Жертвы Винни-Пуха: как мишка насолил своим создателям
В книгах про Винни-Пуха было всего около 70 тысяч слов - как в одном среднем романе
Выдуманный Аланом Александром Милном персонаж оказал огромное влияние на его собственную жизнь и на жизнь его сына Кристофера Робина - и они были этому не очень рады, рассказывает обозреватель BBC Culture.
В конце января исполнилось 60 лет со дня смерти Алана Александра Милна - одного из любимых детских писателей, подарившего миру медведя Винни-Пуха.
"Полагаю, каждый из нас втайне надеется на бессмертие", - написал Милн в 1926 году, еще до того, как книги о Винни обрели всемирную популярность.
Читайте также:
Бессмертия в итоге он не избежал, хотя и вовсе не по тем причинам, по которым хотел бы.
"Чертов медведь"
За свою жизнь Милн написал семь романов, пять документальных книг и 34 пьесы, а также многочисленные рассказы и статьи.
Он был редактором известного британского литературного журнала "Гранта" и помощником редактора сатирического журнала "Панч". Он определял свою цель так: писать то, что хочется.
Когда "Панч" наконец принял первую из статей тогда еще молодого и начинающего автора Милна, тот был весьма воодушевлен.
"Я доказал, что могу зарабатывать на жизнь писательством. Когда-нибудь я сам буду редактировать "Панч", думал я, и ощущал себя самым счастливым человеком в Лондоне", - вспоминал он в автобиографической книге 1939 года с говорящим названием "Теперь уже поздно" (It’s Too Late Now).
Само собой, Милн написал еще и четыре детские книги, составляющие цикл о Винни-Пухе, а также два сборника стихов - "Когда мы были совсем маленькими" (When We Were Very Young) и "Теперь нам шесть" (Now We Are Six).
Алан Александр Милн надеялся запомниться потомкам не только медведем, в голове которого опилки (да, да, да). И уж ни в коем случае не сувенирными мишками...
В сумме в этих детских книгах было всего около 70 тысяч слов - это объем одного среднего романа. Но их ошеломительный успех затмил все предыдущие работы писателя.
Да и дальнейшие произведения Милна, написанные для взрослой аудитории, публика тоже встречала своеобразно.
"Мне кажется, что стоит мне написать нечто чуть менее реалистичное и понятное, чем "муха села на варенье", как сразу выяснится, что я "ударился в фантазии", - писал автор в предисловии к своей пьесе "Дверь из слоновой кости" в 1928 году.
"И даже если бы я в самом деле написал, что муха села на варенье (а почему бы ей этого не сделать?), то меня уличили бы в выдумках о мухах - причем не о настоящих, а о таких, знаете, симпатичных милых мушках, которых автор "Винни-Пуха" сотворил нам на потеху".
Примерно так же себя чувствовал и соавтор Милна, политический карикатурист "Панча" Эрнест Шепард, который создал иллюстрации к книгам. Незадолго до смерти он выражал сожаление по поводу того, что вообще взялся рисовать "этого чертова медведя".
Выпустив книги о Винни-Пухе, Милн попытался опять писать для "Панча", но его бывшая аудитория отказывалась его принимать.
"Талант его не покинул, но покинула публика. В итоге редактор Эдмунд Нокс был вынужден ему об этом сообщить, - вспоминает сын писателя Кристофер в автобиографии 1974 года "Зачарованные места". - У всех у нас были свои причины для сожалений".
И действительно, слава Винни-Пуха изменила жизнь не только его автора. Кристофер Робин, выведенный в сказках под своим собственным именем, оказался в чем-то даже более знаменитым, чем отец.
Подпись под фотографией Милна-старшего в одном из изданий журнала Town & Country гласила: "Английский драматург. Божественной силой фантазии посвящен в детские поэты. Его пьесы с успехом шли в Нью-Йорке. Отец Кристофера Робина".
Семья не особенно пыталась оградить Кристофера от свалившейся на него славы. Ему передавали письма, присланные маленькими поклонниками, и он старательно, с помощью няни, писал на них ответы.
