Зачет автоматом. "Калашников" Константина Буслова

Калашникова знают у нас не хуже Гагарина или хоккеиста Харламова. Однако учитывая, что за этим именем сегодня стоят могущественные ведомства и корпорации, можно было бы ожидать кинематографической версии памятника Калашникову, который пару лет назад установили в Москве. Поэтому любая живая деталь или естественность героя в фильме — вопреки ожидаемому — несказанно радует. Нужно отдать, вероятно, должное создателям, сценаристам в первую очередь, которые, выполняя заказ ведомств–спонсоров, все же помнили и об интересах зрителей. Или как минимум ставили их не ниже пожеланий заказчиков. Это невидимый миру, но важный момент, который говорит о том, что у киношников все же появляются собственные, профессиональные честь и совесть. По гамбургскому же счету все довольно предсказуемо. "Пружинка–то слабая, вот и заела", — размышляет вслух молодой Калашников (Юрий Борисов) — еще на фронте, в 1941 году, вертя в руках автомат ППШ, предшественник АК–47. Вот так начинается судьба знаменитого конструктора. В реальности, конечно, к тому времени Калашников уже много чего изобрел, включая счетчик моторесурса у танка, так что совсем уж самоучкой он себя не ощущал. Но что правда, то правда: автомат начал конструировать на свой страх и риск, при полном равнодушии и одновременно подозрительности окружающих. В традиционный советский в общем–то кинопортрет авторы сценария ловко вкрапляют голливудские ходы: герою предстоит многое испытать, прежде чем он добьется успеха. Все это выглядит более–менее реалистично, разве что флешбэки в детство в российских байопиках выглядят одинаково сусальными: речка, лес, поле, прочная хата, крепкое хозяйство — прямо как в рекламе молока. Есть, пожалуй, лишь одна вещь, которую не встретишь в голливудском байопике: непрестанная забота государства, партии и правительства о молодом изобретателе. Вроде бы самоучка, ни звания, ни должности — но суровые генералы и матерые конструкторы снисходят, благоволят, не бросают почему–то… Дают нам, вероятно, понять, что власть–то народная быстро замечала талантливого человека, и даже то, что он из семьи раскулаченных, ссыльных, не имеет значения (о чем в фильме тоже упоминается). Но этого все–таки мало для объяснения такого везения. И тут мы упираемся в привычную проблему русского кино. Она называется — характер героя. Пробиться из самоучек на самый верх оружейной иерархии за каких–то 4 года — мягко говоря, не каждому дано. Что–то такое было у героя, чего не нашлось у других конструкторов, помимо таланта. Одно можно сказать, посмотрев фильм: Калашников обладает нетипичной для сержанта Красной армии инициативностью. Вот он напористо требует от начальника депо выделить ему токарный станок для работы. Вот бросается к командиру в высоких чинах и получает заветную бумажку. Еще полфильма видим Калашникова, склонившегося над чертежами, над деталями. Можно, конечно, сказать и так: наш герой, в отличие от голливудского, упорно и много, по–ленински трудился, без криков "эврика!". Но собственно самого процесса работы у нас в кино толком так и не научились показывать, поэтому ощущение недосказанности, а точнее, недопоказанности, остается. Однако каких–то явных промашек авторы тоже не допустили. И в итоге оценка фильма получается такой же компромиссной, как и сам герой, про которого сказать можно лишь одно: хорошо, что хоть так.