Прежде чем говорить о Лиготти, поговорим о другом короле ужасов. Ведь Стивен Кинг – это король ужасов? Примитивный каламбур с форзаца любого переиздания американского писателя откладывается в памяти на уровне очевидной истины: Пушкин – главный русский классик, Шекспир – величайший английский драматург, Кинг — …. Пеннивайз, Куджо и Джек Торренс (спасибо, Джек Николсон) превратились из образов в устойчивые культурные архетипы, которые обеспечили Стиву культовый статус, а он навсегда изменил представление о литературе ужасов. Благодаря самому известному жителю штата Мэн литературный хоррор превратился из нишевой забавы гиков в доступный любому эмоциональный опыт.
Заслуга Кинга в том, что он связал призраков, демонов и вампиров с повседневностью, показал сверхъестественный ужас как кошмар обычных людей. В его персонажах легко узнать себя не потому, что каждый пишет книги или писается в кровать, а из-за универсальных переживаний, вызывающих отклик и эмпатию. Именно в этом величайшее достоинство Кинга: он превратил примитивные пугалки в интересные истории благодаря персонажам, которым хочется сопереживать. Его романы можно читать не как хоррор, а как захватывающую приключенческую историю, где зло – лишь один из вызовов наряду с личными трагедиями, ошибками прошлого и жаждой искупления. Это касается и Неудачников из «Оно», и Майка Нунэна из «Мешка с костями» и Кэрри, с которой все началось.
Величайшее достоинство Кинга всегда остается проблемой. В финале его историй ужас обязательно отходит на второй план и уступает место человеческим отношениям, а люди затмевают монстров. Несмотря на приклеившийся ярлык, Кинг – не король хорроров, а великий американский писатель без привязки к жанру. Он затрагивает глобальные темы типа детских травм, самопожертвования и этического выбора, и для него они однозначно важнее, чем очередной скрипучий дух под кроватью. Тот просто служит пропускным пунктом для захватывающего сеанса психоанализа. С таким чутким отношением к героям невозможно выстроить онтологию ужаса – она обязательно потухнет на фоне дружбы, предательства, обиды, мести и других чисто человеческих чувств.
Чтобы сохранить хоррор с акцентом на нечеловеческом, странном и сверхъестественном, а не на героях, требовалась противоположность популярному и приятному Кингу. Она появилась на свет через шесть лет после рождения Стивена, когда мальчишка даже не задумывался о писательской карьере, 9 июля 1953-го: тогда в неблагополучном, разнородном и конфликтном Детройте родился мрачный антипод самого популярного писателя США — Томас Лиготти.
«Ты там, Томас Лиготти?»
В материале The Washington Post полвека спустя его назвали «главным секретом современного хоррор-фикшна». По собственным подсчетам Лиготти, у него лишь несколько тысяч преданных фанатов по всему миру, а большинство читателей насилу едва вспомнят его фамилию, хотя хорошо знают Дина Кунца и Рэмси Кэмпбелла. Лиготти никогда не стремился к популярности и не раскручивал себя, чем и обеспечил себе культовый статус. Даже через много лет после начала писательской карьеры читатели сомневались, что такой человек действительно существует. Однажды его приятель Брендон Тренц шутки ради заявил, что «Лиготти» – псевдоним анонимной группы авторов-мусульман, и переубедить читателей получилось не сразу. В отличие от Кинга и других звезд хоррора он не заключил контракт с крупным издательством, несколько лет работал пишущим редактором в небольших тематических журналах и был вполне доволен тем, что о нем почти ничего неизвестно. Неудивительно, что американский писатель Поппи З. Брайт заключил предисловие к его сборнику рассказов «Фабрика ночных кошмаров» риторическим вопросом: «Ты там, Томас Лиготти?».