Его часто фотографировали как вместе с отцом, так и в одиночестве. В возрасте семи лет он участвовал в записи аудиокниг по произведениям отца (позднее его кузина заявила, что так проявлялась эксплуатация, обнажившая "неприемлемую изнанку виннипушества").
Годом позже Кристофер выступил на вечере перед 350 зрителями - он читал главы из "Винни-Пуха" и пел песню о дружбе. В 1929 году он принял участие в театрализованном шествии по мотивам книг.
Художник Эрнест Шепард тоже пострадал - его теперь воспринимали только как нарисовавшего Винни
Примерно в то же время Милн-старший решил прекратить писать детские книги. Он почувствовал, что пришло время "со всем этим распрощаться" и вновь сменить творческий жанр, как это он уже с успехом делал в прошлом.
Далеко не последнюю роль в этом решении, по его словам, сыграло "изумление и отвращение", вызванное чрезмерной шумихой вокруг его ребенка.
"Мне кажется, что реальный Кристофер Робин привлек к себе гораздо больше внимания, чем я того желал, - писал Милн. - Мне бы не хотелось, чтобы К. Р. Милн, повзрослев, мечтал бы, чтобы на самом деле его звали Карл Роберт".
В 1930 году Кристофер отправился учиться в школу-пансионат. Так начинались, писал он позднее, "непростые отношения с моим вымышленным тезкой, продолжающиеся и по сей день".
Одноклассники безжалостно над ним подшучивали. Соседи по комнате без конца проигрывали пластинку, которую он записал, пока наконец им это не наскучило. Они отдали ее Кристоферу, который ее тут же разбил.
Порой совершенно посторонние люди почему-то решали, что знают его и имеют право о нем судить.
Алан Александр Милн, его сын Кристофер и тот самый любимый мишка, 1926 год
По случаю 60-й годовщины издания первой книги о Винни-Пухе литературный критик Крис Паулинг написал: "Был ли в истории более невыносимый ребенок, чем Кристофер Робин?"
Самым обидным, наверное, было то, что мнения окружающих формировались на основании вымышленного персонажа - а сам Кристофер в мемуарах настаивает, что он был не очень на него похож.
В семье его никто даже не звал Кристофером Робином - у него было прозвище Билли.
И отец, и сын подчеркивали, что Кристофера следует отличать от литературного героя. Но эту разницу видели не все - что в принципе можно до какой-то степени понять, ведь на иллюстрациях Шепарда был изображен реальный Милн-младший.
После окончания университета Кристофера ждал период бесплодных поисков работы, и тут-то у него возникла реальная обида как на отца, так и на его книги.
"Он добился своего за счет собственных усилий, не оставив тропинки, по которой за ним можно было следовать. Но были ли эти усилия целиком его собственными? Неужели я в этом никак не участвовал?" - писал Кристофер.
Кристофер Робин Милн открывает статую медведя в лондонском зоопарке в 1981 году
"В минуты пессимизма, бродя по Лондону в поисках работодателя, который был бы готов найти применение моим скромным талантам, мне порой начинало казаться, что отец взобрался к своим достижениям через мою голову, что он стащил мое честное имя и не оставил мне ничего, кроме пустой славы его сына".
Но Алан Милн и сам попал в ловушку Винни-Пуха и Кристофера Робина.
"Я бросил писать детские книги. Я хотел от них сбежать, как в свое время сбежал из "Панча". Но тщетно, - горестно замечал он. - Один достопочтенный критик недавно указал, что героем моей последней пьесы, Бог ей в помощь, был "не более чем повзрослевший Кристофер Робин".
"Куда бы они ни приходили, что бы ни случалось с ними по пути, в самой высокой части Леса всегда остается Зачарованное Место, где играют маленький мальчик и его плюшевый медвежонок", - написал Алан Александр Милн в "Доме на Пуховой опушке", явно не подозревая, насколько пророческими окажутся эти строки.
И хотя его главное литературное наследие оказалось не совсем таким, как он мечтал, спустя 60 лет после его смерти мальчик и медвежонок продолжают играть на страницах книг и в воображении миллионов детей во всем мире.