«Когда закончится нефть»: есть ли у России шансы в эпоху «после углеводородов»
Александр Виноградов уверен, что для новой экономической эры стране понадобится другая элита
Экспорт России в 2019 году составил $424 млрд, из них 62% углеводородов, что дает $262 миллиарда. Предположим, что в условном 2030-м доход от продажи этих товаров уполовинился… Экономический обозреватель «БИЗНЕС Online» Александр Виноградов размышляет о том, где РФ придется компенсировать выпадающие доходы или сокращать расходы.
Когда закончится нефть,
Ты будешь опять со мной.
Когда закончится газ,
Ты вернёшься ко мне весной.
— ДДТ — Когда закончится нефть
Доходы, получаемые от экспорта ключевых товаров, имеют мультипликативный эффект на экономику
Прошлая заметка была посвящена встрече ОПЕК+ и решению этой структуры постепенно отходить от политики сокращения поставок, наращивая объемы добычи. Очевидно, что рост этих объемов повлечет за собой тренд на снижение стоимости, особенно с учетом того, что превышение цены барреля в $55-60 прямо провоцирует всплеск добычи нетрадиционных углеводородов в США. Иначе говоря, роскошных сверхдоходов от нефти на обозримом горизонте не предполагается никак. Соответственно, в данной заметке мне бы хотелось, в первом приближении, потрогать тему «а чем может торговать Россия, когда закончится нефть».
Здесь следует обозначить несколько ключевых рамок.
Сразу надо отметить, что физически она, конечно же, не закончится. Нефти в мире еще много, нефти в РФ еще много. Речь идет, если конкретизировать, о фундаментальном долговременном сокращении доходов, получаемых от экспорта данного товара — и о том, что же делать в таком случае.
Вопрос не праздный — и совершенно не новый. Осмелюсь указать, что режим существования «добытый с территории ресурс в обмен на промышленный импорт при слабой локальной промышленности» существовал на территории нынешней РФ не один век. Что пушнина и воск, что пенька и хлеб, что нефть и газ — все эти ресурсы уходят на внешний рынок по простой с точки зрения организации схеме. Это фактории как места первичного сбора вывозимого товара + локальные торговые пути по территории страны от факторий к портам + оборона рубежей + политическое удержание своего места в мировой торговле.
Сейчас ситуация точно такая же. Вместо факторий, где у местного населения купцы брали белку и соболя, теперь месторождения, речные торговые пути обернулись трубопроводами, а дискурс обороны рубежей и места в мире не изменился ничуть. Поправка лишь в схеме расселения — из крестьянского оно стало городским: обучающимся, живущим, получающим пенсию и обслуживающим эти потоки рентных товаров. Да — в некоторых крупных городах завелся более-менее свободный рынок товаров и услуг («свободный» в данном случае означает, что на него можно зайти без чьей-либо протекции, просто начать что-то делать), но и это не ново. Так, к этой же категории можно отнести допетровских еще «государевых вольных гулящих людей», не несших государевого тягла и кормившихся от своих трудов на кого-либо.
Почему это важно с сугубо денежной точки зрения? Потому что доходы, получаемые от экспорта ключевых товаров (нефти и газа), имеют мультипликативный эффект на экономику. В этом смысле довольно смешно видеть победные реляции о том, что Россия слезает с нефтяной иглы на основании того, что, мол, ранее доля нефтегазовых расходов бюджета была больше, а теперь она меньше, ура, вперед. Это, увы, не так.
Предельно упрощая, можно говорить о том, что такой подход фиксирует лишь налоги, поступающие с нефтяника, получившего за нефть свой твердый доллар и продавшего его на рынке за рубли. Но этот нефтяник эти рубли тратит: он, например, вкладывается в квартиру себе (скорее всего, где-то в теплых края), тем самым финансируя стройкомплекс, от которого живут арматурщики, кабельщики, логисты, сами строители (здесь сразу же возникает подкормка стран СНГ), и т. д. и т. п., вплоть до вебмастеров на фрилансе, собравших сайт строительного проекта. Все эти категории, получив деньги, предъявляют уже свой спрос, на свои товары и услуги, вплоть до удовлетворения базовых потребностей вроде еды и одежды. И все эти люди платят налоги с каждой же покупки чего бы то ни было. Соответственно, если предположить, что исходный нефтяник своих рублей не получил, то вся эта цепочка схлопывается — и это я не говорю о кормящихся с налогов бюджетниках. Как это бывает, мы видели в 2008–2009 годах.
Пока же фактура выглядит угрожающе
Здесь надо сделать еще одну оговорку о том, что с того момента негативный эффект подобных событий был определенным образом демпфирован, посредством, в частности, проводимой ЦБ политики инфляционного таргетирования — но факт остается фактом. Внешний спрос является катализатором большой волны спроса внутреннего, и его отсутствие (или даже снижение) моментально сказываются на всей экономике страны.
Наконец, почему нефтяник? Потому что по итогам 2019 года (последнего «нормального») в стоимостном выражении экспорт углеводородов дал 62,1% от общего объема экспортных доходов, составившего $424 млрд. Металлы дали 8,9%, химия — 6,4%, машины и оборудование — 6,5%, продукция сельского хозяйства — 5,9%, наконец, лес принес 3% денег. Что будет, если уполовинится доход от экспорта леса и продукции из дерева? Думаю, это мало кто заметит, кроме участников отрасли — но вот с нефтью и газом это, очевидно, не так.
При этом надо помнить, что основной потребитель российских углеводородов — условно-общий Запад — твердо взял курс на декарбонизацию. Можно сколько угодно говорить о дороговизне всей этой «зеленой энергетики», о необходимости субсидирования, даже о глобальном похолодании вместо глобального потепления (что, кстати, вполне вероятно, в Северном полушарии второй год снега выпадает на полторы сигмы больше многолетнего среднего) — это все не имеет значения. Решение о декарбонизации Европы — политическое, без оглядки на цену, «мы так решили». Но, поскольку цену платить не хочется, ее было бы неплохо перевалить на кого-либо еще — и здесь кроется генезис того самого «углеродного налога», вводимого в ЕС в ближайшие годы. Москва, кстати, заявила, что будет сражаться с этой инициативой посредством механизмов ВТО, возможно, здесь даже будет успех — но всяко это дело небыстрое.
Пока же фактура выглядит угрожающе. Bloomberg пишет, что «Белый дом рассматривает обязательство сократить выбросы парниковых газов в США на 50% или более к концу десятилетия, эта цель почти вдвое превышает предыдущие обязательства страны и требует кардинальных изменений в электроэнергетике, транспорте и других отраслях». Французский парламент единогласно проголосовал за прекращение продаж грузовиков на ископаемом топливе до 2040 года — и, очевидно, легковых автомобилей этот тренд настигнет куда раньше. В Норвегии, по данным на март этого года, зарегистрировано менее 10% новых а/м на бензине и дизеле, электромобилей — более половины, треть составили различные гибриды. Наконец, в проект генеральной схемы развития нефтяной отрасли, разработанный Минэнерго, прямо заложено падение добычи — наиболее вероятный инерционный сценарий прямо предполагает, что пик добычи 2019 года в 561 млн. тонн не будет превзойден никогда.
Трансформация — достижение пика — деградация — трансформация
Итого, что же имеем с гуся?
Экспорт в 2019 году составил $424 млрд., из них 62% углеводородов, что дает $262 млрд. Предположим, что в условном 2030 году доход от продажи этих товаров уполовинился; возможно, в реальности это будет даже жестче — но это всего лишь модельный расчет. Значит, его надо скомпенсировать, т. е. продать за границу чего-то на $130 млрд., чисто для поддержания status quo (да-да, вопросов профицита торговли касаться сейчас не будем). Что именно это может быть?
Во-первых, это продукция сельского хозяйства. Я отлично помню 90-е и стенающих аграриев, вечно обещающих накормить Россию и вечно просящих помощи. История эта растаяла аки дым в нулевых, после принятия Земельного Кодекса и обретения возможности действительно работать на земле. Сейчас продовольствия экспортируется на $25 млрд. в год — и я полагаю, что за указанный срок нет никаких фундаментальных проблем эту сумму удвоить.
Во-вторых, это, внезапно, золото. Отказ от скупки его Центробанком в закрома и продажа его на внешний рынок вполне могут приносить $10-15 млрд. в год.
В-третьих, это лес и продукция из древесины. Скромные $12-13 млрд. экспорта могут быть, по моему мнению, более чем удвоены. Из древесины можно производить очень много чего, вплоть до стекла (да-да!), при этом оно вполне отвечает требованиям экологичности, на которой сфокусирован тот самый Запад.
Это все, если можно так выразиться, «быстрые деньги». Но их мало, лишь порядка $50 млрд, а надо бы втрое больше. Соответственно, проблему дисбаланса, вполне вероятно, придется решать с другого конца — через секвестр бюджета. Вопрос лишь один: за чей счет. С одной стороны, на различных силовиков уходит порядка 30% бюджета, что есть около $80 млрд — но укрощать аппетиты этого слоя, разгулянные в сытные годы дискурса «осажденной крепости», будет крайне сложно. С другой — заметную часть расходов составляет раздутая, но не особо эффективная социалка, нельзя забывать и о трансфертах в вечно дефицитный Пенсионный фонд. Но предположим, где-то $25-30 млрд тут удастся добыть.
Собственно говоря, и все. Наверное, еще около $10 млрд сверху сможет выдать IT-сектор, но для этого надо, как минимум, прекратить дурацкие эксперименты с торможением сервисов, призывами отказаться от западных соцсетей и YouTube, хтоническим законом № 85-ФЗ о просветительской деятельности и прочими элементами того же охранительского дискурса. Может быть, удастся сократить кормление всех этих «братьев наших меньших» — стран СНГ, одна лишь Белоруссия получает из РФ более $5 млрд ежегодно на разнообразных преференциях; впрочем, раньше было вдвое больше.
Дальше — фантастика, достижимая лишь теоретически.
Это продажа экологических квот тому самому сфокусированному на устойчивом развитии Западу — «а то, ишь, наши леса забесплатно ваш углерод перерабатывают». Это может быть продажа воды (или технологий опреснения таковой) в те регионы мира, где с ней сложности — но сначала надо решить водную проблему Крыма, где сейчас вода подается по графику. Это может быть сокращение вывода капитала — но это вековая история, и она очень приятна реципиентам капитала, так что здесь я не жду никаких прорывов. Наконец, это может быть водородная отрасль — но для этого надо мириться с Западом и просить его об инвестициях деньгами и технологиями. От атома я прорывов в деньгах, увы, также не жду, равно как и от продажи вооружения, которое традиционно идет по офсетным контрактам, ибо «геополитика».
Но все эти расчеты, пусть даже сугубо модельные, не могут дать ответа на простой вопрос: кто и почему будет этим всем заниматься? Полагаю, что это никак не могут быть нынешние элиты, поскольку такой путь в развитии страны будет прямо требовать увеличения числа экономических акторов, занимающихся разными видами деятельности, что входит в противоречие с текущим положением государства РФ как вертикально-интегрированной корпорации, дислоцированной на данной территории. Множество сравнительно равных по мощи акторов, множество локальных элит, бурление локальной политики, муниципальное самоуправление, действительная, а не мнимая федерализация страны — это все нехарактерно для нынешней РФ и видится ей как враждебное.
Посмотрим. Эмпирика последних полутора веков показывает, что история в стране движется 36-летними циклами. Трансформация — достижение пика — деградация — трансформация.
Посмотрим.