Полный разворот обложки сборника рассказов Лиготти «Песни мертвого сновидца»
–Неполная биография писателя складывается из обрывочных фраз, брошенных в интервью: рок-музыка и наркотики с ранних лет, нервный срыв в 17, паническое расстройство и депрессия, увлечение религией и необъяснимый страх перед адом, литературное затворничество. Лиготти не упивается подростковыми потрясениями и не возводит алтарь прошлому.
Лиготти верит, что характер и стиль сформировались под влиянием профессии:
«Затворничество – это не безусловно оптимальный образ жизни. Предполагаю, что большинство людей, которые являются затворниками, не выбирали быть ими. Я точно это не выбирал. Я просто попытался наилучшим образом распорядиться своими жизненными обстоятельствами. Должен сказать, однако, что еще до того, как мое существование стало отшельническим, я начал чувствовать, что время, проводимое с другими — помеха тому, что я хотел делать, а именно — стать лучшим хоррор-писателем».
По коротким готическим зарисовкам и псевдодневниковым исповедям очевидно, что он предпочитает фактам концепты и образы, поэтому в анализе творчества не придает значения биографии и отношениям. Такая замкнутость придает Лиготти шарм еще до того, как берешься за один из его сборников: за 40 лет карьеры он не раскрыл семейного положения и не засветился ни на одном светском мероприятии. Его лучшие фотографии – размытые черно-белые изображения, где лицо в очках едва проступает из окружающего сумрака. Главное свидетельство его реальности – мрачные истории, которые говорят о нем отчетливее любых интервью.
Марионетки и жуткие города
Отвечать на вопрос «о чем пишет Лиготти?» – безнадежная задача. Переводчик его рассказов на русский Григорий Шокин сравнил писателя с Дэвидом Линчем — он так же ускользает от цепких лап нарратива. Атмосфера и ощущение жути в его рассказах неизменно доминируют над сюжетом. Из-за этого тяжело разложить произведение на последовательность событий. Направление, к которому относится Лиготти зародилось в творчестве создателя Ктулху Говарда Филлипса Лавкрафта, а сейчас чаще всего называется weird fiction (странная беллетристика). Главное этом жанре – не повествование, а эффект соприкосновения с чем-то, что ставит под сомнение привычное мировоззрение читателя, показывает иллюзорность устройства вещей, которое казалось ему простым и очевидным.
Смоделировать такой опыт легко – достаточно представить, что комфортная среда вдруг впускает в себя что-то чужое, нездешнее: «Одинокий человек вдруг просыпается во тьме и тянется к своим очкам, лежащим на тумбочке. Кто-то из темноты вкладывает их ему прямо в руку». Сложнее создать контекст и обстановку, в которой странная история окажет нужное воздействие. Лиготти никогда не писал ничего длиннее рассказа – он верит, что короткая форма идеально подходит для описания уникального опыта, а роман неизбежно придал бы жуткому налет обыденности. Его персонажи, как у Лавкрафта, часто оказываются учеными, алхимиками, авантюристами. Они стремятся подчинить рациональности нечто необъяснимое, но теряют почву под ногами и здравомыслие. В «Последнем пиршестве Арлекина» и «Секте идиота» герои сталкиваются с культами, объекты поклонения которых во много раз превосходят гносеологические возможности человека: слепой безумец Азатот и Червь-Победитель из стихотворения Эдгара Аллана По требуют жертв и превращают людей в безвольные марионетки.
Cултан демонов и ядерный хаос Азатот из пантеона Лавкрафта
Лиготти часто вызывает ощущение жути за счет сходства людей с их искусственными копиями — и использует для этого марионеток. В психологии феномен неприязни, которую вызывает у человека антропоморфный объект, называется эффектом зловещей долины. Такое название очень точно описывает дискомфорт от ходов Лиготти. Он намекает, что человек – такая же кукла во власти могущественных и немыслимых существ. Мы недолюбливаем муляжи с детских походов по магазинам: они напоминают нас контурами, формами и даже чертами лица, но все равно остаются чем-то другим, совсем не таким, как люди. Если в полумраке взглянуть на марионетку под определенным углом, ее легко можно принять за развалившегося в кресле человека, но попытка заговорить с ней обернется гнетущим молчанием.
Кошмар настигает персонажей Лиготти не только в лице марионеток и манекенов. Иногда падение в бездну провоцирует неожиданная встреча или загадочный артефакт, оно происходит на улицах старинного города или в собственной кровати во время беспокойного сна. Лиготти лишает героев и читателей ощущения безопасности и неприкосновенности разума в самых невинных обстоятельствах. Клинок, цветы, картины, джинсы – неполный список объектов, которые в визионерских фантазиях превращаются в порталы между мирами.
Сразу в нескольких рассказах встречается похожий ход: персонажи спасаются бегством из постоянно меняющегося города-миража и ожидают, что теперь беды остались позади, но неведомая сила преследует их, потому что не ограничена в пространстве и времени.
«Истинная опасность откроется позже, когда вы, испытывая отвращение, покинете эту обитель нерешительных призраков. Она заявит о себе, когда привычное окружение вдруг начнет вызывать у вас сомнения. Тогда люди, места и вещи становятся в ваших глазах какими-то не такими, и вы начинаете подолгу обшаривать их если не руками, то глазами, стремясь убедиться в их подлинности».
Рассказы Лиготти часто тяжело читать из-за обилия причудливых оборотов и наслоения метафор, но он не стремится к ясности языка и рассматривает свои произведения как терапию против антропоцентризма. Западная философия со времен Декарта – удивительно самодовольный проект. Европейские рационалисты продвигали идеи принципиальной познаваемости мира и верили, что человек обладает гносеологическими способностями, чтобы подчинить природу через знание. Короче говоря, ставили субьекта в центр мироздания, автором которого выступал Бог. Немногие, кого коробит от убежденности в том, что сознанию подвластно исчерпывающее объяснение мировых процессов, смело могут открывать сборник Лиготти и наслаждаться оплеухами, которые тот под видом фикшна раздает оптимистам.
Желание докопаться до сути – следствие эгоизма. Читатель полагает, что обладает доступом к истине. Вместо въедливого анализа Лиготти предлагает внимательному скептику признать, что даже для него остались потаенные уголки, проникновение в которые обернется безумием.
Иллюстрация к рассказу Лиготти «Цветение бездны»
Лиготти – создатель философского ужаса
В «Лечебнице доктора Локриана» из первого сборника Лиготти «Песни мертвого сновидца» главный врач психлечебницы при помощи пыток лишает даже относительно здоровых пациентов остатков здравомыслия и приоткрывает им вид на «подлинную реальность». Привычная перспектива переворачивается – возможно, галлюцинации сумасшедших подлинны, а кажущаяся нормальность всех остальных – нет. В «Странном замысле мистера Риньоло» иллюзорную поверхность реальности истончают странные импрессионистские картины, в «Очках в футляре» смена оптики происходит буквально: персонаж надевает окуляры и видит кошмарное устройство вселенной: «Мир, сияющий, как бриллиант… титанический, исполненный жизни. Ничем не стесненные ландшафты кишат жизнью, неведомой глазам смертного. Непредставимое разнообразие форм и движений, образов и способов существования, явленное в мельчайших деталей». Сознание не в силах перенести такое.
Еще Лавкрафт отмечал, что великим достоинством человеческого разума является его несовершенство – если бы мы осознали устройство вещей, то наверняка сошли бы с ума.
«Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир в себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки, каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывков знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности, что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья».
Лиготти идет дальше и делает из тезиса о принципиальной непознаваемости устройства вселенной неутешительный вывод о человеческом Я.
Обложка философского трактата Лиготти «Заговор против человеческой расы»
Именно это делает его не только важным автором хорроров, но и философом. В 2010 году вышел трактат Лиготти «Заговор против человеческой расы», в котором он называет сознание трагической биологической мутацией: из-за нее человек знает о собственной смерти и отличается этим от остальных существ. Сознание развивает воображение, с помощью которого человек сбегает от реальности: он придумывает рациональность, чтобы не думать о собственной конечности и положении вида-изгоя.
«Ни одна из других жизненных форм не знает, что она жива, и ни одна не знает, что умрет. Это наше личное проклятие… Все, что окружает нас, есть обитатели природного мира, однако в нас трепещут страшные и ужасные вещи. Мы совсем не отсюда. Если вдруг завтра мы исчезнем, ни один организм на этой планете не станет о нас сожалеть. Нечеловеческие обитатели этой планеты не ведают о смерти. Но мы подвержены пугающим и гнетущим мыслям, и потому нам требуются разнообразные иллюзии, чтобы отвлечь от этих ужасов свой разум».
Лиготти называет себя пессимистом, призывает разрешить эвтаназию и считает, что самое страшное для человека – быть живым. Такая система убеждений открывает новое прочтение, потому что автор не просто рассказывает страшные истории – на каком-то уровне он действительно в них верит. Мораль его рассказов не в том, что в заброшенных домах и на кладбищах обитают монстры, а в том, что человеческая версия реальности далеко не так ценна, как нам хотелось бы верить: «Мы – марионетки, приведенные к жизни из мирного небытия. На первый план мы ставим выживание, и это определяет все наши действия. Вы хотите все время быть счастливыми, но не можете. Хотите жить вечно, но не можете. Мы – расходуемые детали, как марионетки».
Лиготти вдохновил Ника Пиццолатто на создание Раста Коула и написал сценарий для «Секретных материалов»
Несмотря на изолированность от мейнстрима, Лиготти все же соприкасался с масштабными ТВ-проектами. В 2014 году фанаты писателя подняли скандал и обвинили создателя нашумевшего «Настоящего детектива» Ника Пиццолатто в плагиате. Большинство зрителей тягучего южного нуара с Мэттью Макконахи и Вуди Харрельсоном даже не слышали о Лиготти, но шоураннер признался, что вдохновлялся сборниками того, когда придумывал меланхоличного пессимиста Раста Коула. Персонаж Макконахи представляет реальность как кошмар, порождение сна. Именно грезы генерируют опыт сознания и иллюзию повседневности, которую большинство людей считают истинной. Чтобы уловить общее настроение первого сезона сериала и произведений Лиготти, достаточно привести пару цитат.
Раст Коул: «Человеческое сознание – это трагический шаг эволюции. Мы стали слишком осведомлены о себе. Природа создала нечто, отделенное от самого себя. Мы – создания, которые по естественным законам не должны существовать».
Томас Лиготти: «Феномен человека – это всего лишь сумма плотно сложенных слоев иллюзии, каждый из которых основан на высшей степени безумия. Мы воображаем, что существуем мы и другие люди, тогда как в действительности есть лишь неразумные смеющиеся отражения, сменяющие друг друга в бесконечном сне».
Лиготти не благодарил Пиццолатто за трибьют и никогда не называл сериал в числе значимых произведений, хотя после упоминания в контексте True Detective его «Заговор против человеческой расы» побил по продажам в США «Атлант расправил плечи»» Айн Рэнд. В реакции писателя нет ничего удивительного; в заключительной сцене сезона Коул бросает напарнику: «Ты смотришь на небо неправильно. Однажды была лишь тьма, но теперь свет побеждает». Из-за этого финал «Детектива» оставил надежду на победу добра в битве со злом, а Лиготти претит оптимистичная мораль. К тому же он вряд ли обрадовался, что противостояние с могущественной сектой оказалось не прелюдией к встрече со сверхъестественным, а оборвалось на поимке пары инцестуальных реднеков.
Сам Лиготти вплотную подобрался к сотрудничеству с Голливудом намного раньше, когда написал сценарий для эпизода «Секретных материалов» в соавторстве с Брэндоном Тренцем в 1998 году. По сюжету Скалли и Малдер расследовали загадочную смерть коллеги от сердечного приступа, после того как неизвестный наставил на него игрушечный пистолет в офисе ФБР. Когда к шутнику подбежали другие агенты, он превратился в манекен. В сценарии типичный черный юмор великого сай-фай переплетался с фирменными фишками Лиготти: марионетками, клоунами и трипом в мрачный городишко Крэмптон, который, кстати, дал название сценарию и уже появлялся в рассказе «Эта тень, эта тьма».
Продюсеры пришли к выводу, что идеи Лиготти слишком выбиваются из привычного леймтотива и отправили сценарий в архив, хотя писатель уверял, что избежал сюрреализма и сохранил подлинный дух «Секретных материалов»: «Написание сценариев отличается от работы над рассказами. Мы понимали, что произведение должно выглядеть как эпизод конкретного сериала. Это сразу ограничило нас. Да, серия получилась необычной, но мы сохранили линейное повествование на протяжении всего сценария». Кроме этого случая, «Секретные материалы» только дважды обращались к приглашенным сценаристам из мира литературы – сценарии для шоу написали Стивен Кинг и Уильям Гибсон, которые намного лучше Лиготти следовали правилам телевидения.
Зачем читать Лиготти?
Критики обвиняют Лиготти в том, что у него картонные персонажи и схематичные сюжеты (хотя и то, и другое обусловлено его методом и целью), но главная претензия – предательство собственных взглядов, ведь единственный способ подчеркнуть иллюзорность человеческого существования в глобальном смысле – покончить с собой. Главный пессимист американской литературы действительно не совершил суицид, но оправдался за поблажку творчеством. Один из его сборников называется «Тератограф» и начинается с обращения к анонимному летописцу, безликому глашатаю пустого и бесконечного космоса. Примерно так же воспринимает себя Лиготти. Культовый затворник живет и рассказывает, но давно не ожидает от жизни ничего хорошего.
Его рассказы – это одновременно опыт странной литературы и этическая практика. Они вряд ли зайдут в качестве ненапряжного чтения перед сном, зато погрузят в тему, если вы хотите победить эгоизм, сомневаетесь в превосходстве человека над всем живым, интересуетесь собственным местом в безграничном и безразличном космосе или просто хотите понять, как weird fiction связан с современными философскими теориями. К тому же Лиготти – изысканный стилист, и его экзальтированность заряжает на особую волну. Он отказался от авторской индивидуальности ради высокопарного языка, который больше соответствует его идеям, и выстроил онтологию нечеловеческого, не стараясь сделать ее более приятной.
Для Кинга монстры – прием, чтобы рассказать историю о людях. Линча роднит с Лиготти превосходство идеи над сюжетом и признание фундаментальной необходимости зла, но даже в его загадочных притчах всегда остается место добру, красоте и человечности. И лишь для величайшего затворника и сновидца weird fiction человек – сознательная марионетка, которая наслаждается иллюзией превосходства до тех пор, пока не узнает о своей ничтожности.
Главные произведения Лиготти (их стоит перечислить хотя бы ради красоты названий):
- «Медуза» (сборник рассказов «Ноктуарий»);
- «Сон манекена» («Песни мертвого сновидца»);
- «Вастариен»» («Песни мертвого сновидца»);
- «Последнее пиршество Арлекина» («Тератограф: его жизнь и творчество»)
- «Тсалал» («Ноктуарий»)
- «В чужом городе, в чужой стране» («Театр гротеска») – ради этой коллекции из четырех притч Лиготти объединился с индастриал-группой Current 93 и создал саундтрек, который идеально подойдет для их чтения)
- «Моя работа здесь еще не закончена» («Три истории о корпоративном ужасе»)
- «Заговор против человеческой расы»