Силденафил

Началось все с того, что моя жена нашла работу в Манхеттене в программистской фирме. Я еще удивился, как ты можешь быть программисткой, ты же конченная. Ошибался в оценке, не понимал, что женская глупость это дар и относиться к нему следует с уважением, видеть в идиотке гений пифии и близость к ноосфере.
Она мне тогда сказала, что мол у меня может и нет большого ума, но интуиция и память превосходные. А еще всем американцам в офисе очень нравится, как я одеваюсь, по–европейски
Только год прошел, как мы дом купили в хорошем районе в Бруклине. Я фруктовые деревья посадил, собаку из шелтера взял. Детей у нас нет, а нужно кого–то любить. Соседи, правда, шумные попались – итальянцы. Но я сразу забор два метра поставил и елками по периметру обсадил для звукопоглощения. Дом, хоть и небольшой, но все же свой, моя частная собственность. Я, после жизни в этих бруклинских билдингах всему радовался, как и собака моя, которую я из клетки забрал за день до эвтаназии.
Адвокат на клоузинге сказал, ты хоть понимаешь, что такое частная собственность. Вот, видишь самолет летит в Кеннеди. Вполне может быть, что он пролетает над твоей территорией. Если бы технически это можно было доказать, мы засудили эту Бритишь Аирлайн на поллимона. Мне эта мысль так понравилась, что я по вечерам садился с собакой на бэкьярде с батареей пива и считал самолеты которые пролетают над моей частной собственностью, или как они говорят «правед праперти» и записывал: Вот Люфтганза пролетела, вот Делта, а это Аэрофлот, польский Лот и еще какая–то мелочевка.
Мой брайтоновский бизнес стал хорошо приносить, что–то там жена зарабатывала себе на расходы, я даже не интересовался сколько. Мне ее деньги не нужны. И все у нас ладилось, пока она не разрушила.
Однажды говорит:
— Почему мы живем, как эмигранты?
Я ей отвечаю:
— Мы и есть эмигранты. А что тебе не нравится?
Она говорит:
— При наших деньгах нужно жить в Манхеттене.
Я отвечаю:
— Дура. Твой Манхеттен – это чистый обман.
Она спрашивает:
— Обман чего?
Я говорю:
— Обман всего. Ты знаешь сколько в твоем Манхеттене стоит сраная булочка с маком, которая в целлофане в холодильнике пролежала неделю – три доллара, а на Брайтоне такую же, только свежую, прямо из печки, я беру за доллар семьдесят пять.
А она мне говорит:
— Манхеттен это музеи, театры.
И театр на английский манер произносит «theatre». Мне от такой фальши невыносимо стало. Я ей говорю:
— Театры, музеи. Где ты такие слова выучила. "Давно ль по–испански вы начали петь?"
А она уже кричит:
— Причем здесь это! Нормальные люди в ночные клубы ходят!
Ну, тут я сразу понял, что за овертаймы у нее каждую пятницу и говорю, что нормальные люди ночью спят, потому что днем им нужно идти на работу.
Она мне говорит:
— Ты приземленный, ограниченный, местечковый еврей.
Конечно, меня это задело, я не выдержал и говорю ей:
— А ты бл**ь из Троицкого предместья. За чашку кофе и бутерброд с колбасой бармену Шумееву давала.
Короче, мы поссорились капитально. Она собрала свои вещи и куда–то свалила. Месяц ее нет, и вдруг в один прекрасный день я узнаю, что она появилась на Брайтоне, заходит в магазины к моим конкурентам и говорит, я мол жена такого–то, нахожусь с ним в состоянии бракоразводного процесса, нет ли у вас компрометирующей информации.
Я бросил свою лавку, раздетый побежал, застал ее уже в в меховом магазине. Она среди шуб ходит, руками поглаживает и выражение лица у нее такое счастливое, мечтательное, прекрасное. Я перед ней на колени упал и говорю:
— Что ты, сука, делаешь. Ты меня на весь Брайтон позоришь. Я здесь уважаемый человек. Я тебя люблю. А она смеется. Я смотрю на нее снизу, у нее зубы белые и небо розовое. А она мне говорит:
— Ищи себе хорошего лоера.
Я ее за ноги обнял и говорю:
— Не уходи так, давай хоть попрощаемся. Давай сделаем это в последний раз. А она ещё сильнее смеется и спрашивает:
— Где, здесь?
Я говорю:
— Да хоть здесь, в шубах. Я хозяина знаю, я с ними договорюсь.
А она говорит:
— Пятьсот долларов.
