уничтоженную книгу (её всё равно не спасти, он знал это по собственному опыту), а – писать новую! А пока ты пишешь, сказал он мне, один чиновник сопьётся, другого выгонят, третий проворуется – а там, глядишь, и сам режим рухнет! Так и произошло. Пока я писал «Теорию прогресса», и чиновники спились, и Советский Союз распался… И выяснилось, что для моих публикаций зажёгся зелёный свет…
– А ныне вы, известный поэт и прозаик, стали автором нескольких биографий. Как пришли к этому?
– Я много читаю с детства, и ещё ребёнком периодически задумывался, какой из себя в жизни был тот или иной писатель. А вплотную изучением биографий творческих людей я занялся лет тридцать назад. Сначала я написал большую книгу «Самые знаменитые поэты России» – от Ломоносова до Бродского. Сразу после неё выпустил том «Самые знаменитые учёные России», начиная с того же Ломоносова и заканчивая Сахаровым. А десять лет назад опубликовал книгу «Красный сфинкс», в которой собраны краткие жизнеописания русских и советских писателей-фантастов.
Не так давно в «ЖЗЛ» вышла книга «Братья Стругацкие», написанная в соавторстве с Дмитрием Володихиным, также я написал биографии Толкина, Жюля Верна, Рэя Брэдбери, Станислава Лема, Герберта Уэллса. Писатели, которых я перечислил – великие писатели! Писать о них безумно интересно. Изучая другую жизнь, ты в чём-то соотносишь её со своей.
– Можно ли сказать, хотя бы на примере Жюля Верна, что большой талант и трудная судьба – это взаимосвязанные вещи?
– К сожалению, эта связь существует. Над каждым талантливым человеком непременно висит какой-нибудь дамоклов меч. И угадать, когда он на тебя обрушится, невозможно. У Жюля Верна были постоянные нелады с сыном, периодические ссоры с издателем; любимый племянник стрелял в него… Но всё это не помешало ему написать не только несколько отличных романов, но и подлинный шедевр, «Таинственный остров». Жюля Верна активно читали и продолжают читать во всём мире – «Капитан Гаттерас», «Путешествие к центру Земли», «20 тысяч лье под водой», «Дети капитана Гранта»… А в прошлом году в Париже вышел диск песен Жюля Верна!
– Про кого писать легче: про наших современников братьев Стругацких – или про Жюля Верна, жившего в девятнадцатом веке?
– Самое главное, понимать время твоего героя, время, в котором он жил. Выражу своё частное мнение: истории как науки до сих пор не существует! Все научные труды – это личностная интерпретация тех или иных событий, отсюда и такие фантастические извращения, как академик Фоменко, к примеру. Для полупьяных монахов и дьячков, сочинявших свои хроники, русалка в соседнем озере была таким же неоспоримым фактом, как порох и ракеты для китайцев.
Каждому из нас отпущено определённое временнОе пространство, – в среднем 70 лет. И вот этот срок и есть наша персональная машина времени! Я побывал и в послевоенных годах, и во времена оттепели, и во временах перестройки. Эпоха Герберта Уэллса накладывается на эпоху моего отца. Нужно видеть мир, дружить с бомжами и дружить с министрами, или враждовать – это неважно; важен событийный ряд. А интерпретация источников… Для меня в этих случаях главный авторитет – это я сам. И только в вопросах, выходящих за рамки моей машины времени, я вынужден верить внешним источникам.
– Ваша книга о Жюле Верне написана с позиций «ищите женщину». Писателя действительно формирует ближний круг?
– Не просто формирует – определяет! Нами дирижирует наше подсознание. «Шерше ля фам» – это не кредо сексуально озабоченных. Мы ищем свою вторую половинку всю жизнь – и в духовном, и биологическом значении. У Пржевальского, например, практически не было женщин, поэтому, когда одно время в ходу была теория о том, что отцом Сталина мог быть Пржевальский, я улыбаюсь. Всегда и везде в центре мужского творчества стояла и стоит женщина. Она может быть на виду, как баронесса Будберг, жена Уэллса и Горького – или находиться в тени мужа, как Онорина Верн, но представить великих без их (иногда очень маленьких) «половинок» невозможно.
– Держу в руках любопытное издание – «Книгу о Прашкевиче». Это что же, предвестник тома «ЖЗЛ» «Геннадий Прашкевич»?
– Не будем загадывать (хитро улыбается). Но книга вышла уже двумя изданиями. Я давно понял, что наша страна – самая удивительная в мире, любовь и ненависть в ней спонтанны. Моё дело – честно и упорно работать.
– Долгих вам лет, творческой мощи и сильного неба над головой!
Беседовал Юрий ТАТАРЕНКО
г. НОВОСИБИРСК