«Россия как центр девестернизации мира»
Как считает директор Французского института международных отношений (IFRI) Тома Гомар (Thomas Gomart), Россия замыкается в себе, а национализм служит для укрепления единства страны, чья экономическая модель переживает кризис с 2009 года.
La Tribune: В совместном исследовании с Институтом предпринимательства вы отмечаете, что для понимания российской политики необходимо, в том числе для экономистов, учитывать историю. Как она влияет на стратегию Владимира Путина?
Тома Гомар: Анализ рисков в той или иной стране зачастую не учитывает ее историческую линию. А это мешает пониманию, в частности когда речь заходит о такой стране как Россия. Сложно понять страну без знания ее исторических процессов. Анализ ее траектории позволяет определить возможные намерения руководства, советского вчера и российского сегодня. Что касается Путина, можно утверждать, что его волнует в первую очередь то место, которое он оставит в российской истории, а не адаптация страны к глобализации.
Его система ориентиров напрямую связана с его пониманием истории и места России в мире. Поэтому его поведение невозможно предугадать, если забыть об этой истории. Этот самый исторический фактор действует и в случае Китая и США, то есть в странах, у которых еще есть возможности для реализации проектов, направленных на укрепление мощи государства.
— Но есть ли у России экономические возможности для реализации такого проекта сейчас, когда она погружается в кризис?
— Для российской истории характерен разрыв между двумя компонентами, составляющими силу государства: мощью вооруженных сил и экономическими возможностями. Он проходит через нее красной нитью. Жорж Соколофф (Georges Sokoloff) свел все к формулировке «бедная держава». Это означает, что страна всегда слишком много вкладывала в военную сферу в ущерб экономическому потенциалу. И Путин в этом смысле ведет себя очень по-русски, в полном соответствии с историей страны.
Поэтому перемены тут едва ли предвидятся. Нужно издалека подойти к анализу нынешнего экономического кризиса. Россияне помнят кризис «десятилетия нужды», последовавшего за распадом Советского Союза, и по сравнению с ним нынешняя экономическая ситуация воспринимается гораздо менее остро.
— Однако спад сохранится, учитывая, что цены на нефть, вероятно, надолго останутся низкими…
— Если взглянуть на основные показатели, российская модель начала давать сбои еще в 2009 году. Все понимают, что диверсификация экономики не приносит нужных результатов. Движущей силой роста 2000-х годов стал подъем цен на нефть, который сопровождался активным внутренним спросом. Но инвестиции в инфраструктуру все еще недостаточны. В стране, конечно, были попытки внедрения инноваций, как показывает пример Сколково, но по указке тут ничего не делается!
Производственные возможности просто не могут развиваться там, где нет достаточной инфраструктуры, где отсутствует доверие и стабильность банковской системы. Нефтяная манна легла в основу резервных фондов, которые послужили амортизатором в условиях нынешнего кризиса. В любом случае, способность населения принять удар довольно велика.
— Как меняется режим под действием кризиса?
— Сейчас мы видим явный подъем национализма в России. Война и политика, нацеленная на укрепление силы государства, играют отвлекающую роль для российской общественности, в частности по отношению к ухудшающейся экономической ситуации. Кроме того, стоит отметить усиление пропагандистской риторики против западных шаблонов. Складывается впечатление, что Россия хочет сыграть на раздражении других стран, чтобы стать центром девестернизации мира.— Россия активно работает и в рамках БРИКС. Но похоже эта организация больше недееспособна?
— Понятие БРИКС оказалось очень успешным, потому что позволило описать смещение центра тяжести в мировой системе. Все эти пять стран объединяет то, что у них есть проекты государственной мощи. Среди них есть три ядерных державы (Индия, кстати, активно вкладывается в эту сферу) и два государства (ЮАР и Бразилия), которые отказались от ядерной программы.
Критики концепции БРИКС видят в этой группе больше разделяющих, чем объединяющих факторов. В целом, это так, если взглянуть на отношения Китая и Индии или Китая и России. Все это не приведет к дальнейшей интеграции, которую мы видели в других регионах.
Как бы то ни было, нужно признать, что встречи уже вошли у стран БРИКС в привычку. Они становятся площадкой для систематической критики поведения Запада и его политики санкций. Формируются финансовые инструменты противодействия доминированию Запада. Существует политическая динамика, которой нельзя просто так пренебречь. Россия же с 2009 года проявила наибольшее желание превратить БРИКС в политический форум.
— Как отражаются западные санкции на этом процессе?
— Применение санкций становится привычным делом, одним из главных инструментов западной дипломатии. Они чрезвычайно дорого обходятся как в экономическом, так и в политическом плане.
Тут существует два момента. Есть санкции и принимаемые против них ответные меры (они влекут за собой тяжелейшие последствия для некоторых отраслей, например, сельского хозяйства во Франции). Кроме того, у американцев есть свой страховочный план в отношении всех тех, кто работает одновременно в России и в США. У них есть все основания опасаться карательных мер американского «правосудия», если они не согласны с политикой санкций. Иначе говоря, отношения с Россией нельзя воспринимать отдельно от этого трансатлантического плана.
Франция, Италия, Германия и Япония хотели бы смягчить санкции, но американцы смотрят на ситуацию иначе, потому что на их бизнесе она не отразилась так же, как на европейском. Кроме того, некоторые государства-члены Европейского Союза (Польша и Прибалтика) против снятия санкций, потому что уверены в усилении российской угрозы.
— Как вы видите выход из кризиса?
— Сначала оптимистический сценарий. Он подразумевает смягчение санкций с сохранением символической мер, связанных с аннексией Крыма. При стабилизации российско-украинских отношений возможна их полная отмена. Пессимистический сценарий предполагает продолжение конфликта с Украиной, что ведет к самоизоляции России и более агрессивной политике с ее стороны. А это означает сложный период на несколько лет.
Один из главных факторов политики санкций — это отношения России и США. Понятное дело, все будет зависеть от будущей вашингтонской администрации. Путин смог бы поладить с Трампом. С Клинтон отношения будут более напряженными.
В любом случае Россия сейчас замыкается в себе. Путин основывает свою внешнюю политику на быстром упадке США и Европы. Экономический кризис в стране, как ни парадоксально, сопровождается глобальной демонстрацией силы. Лучше всего описать политику России можно было бы словом «мощь». Россия действует по тем же правилам силы, что США и Китай, и именно поэтому европейцам сложно ее понять.
— Как отразится такая политика закрытости на западной экономике?
— Работающие в стране европейские предприятия сейчас никак не реагируют на критику, однако крупные инвестиционные проекты стали редкостью из-за слабых перспектив роста и ограничений, вызванных санкциями. Тем не менее, рынки вновь могут проявить интерес к России в ближайшие месяцы.
Национализм служит для укрепления единства страны. За оставшееся время до избрания нового президента США нас могут ждать неожиданности. Путин уже не раз демонстрировал оппортунизм и тактический талант. Он не боится идти на риск, делая ставку на инертность Запада.