Бракоразводный процесс затянулся на полгода. Она хорошо приготовилась и забрала у меня почти все, оставила только собаку. Дом пришлось продать.
Что–то со мной случилось и хотя я был еще совсем не старый сорокалетний мужчина, но у меня пропала потенция. Врач, который меня осмотрел, говорит, что физиологических нарушений он не видит, что, скорее всего, причиной слабости является какая–то психологическая травма. Лучше всего подождать и все само–собой восстановится, но если я желаю, то могу принять участие в одном медицинском эксперименте и дает мне телефон.
На другой день я позвонил прямо с работы и услышал на другом конце довольно приятный женский голос. Она только спросила, какой у меня вес. Я говорю, почему вас это интересует. Она сказала, что это нужно, чтобы правильно рассчитать дозировку.
Договорились встретиться вечером в хорошем ресторанчике. Для меня совсем рядом, только Брайтон перейти.
Она пришла немного раньше, симпатичная блондинка лет тридцати, сидела и с любопытством все разглядывала. Я подошел, представился, сел рядом и сразу заметил что официант – молодой узбек, пялится на нас. Я сам когда–то начинал басбоем, потом работал официантом и знаю правила. Твое дело официантское, ты глаз не должен на посетителей поднимать. Не выдержал, сделал ему замечание. По–английски, между прочем. По–английски на наших действует хорошо. Если по–русски, он бы стал еще огрызаться. А когда ушел, эта блондинка вдруг у меня спрашивает:
— Что, вам завидно?
— Чему завидовать? — спрашиваю я.
— Его молодости, красоте и здоровью.
Я ей тогда отвечаю:
— Пройдет время, и от этих, данных ему природой качеств, ничего не останется. А вот приобретет ли он взамен то, что есть у меня.
— А что у вас есть?
— Ум, воля, деньги.
— Много?
— Чего, ума?
— Нет, денег.
— Я — миллионер.
А она посмотрела на мои джинсы, майку, кроссовки и говорит:
— Верю. Хочешь меня факать?
Я спрашиваю:
— Что, так сразу?
Она говорит:
— Ну, я же тебе нравлюсь.
Я спрашиваю:
— Ты проститутка что ли?
Она говорит:
— Нет, я работник одной фармацевтической компании. Они разработали средство у которого оказался сильный побочный эффект.
Я спрашиваю:
— Что за эффект?
Она говорит:
— Стимуляция половой функции. Я провожу испытания. Мне за это хорошо платят.
— А какой основной?
— Лечение грибка.
— Как называется?
— Рабочее название силденафил.
Я спрашиваю:
— А какое из двух свойств будем испытывать?
А она говорит:
— Оба. Так, что если у тебя есть грибок, за одно и подлечишься.
Мы немного для приличия посидели, что–то там выпили и ушли. Сели в такси и она мне говорит:
— Прими таблетку сейчас, потому, что она начнет работать только через час, мы попадем как раз в самый пик ее действия.
Не знаю почему, но я сделал, как она сказала, еще и разжевал. Через минут десять она спрашивает:
— Ну, как, ты что–нибудь чувствуешь?
Я говорю:
— Как обычно.
Она так бесцеремонно, как медсестра, потрогала меня и говорит:
— Странно. У тебя презевативы хоть есть.
Я говорю:
— Нет, откуда у меня презервативы.
А она говорит:
— И у меня нет.
Короче я торможу водителя такси возле гроссери, забегаю и я вижу возле прилавка шьется ханыга пьяница реднек. Пришел купить себе лотерейный билет за два доллара – последняя надежда лузера. Выбирает из пачки и я отчетливо вижу, что на последние свои деньги он возьмет пустой билет и показываю, какой взять. Он берет, трет номер монеткой и на глазах у всех выигрывает пять тысяч долларов. Что там началось.
Я уже взял то самое, что мне было нужно, хочу уйти, а они — хозяин турок, этот реднек и еще какие–то люди меня не отпускают. Короче я показал им в пачке все выигрышные билеты, с трудом вырвался из их объятий, сажусь в такси, а она спрашивает:
— Почему так долго? Что случилось?
Я говорю:
— Да ничего, в лоторею с пацанами играли.
Она спрашивает и в глаза мне смотрит:
— Как ты себя чувствуешь?
— Я говорю:
Странное состояние. Дежаву, словно я не сам по себе, а персонаж дурацкой истории, которую сочиняет какой–то Рабинович.
А она хватается за голову говорит:
— Ой, блин, что я наделала! Я тебе, кажется, не из той коробочки таблетку дала.

Написал Фельдмаршал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать